— Так в чем же дело? Разве моя дочь не уже наследница Железного трона?

— Видите ли, ваша милость, те исключения, что мы вспомнили, большей частью знати и лордов воспринимаются именно как исключения. Поэтому ради блага королевства необходимо подумать о наследнике мужского пола — либо о том, как не допустить чрезмерного усиления влияния семьи, за представителя которой впоследствии принцесса выйдет замуж. Кроме того, есть еще одно затруднение — в семье Таргариенов было принято жениться на кровных родственниках. — на этом Тирион деликатно замолчал.

— Что касается близкородственных браков, я намерен их запретить. Именно они привели к появлению таких королей, как Мейегор Жестокий, Эйегон Недостойный или Эйерис Безумный. Я и королева Дейенерис вступили в этот союз исключительно ради блага Семи королевств, но я хочу, чтобы он был последним в Вестеросе. Что же касается наследования — то я могу объявить своим наследником одного из ближайших родственников по матери — к примеру, моего кузена лорда Рикарда Старка или его старшего сына, когда тот появится на свет. Или же мы можем обратиться к домам, с которыми Таргариены были в родстве до того — Веларионы, Дейны…

— Безусловно, мы рассмотрим все имеющиеся возможности, ваша милость. Но не думали ли вы, что ваши чресла также могут породить сына? — голос мастера-над-шептунами действительно опустился почти до шепота.

Джон тяжелым взглядом посмотрел на лысое, круглое, упитанное лицо с умными маленькими глазками. К Варису он никогда не питал симпатии, но признавал его ум, способности, и главное — его исключительную преданность даже не ему или Дени, а государству. Но именно последнее и делало Вариса столь опасным человеком, каким его Джон не без оснований считал.

— Кажется, вы забыли, что я похоронил жену меньше двух недель назад, и предлагаете мне уже задуматься о новом браке?

— Ваша милость, у меня и в мыслях не было оскорбить ваши чувства — спокойно ответил евнух. — Я говорил об этом лишь как о возможности, и только в том случае, если вы сами того пожелаете.

— В словах лорда Вариса есть здравое зерно, ваша милость — в разговор вступил молчавший до этого Клем Фоссовей. — Великое весеннее поветрие когда-то уничтожило почти всю королевскую семью, а она была весьма обширна, и, если бы не большое количество детей и внуков Старого короля, Железный трон мог бы остаться пустым. Мы не должны забывать, что случиться может всякое: единственная наследница — это риск, на который мы не можем пойти.

— Правильно ли я понимаю, что вы предлагаете мне по истечении срока траура жениться снова и объявить наследником своего сына?

Члены Малого совета согласно закивали, но им возразил великий мейстер Киннел:

— Боюсь, добрые лорды, в вашем предложении кроется опасность. Разве вы не помните, что именно с этого — с того, что сестра не уступила брату — началась война, называемая Танцем драконов, обескровившая королевскую семью и погрузившая королевство в пучину бедствий, разорений и предательств? Безусловно, несколько наследников трона упрочат королевскую власть, но недаром кто-то из королей говорил, что избыток драконов так же опасен, как и их недостаток. Если наш король решит вступить новый брак, нужно будет заранее обговорить порядок наследования в этом случае.

— Что ж, милорды, в таком случае, я поручаю вам подготовить соответствующий закон, и на этом я вас покину — с этими словами Джон встал из-за стола, забрал с собой корону и вышел быстрыми шагами. Его терпение было на пределе. Все, чего ему хотелось — это остаться наедине с собой и своим горем.

========== Глава 3. Траур ==========

Дни и ночи сменяли друг друга, складывались в недели, недели соединялись в луны, луны, точно ожерелье, нанизывались на нить года. Постепенно город и страна оправились от горя, причиненного им смертью прекрасной молодой королевы. Джон тоже понемногу приходил в себя. Он по-прежнему соблюдал строгий траур — во дворце были запрещены любые увеселения, пиры и танцы. Трудиться приходилось вдвое больше — теперь все, что до этого делала Дени, легло на его плечи. И первым делом он приказал очистить дворец от многочисленных прихлебателей, которые кормились за ее счет. Затем настал черед неотложных дел, а за ними — и тех, что раньше откладывались по той или иной причине.

Каждый день в жизни короля был похож на предыдущий: он вставал рано, после завтрака и до обеда сидел на Железном троне, принимая послов и просителей, раздавая пожалования и объявляя приговоры. После обеда он ненадолго заходил в детскую взглянуть на дочь, затем упорно тренировался на учебном дворе, чтобы не выходить из формы. Ужинал он обычно с кем-то из членов Малого совета или в одиночестве. Перед сном — просматривал те указы, которые надо было подписать завтра, а затем падал в кровать и засыпал тяжелым сном без сновидений. Разнообразие в эту жизнь вносили разве что редкие выезды в Королевский лес на охоту и посещения Великой септы.

Тем не менее, с каждым днем Джон чувствовал себя все хуже. У него ничего не болело, но его как будто сопровождала постоянная усталость. Еда не насыщала, вино не разгоняло кровь, и, сколько бы он ни спал, сон не давал ему бодрости. Если бы не слуги, подававшие ему чистое платье и воду для мытья, он забыл бы и об этом. Ежедневные дела давались ему все тяжелее — он не мог сосредоточиться на том, что ему говорили, а когда читал — буквы разбегались у него перед глазами, не желая складываться в слова. Самым худшим было то, что он совершенно ничего не чувствовал к Алисанне. Он заглядывал в ее комнаты каждый день. Маленькая принцесса, по словам нянек и мейстера, росла совершенно здоровой и развивалась как положено ее возрасту. Но Джон никогда не испытывал желания взять ее на руки или потискать, как, бывало, в детстве делал с маленькими Браном или Риконом. Он не испытывал при виде Алисанны ни нежности, ни жалости к осиротевшему ребенку, ни радости, что та вырастет похожей на Дейенерис. Пожалуй, единственным чувством в его сердце была обида — словно малышка была виновата в том, что ее мать умерла, что она лишила отца жены. Джон понимал, насколько это недостойно, и знал, что ему придется подавить и преодолеть в себе это чувство, но сейчас он не находил в себе сил на это.

Единственное важное решение, которое он принял за прошедший со дня смерти Дейенерис год — это закон о наследовании. Согласно ему, отныне в Семи королевствах Железный трон должен был передаваться от короля к старшему из его детей — неважно, какого пола, а в случае, если таковых не будет в живых на день смерти правителя — то к старшему из оставшихся в живых потомков. Так тянулось время, и король все больше ощущал себя волом, обреченным до бесконечности тянуть плуг по борозде — без передышки, без изменений. Но, как оказалось, не он один это заметил.

Как-то за совместным ужином лорд Тирион, поглощавший изысканные вина и яства с удовольствием завзятого гурмана — удовольствием, давно недоступным для самого Джона, — заметил:

— Что-то в последнее время вы мне не нравитесь, ваша милость.

— Что вы имеете в виду?

— То, что вижу. Вы похудели, осунулись, побледнели. Я знаю, вы горюете по Дейенерис, Джон, и на вас свалился груз двойных обязанностей, но неужели так необходимо загонять себя в могилу раньше времени?

— Осторожнее, милорд Десница. Вы говорите с королем.

— Сейчас я говорю с племянником, и, как ваш дядя, я вам говорю — так нельзя. Вы нужны своей стране не рано постаревшим и исчахнувшим от скорби, а молодым и полным сил. Я уж не говорю о принцессе, которая также в вас нуждается.

— У принцессы целая армия нянек и надсмотрщиков — меня она даже не узнает.