Сердце Сансы колотилось как барабан в руках безумца. Каждый шаг давался ей с большим трудом — намокший плащ тянул вниз, ноги дрожали и подкашивались, точно превратившись в студень, собственный страх замедлял движения. Санса шла неохотно, оттягивая тот миг, после которого все, возможно, изменится навсегда. Вторая дверь, ведущая в комнату, открылась перед ней так же легко, как и первая. Обитатель башни, одетый только в рубашку и бриджи, сидел у очага спиной к двери и неторопливыми, размеренными движениями водил оселком по мечу, лежавшему у него на коленях. Каким-то чудом Сансе удалось не выдать своего присутствия. Она стояла и смотрела на него. Просто стояла и смотрела, ощущая, как сначала расплывчатая от волнения картина становится все четче и четче, точно с глаз ее спадает пелена. Да ведь так оно и было, должно быть что-то и в самом деле затуманило ее взор, иначе как она могла не понять? Как она могла не догадаться? Как она могла не узнать его, даже не видя его лица и не слыша его голоса? Так она стояла несколько бесконечно долгих мгновений, пока силы не оставили ее, и она не сползла по стене на пол, провалившись в темноту.

Санса медленно приходила в себя. Постепенно комната вокруг нее перестала кружиться, слабость понемногу отступала, сердце билось все медленнее. Она поняла, что сидит на колченогом табурете, привалившись спиной к стене, а боком к столу. Перед ней стоял небольшой кубок с вином, но она боялась уронить его, и не стала пить, кроме того, она сомневалась, поможет ли ей сейчас вино или только навредит. Сандор — Сандор, о боги, неужели это он, она в самом деле не спит? Не бредит? Не умерла? — сидел рядом, положив одну руку на стол, глядя на нее внимательно и напряженно. Бездумно блуждая по комнате, взгляд Сансы выхватывал в полутемной комнате отдельные детали — отблески пламени на клинке, аккуратно застеленную кровать, небольшой комод для одежды, кувшин на столе, царапины на деревянной столешнице. Молчание все длилось и длилось. Наконец, Санса набрала в грудь воздуха и спросила совсем не то, что собиралась:

— Почему ты молчал? — в слабом после обморока голосе, тем не менее, она удивленно услышала гнев, и вдруг поняла, что так оно и есть — она была страшно зла на него, не будь она так слаба, то готова была его ударить.

— Я… Я думал, ты знаешь.

— С чего вдруг? Когда-то я знала человека, который ненавидел ложь больше всего на свете, а теперь вижу перед собой человека, который рядится в нелепые тряпки и устраивает маскарад перед собственной женой.

— А я вижу перед собой женщину, которая клялась мне в верности, а потом решила выйти замуж за другого.

Сансу покоробило то, каким голосом Сандор произнес эти слова. Гнев продолжал клокотать в ней, но теперь к нему примешивалась растерянность. Что происходит? Почему она так ведет себя, где же та радость, которая должна была захватить ее при встрече с тем, кого она любила и кого уже готова была, скрепя сердце, счесть мертвым? Долгие годы Санса мечтала об этой встрече, молилась о ней, и думала, что, если — нет, когда! — она произойдет, все, о чем ей надо будет думать — это как бы не умереть от счастья прямо на месте. Вместо этого они сидят вот так, будто враги.

Сандора внутренне передернуло от того, как сухо прозвучал его голос. Он сидел, внешне спокойный и невозмутимый, но внутри бушевала буря. Замешательство, злость, ревность к толпе мужиков, которые смотрели на нее как кобели на течную суку, и которым она раздаривала свои улыбки точно подачки, долгие дни, когда его раздирали на части сомнения, страх, любовь, надежда, отчаяние. Ну вот, теперь они встретились — и что? Где же радость, где счастье? Почему он не душит ее в объятиях, как хотел в богороще? Почему она не улыбается, узнав, что под маской сира Флориана все это время был он? Все шло не так, и он не понимал, в чем дело.

Санса сглотнула — во рту было сухо, как в дорнийской пустыне, но она даже не вспомнила о вине:

— Зачем?

Сандор тяжело вздохнул, но сейчас Санса не испытывала к нему жалости.

— Я хотел увидеть тебя… Когда я узнал, что ты не умерла. Даже если ты решила выйти за другого, все равно, я не мог просто уйти и забыть все.

В других обстоятельствах подобные слова вмиг бы растопили ее сердце, но сейчас они только усилили ее гнев.

— Джон сказал мне, что ты жив, и это было три года назад. Все эти три года я глаза проглядела, ожидая, когда же ты вернешься ко мне, как обещал. Но тебя все не было! И что мне было делать?

«А вдруг теперь уже поздно?» — подумала она, но не сказала этого вслух, сама испугавшись этой мысли.

— Я же сказал — я думал, что ты мертва, Санса. В Долине мне предъявили доказательства твоей смерти, показали твою могилу.

— Кто? Петир Бейлиш? И ты хочешь, чтобы я поверила, будто Бейлиш легко скормил тебе эту сказку, а ты в нее поверил?

— Нет, не Бейлиш. Какая-то женщина, молодая. Она рассказала, что ты родила мертвого ребенка и скончалась в родах сама. Показала мне твою могилу, отдала локон волос… Мне нечего было возразить им, а потом меня скрутили и отправили на Стену с проходившим мимо отрядом.

— А что было потом?

— Попав на Стену, я изо всех сил каждый день старался умереть, но мне никак не удавалось. Это было хуже, чем любое пекло.

— Но потом, после войны, ты исчез. Джон сказал мне, что ты был ранен…

— Да, был, но выжил. Я ушел со Стены, потому что не собирался надевать черное, и делать мне там больше было нечего. В Восточном Дозоре я сел на первый попавшийся корабль, и оказался, в конце концов, на Тихом острове у Крабьего залива. На острове жили бурые братья и все, кто прибился к ним за время войны — сироты, вдовы, увечные. Мне было все равно, куда идти и что делать, и я остался там. Тамошний Старший брат был достаточно умен, чтобы не перечить здоровяку с длинным мечом, и меня приняли. Я прожил там три года, пока случайно не узнал, что ты жива — и так оказался здесь. А когда увидел тебя… и мальчика — тут Сандор криво усмехнулся — понял, что не смогу уехать.

Сандору было неприятно рассказывать все эти подробности, его не оставляла противная, точно зуд насекомого, мыслишка, что он рисуется, чтобы вызвать к себе жалость и пробиться сквозь ее гнев и холодность. А с другой стороны, разве не за этим он приехал — чтобы вновь завоевать ее, отбить ее хоть у сотни женихов, любой ценой сделать так, чтобы она выбрала его — снова? И если надо будет униженно ползать у нее в ногах, вымаливать прощение — что ж, он и это сделает. Сандор замолчал, а Санса сидела молча, глубоко задумавшись. Раньше она не задумывалась о том, что могли быть другие причины, кроме смерти, по которым Сандор не мог вернуться к ней. Тогда страна истекала кровью в войнах, и связь между разными ее частями была потеряна, спрятать живого под видом мертвеца было проще простого. Но кто устроил перед Сандором представление? Только Миранда могла состряпать столь искусную ложь, что это обмануло даже его. Выходит, вся ее «дружба» была ложью с самого начала, вот почему в ее обращении поначалу проскальзывало странное заискивание, которое ничем нельзя было объяснить. Она подняла голову и в первый раз посмотрела Сандору прямо в глаза.

— Почему ты не уехал в Клиган-холл? Джон ведь объявил тебе королевское помилование и дал титул лорда.

— И что бы я там делал? Спивался бы в одиночестве и гонял призраков, прячущихся по углам? Или вспоминал, как был там счастлив — так, как никогда больше не буду?

— А ты был?

— Что?

— Счастлив там. — Санса напряженно ждала ответа.