Путь до Белой гавани показался Джону долгим — привыкнув путешествовать на дальние расстояния на драконе, он забыл, как медленно по сравнению с ним движется процессия из всадников и повозок. Визериона он решил не брать — вряд ли наследники лорда Вимана, которых и так ждут расходы на прокорм многочисленных гостей со слугами и лошадьми, обрадуются соседству огромного страшного прожорливого зверя. Когда, наконец, король и лорд Старк добрались до Гавани, он уже был рад сменить седло и походную палатку на мягкую постель и чистые простыни.
Мандерли, когда-то изгнанные из Простора, осели на Севере, и привезли с собой южные нравы: рыцарство и веру Семерых. В Белой гавани была большая богатая септа, построенная и украшенная иждивением многих поколений лордов и леди, и в последний путь Виман Мандерли должен был отправиться по обычаям своей веры. Джон и Рикон успели приехать как раз к окончанию семидневного бдения над телом покойного, и уже на следующий день после их прибытия септа наполнилась людьми — на почетных местах стояли две внучки лорда Вимана с мужьями и детьми — уже зрелые женщины, а впереди всех — лорд Виллис, нынешний глава дома и наследник лорда Вимана, с молодой женой и сыном — мальчиком лет десяти. По правую руку от нового лорда Мандерли сидел в кресле старик сир Марлон, кузен покойного, а вот юношу рядом с ним, похожего на них, но одетого более скромно, Джон не знал — возможно, дальний родственник?
Септон, как положено, произносил слова молитв, три септы пели, дым из кадильниц с ароматными смолами и травами возносился к потолку. Скоро в набитой битком септе стало душно, и Джон время от времени оттягивал пальцами слишком тугой ворот дублета. Наконец, все закончилось, и люди ручейком потекли из белых дверей навстречу свежему воздуху и морскому бризу.
На поминальной трапезе по Виману Мандерли Джону отвели почетное место рядом с лордом Вилисом. Сначала все шло как полагается — гости ели и пили молча, лишь изредка переговариваясь вполголоса. Время от времени кто-то вставал и поднимал чашу за упокой души умершего, перечисляя его достоинства или вспоминая прошлое. Но постепенно настроение собравшихся менялось — то тут, то там начали раздаваться смешки, зазвучали здравицы новому господину Белой гавани, и, по мере того, как слуги вкатывали в пиршественный зал новые бочки вина и эля, происходящее становилось все больше похожим на обычный пир. Что ж, меланхолично размышлял Джон, отдавая должное бесконечным переменам блюд из рыбы и морских животных, жизнь всегда восторжествует над смертью — возможно, покойный лорд Виман, весельчак и любитель поесть, не был бы в обиде за такие проводы.
Но все приходит к концу — закончился и этот длинный день. В завершение пира к столу, где сидел Джон, начали по очереди подходить домашние рыцари и гости дома Мандерли, чтобы представиться ему. Джон, думая о своем, кивал, улыбался, подавал руку для поцелуя, и их лица и имена почти сразу выветривались у него из памяти, стоило очередному мужчине или женщине отойти в сторону. Но тут к креслу подошел тот самый неизвестный родственник, которого король заметил в септе.
— сир Мертон Мандерли, ваша милость.
— Я не знал, что у лорда Вилиса есть еще дети.
— О нет, ваша милость. Я сын сира Вендела Мандерли — Джон не подал вида, что удивлен — насколько ему было известно, сир Вендел никогда не был женат.
— Ваш отец был храбрым воином, и я верю, что, будь он жив, у него было бы немало поводов гордиться таким сыном, как вы.
Сконив голову, юноша поцеловал Джону руку, встал и поманил кого-то рукой:
— Я также хотел бы представить вам мою невесту — леди Лианну Мормонт.
Прежде, чем Джон успел что-то подумать или осознать, она быстрым шагом приблизилась, стремительно опустилась на одно колено, быстро прикоснулась губами к тыльной стороне его правой руки — и Джон, казалось бы, давно привыкший к этим церемониальным поцелуям, вздрогнул едва не отдернул руку. Все заняло едва ли несколько мгновений, но он совершенно смешался, и, когда она встала и с приветливой улыбкой посмотрела на Джона, он только и нашелся, что сказать:
— Вы так выросли, миледи.
— Благодарю вас, ваша милость. — глуховатым грудным голосом ответила Лианна.
— Поздравляю вас с такой невестой, сир Мертон.
— А я благодарю за нее Отца и Матерь, ваша милость. И также молю вас почтить нашу скромную свадьбу своим присутствием.
— Мне нужно возвращаться в столицу, и я не хочу смущать ваших гостей своим присутствием.
— Прошу вас — вдруг сказала Лианна — в знак нашей старой дружбы, ваша милость.
Джон почувствовал, как его губы растягивает невольная улыбка и кивком выразил свое согласие, но, когда пара отошла, покинул зал, в кои-то веки радуясь тому, что король не обязан ничего объяснять.
Необходимости возвращаться в Винтерфелл больше не было, и потому на следующий день снова сидел на почетном месте в большом чертоге Нового замка и снова ел и пил, воздавая должное искусству повара. Кажется, он начал понимать, почему лорд Виман был так толст, да и его сын со временем обещает стать таким же — еда была такой вкусной, что невозможно было пропустить хотя бы одно блюдо из многих.
На этом пиру уже не оплакивали усопшего, а праздновали обручение. И те же гости, что и вчера сидели за столами и провозглашали здравицы в честь жениха и невесты, пили за их родителей, дедов, бабок и предков чуть ли не до десятого колена. Музыканты в углу мешали веселые танцевальные наигрыши и медленные баллады. Лианна, с убранными волосами и в нарядном платье, рядом с Мертоном смотрелась на диво хорошо, и только сейчас Джон понял, что находит ее красивой. Ее красота была не похожа на красоту Дейенерис — яркую, будто из другого мира, поражающую с первого взгляда. Нет, красота Лианны была как негромкое мерцание, чтобы заметить которое, нужно было приглядеться, но, если уж ты его увидел, то с каждым мигом оно все сильнее удерживало внимание. И Джон, словно подчиняясь этому сиянию, встал со своего места и, подойдя к обрученной, протянул ей руку, приглашая на танец. Лианна весело улыбнулась, поднялась со скамьи, бросив взгляд на жениха — тот не замедлил склонить голову, — Джона слегка кольнула угодливая поспешность этого жеста — и, вложив пальцы в руку короля, вышла с ним на середину зала.
Лианна действительно оказалась выше него — совсем чуть-чуть, но танцевать им это не мешало. Ее полудетская угловатость ушла в прошлое, и теперь она двигалась ровно и грациозно, но это была грация скорее охотницы и воина, чем изнеженной леди, чьи руки не касаются ничего тяжелее пялец с вышивкой. Джон вел в танце, вслушивался в музыку, любовался своей спутницей и всем своим существом наслаждался происходящим. На краткий миг он отбросил все то, что всегда довлело над ним — долг, обязанности, клятвы — и был сейчас просто мужчиной, который танцует с красивой женщиной. Невинное и благопристойное развлечение — разве он не может себе этого позволить? Но все прекрасное когда-нибудь кончается, и когда бард перестал играть, Джон вдруг понял, что танец закончился раньше, чем ему бы хотелось. Поклоном поблагодарив леди за танец, Джон проводил ее обратно за стол. Отпуская его руку, Лианна улыбнулась, и, хотя эта улыбка была точно такой же, как все предыдущие — вдруг сердце Джона на миг застыло, а потом рухнуло куда-то в живот, и бешено забилось, от чего у него резко задрожали колени. Сохраняя остатки самообладания, он сел на свое место и, будто прячась ото всех, сделал большой глоток из своего кубка, закашлялся — лорд Мандерли обеспокоенно подался к королю, но тот только махнул рукой — и тщательно вытер лицо салфеткой, пытаясь привести мысли в порядок.
