========== Часть1. Глава 1. Красавица ==========
Федяшев хотел что-то сказать, но Мария опередила его.
— Такова судьба, Лешенька, — улыбнулась она ему сквозь слезы. — Будем страдать. Страданиями душа совершенствуется. Папенька говорит: «Одни радости вкушать недостойно…»
— Да пропади он пропадом, ваш папенька с его советами! — в сердцах воскликнул Федяшев. — Без вас мне и жить незачем!
Г. Горин, «Формула любви».
Джон Таргариен, первый своего имени, король андалов, ройнаров и Первых людей, правитель Семи королевств и защитник государства, стоял и смотрел на свою жену. Дейенерис была красива как никогда. Серебряные с золотыми отблесками волосы были заплетены в сложные косы, платье из нежнейшего голубого шелка было компромиссом между открытыми нарядами Залива работорговцев и более скромными платьями, что носили дамы Вестероса. Талия — уже не такая тонкая как когда-то, но это уже не имело значения — была перетянута поясом из золотых пластинок, кожа, как всегда — фарфоровая, белая, нежная, губы совершенной формы. Маленькие изящные руки, ноги в замшевых башмачках. Только камни с нарисованными на них фиолетовыми глазами смотрели на Джона с укоризной и печалью, и он знал, что виноват, и знал, что ему до конца жизни не избавиться от своей вины.
Десять лет. Десять лет их совместного царствования они пытались дать королевству наследника. И с каждым годом Дейенерис становилась все более упрямой, все более фанатичной в достижении этой цели. Дворец наводнился людьми, которые предлагали королеве свои услуги и помощь — за деньги, разумеется. Мейстеры, знахари, деревенские повитухи, ведуньи-травницы, странные лекари, маги и заклинатели из Асшая сменяли друг друга в покоях Бурерожденной. Каждый предлагал свое средство как единственно верное, каждый хотел пролезть поближе, забраться повыше, урвать побольше; целители и жрецы спорили, ругались, толкались, жирели и наживались на чужом горе — и ни один из них не мог помочь. Временами Дени приходила в отчаяние, и, запершись ото всех, забыв о государственных делах, в одиночестве переживала свое отчаяние. Потом это проходило — она являлась перед двором во всем блеске красоты и грозного великолепия, судила, награждала, казнила и миловала. Вновь начинались мерзкие на вид и на вкус травяные настои, притирания, слежение за фазами луны и солнца, особая еда, особый порядок, в каком она должна была делить ложе с супругом. Кое-кто из этих чудотворцев даже попытался было пролезть в их спальню, утверждая, что его присутствие, мол, поможет королеве зачать, но тут уже Джон не выдержал, и сказал, что этого не допустит. Дейенерис редко покорялась супругу, но тут, видимо что-то почувствовав, отступила.
Сам Джон относился к этому более спокойно. Его сердце терзала боль за жену, сочувствие к ней, и он много бы дал, чтобы избавить Дени от страданий и подарить ей долгожданное дитя, но его помощь, по большому счету, сводилась к одному — усердному исполнению супружеского долга. Но в глубине души он считал, что, коль скоро боги не дают им детей, необходимо подумать над другими способами получить наследника. Но Дейенерис об этом не хотела даже слышать — ни приемный ребенок, ни передача трона ближайшим родственникам ее не устраивала. Она твердила, что хочет сама родить живое и здоровое дитя, что она способна на это, надо только чуть-чуть подождать, попробовать другое лечение — и все получится.
Они и сами не заметили, как, еще не рожденный, ребенок уже разделил их. Мало-помалу едва ли не все их разговоры, не касающиеся управления страной, свелись к нему, весь совместный досуг постепенно был вытеснен бесконечными лечебными процедурами и магическими обрядами, даже их супружеская жизнь — и та оказалась отравлена. С самого начала Джону нравилось, какой становилась его жена и королева в постели — она словно отбрасывала свою внешнюю холодность, скованность, огромный груз долга и обязанностей — и становилась легкой, почти невесомой и пламенной, как будто драконий огонь горел в ней самой. И он был рад делить с ней этот огонь, принимать его и отдаваться ей в ответ. Так было первые несколько лет их брака — то были сладкие годы, хотя и наполненные трудами и заботами. Но потом желание родить ребенка постепенно заслонило все, и теперь каждый раз, когда он приходил к ней в спальню — или наоборот — Дейенерис бывала хмурой и сосредоточенной. Ее прежняя свобода и раскованность исчезли, каждая ее мысль, чувство, каждая частица ее тела и души была поглощена не мужем и не тем, что происходило между ними, а мыслью, получится ли у нее понести в этот раз. И чем дальше, тем с большим опасением и все более явным раздражением он шел по коридору к ее двери, или ожидал ее легких шагов около своей.
И вот, наконец — после долгих упорных усилий и потраченного золота — Дейенерис забеременела. К тому времени его бедная жена так отчаялась, что не сразу поняла, что это произошло, и, лишь когда у королевы начала увеличиваться грудь и расти живот, срочно вызванный мейстер однозначно заявил, что она носит ребенка. Радости их обоих не было конца: в Красном замке был задан роскошный пир, по случаю радостного события нищим раздавали милостыню, в Великой септе звенели колокола, а все целители, врачи и знахари получили от королевы богатые дары. В радости Джона была немалая доля облегчения — наконец-то закончилась эта многолетняя, измотавшая их обоих каторга, теперь, когда Дени родит ребенка, они, может быть, снова смогут повернуться лицом друг к другу.
Никто и не подумал о том, что все может закончиться вот так. Дейенерис чувствовала себя великолепно, никакие недомогания беременных ее не беспокоили. Она танцевала на балах, ездила верхом, занималась делами, как и прежде. Уже на большом сроке она рассказала Джону про пророчество ведьмы Мирри Маз Дуур, и тогда его, точно иглой под ребра, кольнула тревога, но он ее подавил — что им до безумных слов мертвой жрицы? Кости Мирри давно обратились в прах и пепел, а его Дени жива, здорова и скоро подарит стране долгожданного наследника.
Роды начались глубокой ночью. По коридору тут же забегали служанки, великий мейстер Киннел, звеня цепью, спешил в спальню королевы, многочисленные врачи и целители, гомоня и ругаясь, спешили за ним. В суматохе от шума король проснулся раньше, чем кто-то сообразил сообщить ему об этом. Полуодетый, он вошел в комнаты Дейенерис, гвардейцы по его приказу выгнали оттуда всех, кроме мейстера и — по просьбе Дени — Миссандеи, ее многолетней помощницы и друга. В свою очередь, мейстер почтительно, но твердо попросил короля уйти и тот, взглянув на красное, искаженное болью лицо жены, решил не настаивать.
Он все мерил и мерил шагами солярий, слушая крики и вопли, доносящиеся из-за двери. Пытался читать лежащие там книги, но строчки разбегались перед глазами. Приказал принести себе вина, еды — но кусок не лез в горло. Наконец, после многих часов ожидания дверь спальни открылась, и Киннел, выйдя вперед, поклонился и доложил, что королева родила здоровую и красивую девочку. Джон рванулся мимо него в спальню и подошел к кровати. Его жена выглядела уставшей, измученной, но она сияла таким счастьем, что оно затмевало все остальное. А рядом с ней, завернутый в шелковые пеленки, лежал младенец — маленький, красный и совершенно некрасивый.
Радость по случаю рождения принцессы захватила весь Красный замок, а за ним — Королевскую гавань. Люди выходили на улицы, танцевали, пели, веселились. Милостыня нищим сыпалась золотым дождем, текли реки бесплатного вина и эля за счет казны, в септах было жарко от сотен свечей перед алтарями Матери. Джон сидел в тронном зале и принимал поздравления от придворных, которые все шли и шли к Железному трону.
