Трясущиеся в праведном гневе ладони влияют на причуду достаточно для того, чтобы тонкие переплетения мелко вибрировали вместе с ними, но по-прежнему не так сильно для того, чтобы сделать из преступников нарезку к праздничному столу. Если сейчас Суо поддастся наплыву эмоций и, дойдя до точки кипения, сожмёт кулаки, то выпытывать информацию будет не у кого.

– Мы поговорить пришли, сраная истеричка!

Её глубокий, дрожащий от клокочущей ярости, вздох даёт злодеям лишь самую малость свободы: перепачканные кровью путы осторожно перетягивают их руки и ноги чуть выше нанесённых ран.

– Не помню, чтобы приглашала вас на задушевные беседы.

Она на самом деле даже знать не хочет, что призракам прошлого могло понадобиться от неё теперь – когда жизнь наконец-то похожа на саму себя, а не на жалкое существование, которое Суо волочила, словно неподъёмную поклажу. Однако уверенность в том, что этот и подобный этому инциденты будут повторяться впредь, не даёт ей выкинуть из окна этих чёртовых переговорщиков прямо сейчас.

Выслушать тех, кого даже видеть тяжело – пожалуй самое бессердечное испытание, через которое придётся пройти Нико с тех знаменательных пор, когда её выкинули из дома.

– А ты никого и никогда не приглашаешь, так что приходится рассылать приглашения самим себе, – со знанием дела сипло выдаёт Мицуру. – Я бы мог порвать эти твои ниточки и прихлопнуть тебя, но мне нужно только поговорить. Позарез. Ничего больше, клянусь.

Нико трудно даже это – просто дать своё разрешение и открыть уши ради того, чтобы начать слушать.

Она нестерпимо хочет порезать их на серпантинные ленты. Сломать, раздавить, вымолоть в фарш, освежевать – сделать как можно больнее.

Потому что эти мрази заслуживают самого худшего в мире возмездия.

И делать им одолжения после того, как они оба угробили единственного по-настоящему важного для неё человека, да ещё и наихудшим способом из всех возможных…

Решение очевидно. И обжалованию оно не подлежит.

Надеюсь, что ваш босс хорошенько выебет вас за проваленные переговоры.

Или же сраный ураган снаружи снесёт ваши туши куда-нибудь на Аляску, где вы по уши застрянете в снежных сугробах и подохнете от обморожения.

– … Пошли. Вы. Нахер.

И заберите с собой свои никому не нужные клятвы.

x. Mud Flow – The Sense Of Me

Нико искренне надеется, что сможет улыбнуться, когда отдалённо слышит жалобный скрип дверных петель и быстрые шаги.

Она прижимает к лицу край футболки, уже насквозь пропитанный кровью, и бесцельно пялится на собственные ноги, не чувствуя боли, несмотря на то, как сильно они изранены осколками из расколоченных вдребезги окон. Выброс адреналина – полагает она. Как только это пройдёт, то импульсы будут невыносимыми. Но для Нико гораздо лучше испытывать эту адскую реальную боль, чем видеть мерзкие рожи предателей и убийц, которые до сих пор имеют наглость делать вид, будто не имеют к этому отношения.

Поломанная мебель, разбитые стёкла, окроплённые кровью стены, пол, даже потолок, и обрывки нитей, тянущихся к сбитым костяшкам рук – лишь малая часть того, что осталось после «вежливого» визита злодеев с их намерением поговорить.

– Нико!

– Мда уж… не хотела я показываться вам в таком состоянии.

Косая усмешка прорезает лицо некрасивым изгибом губ.

Но когда огорчённый и опустошённый, полностью измотанный взгляд сталкивается с другим: не менее усталым, но гораздо более живым, взволнованным и… небезразличным к ней – чёрт его подери! – Суо стыдливо опускает голову.

Живот сводит болезненной судорогой, и жгучая боль пронзает глаза, разнося по всему телу горячие искры.

Страх, появившийся, почему-то, уже после того, как злодеи скрылись за дождевой завесой, расколачивает сердце об оледеневшую от студёного ужаса грудь, разбивая и то, и другое на сотни тысяч осколков.

Выстроенный годами непосильных трудов мир в единое мгновение оказывается разрушен, сожжён и развеян по ветру.

– А знаете, учитель, – Нико затылком стучится о стену, закрывая руками залитое слезами и кровью лицо. – Теперь оно и вправду болит.

Не важно, кто это будет. Просто спасите уже.

– … Болит так сильно, что хочется сдохнуть.

Или добейте её наконец.

========== V. Перекрёстный огонь. ==========

xi. page’s – Letters.

– … Сиди здесь и не дёргайся никуда.

Нико в ответ на грубо брошенную вскользь фразу улыбается абсолютно невменяемо, зажимая холодные ладони между испачканными кровью бёдрами и вытягивая изрезанные ступни вперёд себя. Она некрасиво горбит спину, упираясь хрупкими позвонками в край столешницы и вздрагивая от того, что холодная обивка табурета неприятно колет голую кожу. Боль понемногу начинает пробираться сквозь шок, промозглый холод и оцепенение: она ощипывает кровоточащие царапины, ноюще пульсирует в травмированных костяшках на руках и лижет горячими волнами ушибы по всему телу. Усталость делает веки тяжёлыми, клонит голову вниз и расслабленно опускает плечи, но измождённое состояние Суо перебивается волнительным ощущением неизвестности, трепещущем где-то в желудке.

Она не заглядывает дальше кухни, где её усадили, дав строгий запрет на любые телодвижения, однако с опаской озирается по сторонам, пока хозяин дома топчется где-то в глубине квартиры, занятый своими делами.

Сейчас, когда ментальному здоровью ничего не угрожает и острые чувства поугасли, уже очевидно, что Нико вела себя безрассудно и нелепо, впадая в неистовую ярость и шествуя вразнос со своим привычным, невозмутимым поведением. Хотя бы потому, что после себя эти бушующие эмоции оставили лишь горькое разочарование в своей силе воли и едкий, кислый до жгучих слез привкус беспомощности.

– Я думала, что вы отправите меня к маме, сенсей, – затяжное молчание, предшествующее этим словам, делает голос хриплым, неестественно надрывным.

Суо поднимает голову и вяло улыбается, когда видит в тени человеческий силуэт, который пошагово приобретает очертания и является вымучено сгорбившейся фигурой Айзавы.

– Сначала мчаться в твоё болото, а потом ещё в ваш бар, и обратно домой через весь город пиликать по такой погоде? Увольте, – деланно бурчит про, находясь как будто в полудрёме.

Хотя на самом деле Нико видит прекрасно: он напряжён до такой степени, что фактически не может спать. К вороху проблем с активностью злодеев, которая повышается ненормальными всплесками и в очень узких кругах, и учительским заботам о будущих героях добавились ещё неприятности с ней – тут волей-неволей будешь перманентно стрессовать и выглядеть хуже, чем император Палпатин из Звёздных Войн.

Она не хочет доставлять неудобств, однако – очевидно – это получается не так хорошо, как хотелось бы.

– Спасибо, – устало бормочет, уже не имея никакого желания острить, язвить и подначивать: чересчур много всего произошло за один вечер.

Под гнётом общей слабости организма, воля к сопротивлению тоже становится чрезвычайно слабой и неустойчивой – Суо вяло дергается лишь от болезненного, острого укола, когда её левую ногу аккуратно перехватывают поперёк голени и приподнимают над полом. Удивляться, смущаться и нервничать попросту не хватает сил. Да и имеют ли смысл эти посторонние эмоции в сложившейся ситуации, если агония постепенно захватывает всё тело, ведь шоковое состояние уже практически сошло на нет, уступая место реальным ощущениям. Возможно это к лучшему: боль весьма хорошо отрезвляет и на время снимает всякую сонливость.

После случившегося в голове бродит какое-то подобие опустошения, временами глуша собой абсолютно всё, кроме желания забыть весь этот день, начиная с самого утра, в начале которого у оконной рамы сломался затвор и пришлось прижимать её сумкой, чтобы не открывалась форточка.

– Потом примешь душ и переоденешься, – без особой эмоциональной окраски говорит Айзава, отвлекая от глубоких метаний в раздумьях, что было бы лучше сделать: захлебнуться истерическим плачем снова или же продолжать варить внутри себя эти мерзкие чувства.