Дрожащими руками девушка гладит широкие плечи, обхватывает напряжённую шею, подушечками пальцев огибая судорожно трепещущую жизнью жилу на шее, и тянется. Тянется всем своим телом навстречу – ближе, теснее.
Слизывает языком чужое дыхание, позволяя себя целовать влажно и глубоко – с напористой, голодной страстью.
Вкладывая всю себя в исступленный, жадный ответ.
Нико, не имея даже капли сожаления, вверяет Айзаве то маленькое, простое и беззащитное, что стоит за оплотом её силы воли.
Она отдаёт в его власть собственную душу без возможности вернуть её обратно и обменять на нечто равноценное.
Потому что больше и чище этого ей отдать нечего.
Не осталось.
Комментарий к VI. Марионетка кукловода.
Теперь увидимся в 2018 году, товарищи! С наступающим вас всех, и спасибо, что читаете старого маразматика! Надеюсь, что вы найдёте в символе нового года сплошь положительное, и следующий декабрь не будет пестрить темами о том, что 2016-17-18 года смело можно выкидывать в мусорку. Удачи!:)
========== VII. От сердца к разуму. ==========
xv. New Volume – One Touch
Порой релевантность рабочего процесса профессионального героя убивает человека наповал с первого же выстрела. Особенно в те переломные моменты, когда в первый раз окунаешься с головой во всё это дерьмо и (при условии, конечно, что жив вообще остался) невольно задаёшься вопросом – а надо ли оно? Так ли необходимо каждый раз рисковать собственной головой и трезвостью ума заодно, засовывая свой нос в самое пекло и по самое «не хочу»? Есть ли вообще нужда в том, чтобы терпеть лишения и невзгоды только ради того, чтобы чей-то зад не знал слова «опасность»?
Айзава уверен, что для каждого найдётся свой – единственный и несомненно-верный – ответ, и ещё тысяча причин-приложений к нему.
Даже у него.
– Ты роешься в этих дряхлых документах уже почти час, скоро перерыв закончится – are you sure, что хочешь ковыряться в старье вместо того, чтобы думать, как завалить на практике своих желторотиков?
– Убери свой громкоговоритель от моего уха.
Сотриголова никогда не спрашивал, а Сущий – на удивление – и не вскрывался особо, однако и у него, наверное, тоже в запасе имеется какая-нибудь долбанутая на всю голову причина, по которой ему катастрофически необходимо гордо зваться «героем», иметь соответствующую отметку в документах и обрекать себя на чёткое соблюдение пяти разделов кодекса в ремесле профессионалов.
Глаз косит в сторону блокнота под грудой документов, на обложке которого, при правильном градусе угла обзора, можно рассмотреть до боли знакомые очертания причёски.
Да вот же! Хотя бы потому, что Ямада – латентный фанат Всесильного, который на самом деле люто восхваляет общепризнанного героя, несмотря на то, что их убеждения имеют лёгкий рассинхрон, а углы мышления так и вовсе расходится по противоположным полюсам.
– Выглядишь свежо, Стёрка, – Хизаши оценивающе хмыкает, придвигает к себе ближайший стул, на который можно бросить кости, и закидывает пятки на стол, скрещивая ноги между собой. Впрочем, делает он это в противоположную от рабочего места Шоты сторону – весьма разумно – так что Айзаву это не беспокоит. – Выспался наконец-то?
Хочется раздражённо повести плечами и со всеми искренними и светлыми послать Мику сардонический оскал.
Как будто Сущий не видел, как он в промежутке между уроками ползал ущербной, задохлой гусеницей в поисках одинокого тёмного угла поуютнее, где можно впасть в кому хотя бы на лишние десять минут. Ну или просто горизонтальной поверхности поудобнее, дабы нигде не холодно было и не покалывало.
– Можно и так сказать. – На рефлексию, однако не хватает мотивации продолжать разговор.
Мимо них, грузно топая, неторопливо шагает Цементос, попутно делая Мику выговор за нарушенное соотношение «учитель-учительская этика», на что Ямада показательно бурчит, но послушно убирает ноги с чьего-то незанятого рабочего места.
С уходом Цементоса в учительской, кроме Сотриголовы, да Сущего, никого больше не остаётся – время большого перерыва нормальный преподавательский состав проводит в столовой или же пользуется комнатой отдыха. Айзава же по полной использует его, чтобы не тревожить незапланированно поселившуюся в его доме гостью поиском информации о ней же.
Ну, а Ямада здесь очевидно просто так трётся – от балды. Обед он умудрился сожрать до того, как этот самый обед наступил, кошелёк благополучно хранит средства только на погашение кредита за машину, а до оклада ещё, как минимум, неделю ждать и на что-то жить.
Вот и крутится в учительской, не переживая о том, что мешает рабочему процессу. Да и привычно уже терпеть эту его назойливость за столько лет знакомства.
– … Суо? – Потому-то, когда Мик всматривается в имя над фотографией в личном деле, Айзава не старается спрятать то, в чём копается весь этот перерыв и все те, что ему предшествовали. – Чего это тебя понесло по архивам двухлетней давности?
– Помнишь её? – Шота открыто игнорирует вопрос, хотя делает это скорее от того, что его внимание целиком и полностью захвачено портретным снимком, на которое сейчас краем глаза пялится и Хизаши.
Пятнадцатилетняя Нико улыбается совсем иначе: холодно, отчуждённо, почти безжизненно и сухо. У неё, оказывается, и взгляд раньше был совершенно другой – тусклый, лишённый какой-либо радости и наполненный одними только бескрайними ледяными пустынями – настолько чужой и непривычный, что это неуютное чувство мерзким червём начинает медленно ковыряться в сердце.
– Есть такое. Ты же её на вольные хлеба отправил аж в середине второго семестра, хотя раньше у тебя такие дальше фестиваля не добирались. Все ещё около полугода потом шушукались по углам об этом. И это я не только про студентов говорю.
Мало кто знает, кроме директора и пары-тройки учителей, но Суо Нико, помимо всего прочего, оказывается ещё и приютским заморышем, который был взят сугубо ради поддержания репутации своей дальней родни – квирк, видите ли, сильный.
Иначе то, что её забрали как раз после окончания средней школы, объяснить трудно.
Вывод из этого следует наипростейший – нахер она им не сдалась, будучи исключённой из Юэй. Нелицеприятное пятно позора на идеально-белоснежной простыне имиджа семьи Накамура оные терпеть не станут. Будь Нико хоть десять раз прекрасным человеком и послушным щеночком: без престижного образования она просто мусор.
– Не думаю, что девочка сама возгордилась и отказалась брать фамилию новой родни. Ей просто не дали – в семейном реестре она также не зарегистрирована, – обозлённо бубнит себе под нос Хизаши, замечая, как взгляд Айзавы замирает на графе «опекуны», где упомянуты размашистые иероглифы имён и фамилии приёмной семьи, и их контакты.
От того, чтобы сплюнуть из-за мерзости факта самого существования подобных моральных инвалидов, Сущего удерживает только совестное напоминание о соблюдении чистоты, висящее около входной двери.
В такие моменты в голову действительно закрадываются сомнения – прав ли Всесильный, защищая всех без разбору и стоя на страже покоя кого-то со столь мелочной, гнилой и насквозь провонявшей помоями душонкой.
Нельзя быть настолько жестокими – издеваться над детьми, которые, возможно, родительской ласки никогда и не знали.
Суть заключается вовсе не в том, что обманывать подрастающее поколение плохо, а в том, что настолько бездушная ложь делает из ребёнка худшего в мире злодея.
Потому что они – со смещёнными с оси приоритетами и в корне неверной расстановкой жизненных ценностей – действительно верят в правильность злодеяний, месть и возмездие.
– Про её настоящих родителей ничего не известно? – герой знает, что спрашивать это у Мика, в общем-то, бесполезно, ибо он порой за своим-то классом уследить не может, не говоря уже о том, чтобы знать что-то про студентку из чужого.
Однако лучше убедиться наверняка, чем упускать возможный шанс.
– Скажешь тоже, – Сущий вполне ожидаемо бестолково машет рукой. – Кто станет копаться в этом, когда на попечении ещё пара-тройка тысяч других учеников? – и подозрительно щурит глаза: - Чего ты вообще вдруг о ней вспомнил?
