Хотя, казалось бы на первый взгляд, куда уж легче.

xvi.

– Если у вас есть время на то, чтобы планировать летний лагерь, в который вы ещё даже не попали, то советую потратить его на подготовку к экзаменам. Напоминаю, что письменные тесты начинаются с завтрашнего дня, так что не вздумайте халтурить… На сегодня свободны.

Флегматичное замечание в адрес студентов, которые, даже будучи притихшими и нагруженными тяжкими думами, искрятся активностью, позволяет с чистой совестью подвести итог учебному дню и распустить огорчённых грядущими тестами учеников. Чтобы потратить следующие три часа на мелкую чепуху формальностей: просидеть со отсутствующим видом всё организационное собрание, выслушивая лекцию представителя министерства образования о том, что они все и так прекрасно знают; составить несколько отчётностей; договориться с Владом о характере тренировок в летнем лагере для классов A и B; ну, и напоследок послушать нытьё Сущего о том, какие проблемные студены есть в его классе, и как тяжко с ними нянчиться.

В поведении Айзавы ни единая живая душа не способна заметить какие-то отличия, потому что для него сохранять невозмутимость и вести себя как обычно – важно почти так же, как дышать. Это рационально-объективно. Несмотря на то, какой развал творится внутри и сколько руин остаётся после, никто не должен уловить даже самой малой толики хаоса. Так и должно быть.

Привычный ритм жизни кажется очень херовым подобием скачек на быках в родео – безумным, неукротимым и рваным. Окунающим в события подобно прыжку с моста в реку вниз головой. Вот он со всего размаху бьётся затылком о ледяную толщу морской пучины; а вот уже тянется обратно к поверхности, плавно выплывая из колючей, холодной воды.

Всё настолько сюрреалистично и бредово, что приходится с усердием вдалбливать себе в голову понятие о том, что на одном человеке свет клином не сходится, ну ни в каком виде.

Что Суо Нико – далеко не центр всех проблем и, соответственно, не ей со всеми заморочками занимать место в его мыслях. Не в таком количестве.

Здравый смысл, однако, несмотря на все сопротивления и давление извне, скоблит лобные доли изнутри верными догадками и логическими умозаключениями о том, что дело, связанное с ней, может быть причастно и к его студентам.

Это пугает совсем не иллюзорной опасностью для учеников, фактически лишь единожды окунувшихся в мир профессионалов и успевших на короткий промежуток времени испытать на собственной шкуре истинную угрозу от столкновения со злодеями.

Одновременно с этим понимание реального положения дел спасает от лишних накруток и поиска оправданий для самого себя:

Не он мешает работу и личные дела.

Просто так выходит, что цели совпадают и достичь наилучшего выхода из положения можно, убив одним выстрелом сразу двух зайцев. На редкость удачно.

Айзава совершенно упускает из виду тот момент, когда Нико со всеми её проблемами и ненормальными загонами становится его «личным» делом, переступая ту границу интимности, в которой есть необходимости рассказать кому-либо о её существовании в его жизни. Она как живое воплощение того аспекта, который хочется хранить в секрете. Не потому, что стыдно – как раз стыдиться-то тут и нечего – но лишь потому, что здесь у Айзавы есть полноценная свобода выбора. И свой Шота делает в пользу варианта «не рассказывать».

– … То, что происходит в личной жизни между двумя людьми, никак не должно касаться третьих, – женский голос, временами соскакивающий на фальцет, отдаёт болезненной хрипотцой.

Суо реагирует на одну пространную фразу о приватности и любопытных носах, сказанную героем совершенно бесцельно – считай в пустоту – с завидным спокойствием и умом, которых, порой, не всем хватает даже в сорок лет. Что уж говорить о каких-то восемнадцати.

Когда Айзава появляется в спальне, удерживая в руках пару дымящихся кружек и плотный пакет с лейблом ближайшей к дому аптеки, Нико всё ещё послушно лежит в постели, как ей и было велено, хотя это явно утомляет и наводит на неё тоску – скука и усталость на лице заметны более, чем просто хорошо.

– Я ведь говорил, что нечего по утрам в фонтанах плескаться, – флегматично замечает Шота, отвечая на жуткий, булькающий кашель, который расцарапывает распухшее горло и закладывает носоглотку.

– У нас же есть старая шутка, мол: дураки не болеют. А я ни разу в жизни не простужалась, – Суо, в противовес словам, совсем невесело улыбается и кутается в одеяло, поверх которого ещё и натягивает тёплый плед. – Хотела проверить.

– И как ощущения?

– Паршивые.

Этого ответа вполне хватает для того, чтобы вызвать у героя понимающую усмешку, от которой Нико и самой становится смешно. Она смеётся над собственной нелепостью, тянет вперёд себя руки и всматривается в тонкую плёнку жестковатых корост, которой покрыты царапины на заживающих костяшках.

Использование квирка по-прежнему причиняет боль – это видно невооружённым взглядом, даже сейчас, в полном бездействии.

Айзава помнит, как она пыталась с помощью причуды закрыть окно и едва не разрезала к чёртовой матери раму вместе со стеклом, в очередной раз пустив себе кровь, заставив Шоту воспользоваться своим квирком и заодно задаться вопросом: сколько времени потребуется для того, чтобы исправить это недоразумение с травмой?

Неделя?.. Месяц? Год?

Или же всё может дойти до самого худшего в понимании современности исхода – до того, что Суо больше никогда не будет способна совладать со своими способностями так же идеально, как и прежде?

Хотя не исключается и возможность того, что у него просто замкнуло что-то в мозгу, от чего любая мысль сводится к самым неудачными и негативным последствиям.

В конце концов, вариант с поехавшей крышей тоже всегда приемлем.

– Может, всё-таки, наведаешься к Исцеляющей девочке? – Айзава торжественно вручает в руки Нико кружку с растворённой в тёплой воде таблеткой противовирусного лекарства, и садится за рабочий стол, с неприязнью поглядывая на ту же самую бурду, которую ему придётся выпить «за компанию».

– Хочешь организовать визит на дом? Или тайком провести меня в школу? – Суо оживает мгновенно, искренне забавляясь сделанным предложением: – А не боишься, что это я – тот самый шпион, который информацию Лиге сливает?

Пусть выставляет она всё, покрывая вопрос обильной глазурью из юмора, но в каждой шутке, как известно, есть лишь доля шутки. Особенно, если это касается Нико.

И взгляд, в котором нет ни единой смешинки, повествует об этом весьма красноречиво.

Айзава даже не сомневается в том, что Суо давно гложет любопытство: её волнует – не тревожит – этот его необъяснимый кредит доверия к ней. Вернее, то, что лежит в основе этих чувств.

Насколько же велико, интересно, будет разочарование (и будет ли оно вообще?) когда она поймёт, что за этим совсем ничего нет.

Какой бы рациональностью и способностью сохранять трезвый рассудок в любой экстремальной ситуации Шота ни обладал, в случае с Нико все уловки здравомыслия просто не работают. Приходится думать сердцем, выбирать направление интуицией и руководствоваться одними только чувствами.

Он попросту верит ей. Верит в неё.

И дальнейшее объяснять бессмысленно и неинтересно.

– Ты сперва докажи, – произносит, издевательски улыбаясь. – И если твои аргументы будут достаточно убедительны, то мы – так и быть – поговорим об этом.

Суо хватает сотой доли секунды для того, чтобы озадачиться – отчётливое понимание истинного смысла этой фразы, скрытое вуалью несмешной шутки, приводит её в замешательство.

Она громко кашляет, словно давится от удивления, залпом вливает в себя полкружки мерзкого поила, которое, согласно легенде и надписи на упаковке, должно в несколько приёмов укокошить простуду.

И сипло хохочет, обзывая современную медицину редкостным дерьмом.

Шота притворяется, что не слышит в её голосе облегчения и почти беззвучной благодарности.

Он впервые начинает всерьёз задумываться о том, как много, оказывается, для Нико значит простое, незамысловатое и до смешного человечное доверие.