- Ты боишься – все так же спокойно заметил Старший брат.

- Конечно боюсь, мать твою! До усрачки боюсь!

- Но все равно поедешь.

- Не знаю. Во всяком случае, здесь я не останусь.

- Понимаю – кивнул старик. – Когда?

- Чем быстрее, тем лучше. Завтра на рассвете.

- Хорошо. Возьми себе еды на кухне. И еще – тут Старший брат отошел в угол кельи и открыл сундучок, в котором хранились все его пожитки – надеюсь, ты не откажешься от прощального подарка. – С этими словами он протянул Сандору увесистый кошель.

- Не надо.

- Бери.

- Я сказал, мне не надо.

- Недавно в женской обители в Чаячьем городе скончалась моя вдовая бездетная сестра, и она мне завещала свои деньги. По уставу я не имею права ими владеть, а должен вложить в обитель, но ты много сделал для нас за эти три года, сир Сандор, и к тому же, с тобой было приятно поболтать за вечерней кружкой эля. Так что, пусть этот грех будет на мне, а ты бери деньги и езжай к ней. Тут золото, так что тебе хватит и на хороший доспех, и на коня, и еще останется немало.

Неожиданно для себя Сандор растрогался – это был бескорыстный подарок, едва ли не первый в его жизни. Пташка как-то ему ничего не дарила (да и на какие деньги), а потом стало не до того. Чтобы скрыть свои чувства, он наклонился и крепко обнял старика, затем взял у него кошель, кивнул и вышел, зная, что больше никогда его не увидит.

***

Эти три года слились для него в один бесконечно долгий день – пасмурный, тихий, не холодный и не жаркий. Такой была и его душа – острая боль притупилась, но ее место постепенно заняло равнодушие. Ему было не хорошо и не плохо, не радостно и не больно. Ему было никак. Впрочем, кое-что за эти три года в нем все-таки осталось от прежнего Сандора Клигана. Через несколько лун, когда он наконец, отогрелся после вечно стылой комнатушки на Стене, отоспался и отъелся, к нему вернулась похоть. Он стал ловить себя на том, что невольно заглядывается на живущих на острове женщин – они жили в отдельных домиках и обычно выполняли послушания отдельно от братьев, но он все равно видел их, проходящих мимо – видел хорошенькие лица и груди, колышущиеся под тканью платья, видел очертания их бедер и задов под одеждой. Поняв это, он сначала испытал стыд – как он может, а как же Пташка? Но голос желания становился сильнее с каждым днем – ему стали сниться сны, полные влажной горячей упругой плоти, а наутро он просыпался с болью в паху. И мало-помалу он сдался.

Сначала он удовлетворял себя рукой, оправдываясь тем, что это всего лишь потребность тела, как еда или сон. Он облегчал себе задачу, представляя себе какую-нибудь из островных жительниц в чем мать родила, и это позволяло быстро оправляться и не думать о том, хорошо или дурно он поступает – но, когда однажды вместо очередной бабенки в его воображение ворвалась Санса – такой, какой он запомнил ее во время немногих их страстных ночей – он вдруг дернулся как ошпаренный и весь день проходил мрачнее тучи. А потом его попросили отвезти урожай яблок на ярмарку, там он увидел в окне Сью, вывалившую все богатство на обозрение прохожим, и в нем неожиданно взыграла злость. Да, Пташка мертва, и эту рану ничего не залечит, но он-то, седьмое пекло, еще жив! Он был верен ей, пока она жива, ну так что ж теперь – ему до конца жизни дрочить, точно какому-нибудь жалкому мейстеришке? Нет уж. Это всего лишь похоть. Так что, разложив ящики с яблоками, он свернул к дому Сью, и с тех пор заходил к ней каждый раз.

Теперь эти воспоминания не то что бы заставляли его мучиться угрызениями совести, но все же… Умом Сандор понимал, что ни в чем не провинился, в конце концов, он был честным и верным мужем, и разве что-то дурное есть том, что одинокий мужчина, вдовец, ходит в бордели? Разве он не делал так сам до женитьбы и даже пару раз после, желая избавить Пташку от своей похоти? И, в конце концов, разве это не она сейчас собирается замуж? Вполне возможно, за эти годы у нее были другие мужчины… Но думать об этом спокойно было выше его сил – при одной мысли о том, что какой-то другой мужик лапает и трахает Пташку – его Пташку – его охватывала ярость, какой он давно не ощущал и кровавая пелена заслоняла от него дорогу. И, как бы он не уговаривал себя, что он не имеет права на ревность и, возможно, ему придется заново завоевывать ее сердце, и неизвестно, получится ли, ярость никуда не уходила.

***

До Солеварен он добрался с ранним паромом. У него не было вещей, кроме меча на бедре и заплечного мешка, в котором лежал теплый плащ, еда и мех с вином. Деньги он держал за пазухой. От Солеварен до Королевского тракта было рукой подать, но, прежде чем ехать на турнир, надо еще было превратиться из послушника в потертой робе в рыцаря, а для этого придется сделать крюк – здесь не было ни приличной кузницы, ни шорника, ни конюшни. Так что после краткого размышления за кружкой эля в таверне, Сандор купил у хозяина оставленного кем-то из постояльцев старого мерина со стертыми зубами, заодно разменяв один из множества золотых драконов в кошеле Старшего брата, и, не теряя времени, двинулся по дороге на юг.

После трехлетней жизни на Тихом острове с редкими наездами в захолустный портовый городок, Девичий пруд неприятно поразил его шумом и суетой. Неужели он настолько одичал – это он-то, столько лет проживший в Королевской гавани? Ладно, хрен с ним. Его дело – побыстрее купить все, что нужно, и ехать на Север – времени у него в обрез, если он правильно понял того недомейстера. Из расспросов в единственной таверне «Смердящая гуска» он узнал, что здесь тоже с мастерами тоже не густо, но кое-кто есть. «Ежели хотите все как положено, сир, езжайте хоть в Синий дол, а еще лучше – в Королевскую гавань, а тут у нас есть одна бабенка, щиты расписывает, да доспехами подержанными торгует, найдете ее за три дома отсюда. Брат у нее в городской страже в Доле был, да убили, а она сбежала сюда, когда слух прошел, что город драконами пожечь хотят… Да так и осталась. Может она вам чего подскажет».

«Бабенка» оказалась дома, и на вопрос Сандора ответила утвердительно – да, вот щиты, вот доспехи из тех, что она перекупает, а знакомый кузнец их правит.

- Вот только не знаю, найдется ли у нас что-то на ваш рост, сир. Впрочем, поищем. На турнир едете?

- Да. В Винтерфелл.

- А, слыхала я про него. Так там, небось, будут оружейники получше, не хотите ли у них купить все, что нужно?

- И цены у них будут втрое выше. Нет уж.

Женщина понимающе усмехнулась:

- Что ж, сир, сами видите, у меня цены честные. Что вам нужно?

- Полный турнирный доспех, а еще одежду получше этой, плащ, сапоги… И новый щит.

- Ну, одеждой я не торгую, но, если позволите, посоветую вам одну лавку – там и добротно, и недорого выйдет. А что до всего остального – раз я щиты расписываю, давайте с него и начнем. Что будем рисовать?

Сандор задумался. У него был герб, но еще когда он только узнал о турнире, в голове появилась мысль – странная, смутная, но чем дальше, тем сильнее она им завладевала.

- Нарисуй мне… - тут он замолчал снова. Если он не хочет явиться в Винтерфелл в своих цветах и под своим именем, то за кого ему себя выдать? Сказать, что он из Девичьего пруда? В голове мелькнуло воспоминание – высокая испуганная девочка и озлобленный полный ярости и тьмы мужчина, который презрительно цедит сквозь зубы что-то про песню о дураке и его потаскушке – Вот что. Нарисуй мне шутовской колпак. А сам щит пусть будет белым.

- Как скажете сир. За липовый щит я с вас возьму три оленя, а за дубовый – десять. Какой желаете?

- Из дуба. И покажи, куда идти за одеждой.