Конечно, у нее – точнее сказать, у Неда – есть Клиган-холл. После войны Джон объявил сиру Сандору Клигану, живому или мертвому, полное помилование, а к его землям прибавил солидный кусок, увеличивший владения более чем вдвое. Сама Санса так ни разу и не съездила туда – все как-то было не до того, а может быть, она просто неосознанно избегала бывать там, где для нее не было ничего, кроме воспоминаний, которые были слишком свежи и слишком кратки, чтобы боль потери перетопилась в светлую грусть о том, что было когда-то. Клиган-холлом управлял один из домашних рыцарей Рикона, мейстер Стеффрон раз в год ездил туда, проверяя все ли на деле так же, как в его письмах – и, по его словам, поместье процветало. Что ж, тут она определенно показала себя хорошей матерью – ее сын получит хорошее наследство.
Санса вздрогнула и обняла себя руками, чтобы унять неожиданный озноб. Неужели она впервые за много лет действительно допустила мысль, что Сандор и правда может быть мертв? Последний раз она получала известия о нем от Джона четыре года назад, да и то он сказал только, что, покидая Стену, оставил Клигана умирающим от многочисленных ран. Уже после войны, когда страна успокоилась, последние отряды недобитков были разбиты Безупречными, и на стенах Красного замка вновь повесили черные штандарты с алым трехголовым драконом, новоиспеченный король, по просьбе кузины посылал воронов и гонцов на Стену, единственной вестью, которую они принесли, была та, что Сандор Клиган по прозвищу Пес выжил, но, сразу после того, как оправился от ран, ночью покинул Черный замок и исчез в неизвестном направлении, и больше никто ничего о нем не слышал. Джон не успокоился на этом и даже посылал поисковые отряды по всему Вестеросу – но все они вернулись в столицу ни с чем. Клиган исчез, как будто провалился сквозь землю. «Если я сама в это не верю, то какой смысл делать вид?» - с горечью спросила она саму себя. Закрыв глаза, Санса попыталась вызвать в памяти его образ – раньше это всегда придавало ей сил. Но неожиданно для себя поняла, что не может – нет, она помнила Сандора, но как бы обрывками, из которых никак не складывался цельный образ.
Это так напугало ее, что она встала и заходила по богороще, пытаясь успокоиться. Если Сандор действительно мертв, то все эти игры в верность мертвецу никому не нужны и только заставляют ее до времени стареть и чахнуть, в то время как она могла бы иметь свою собственную семью, дом, родить еще детей… «Это и так с тобой произойдет. Думаешь, королеве Дейенерис есть дело до того, во что ты веришь, а во что нет? Верховный септон скажет все, что ему велят, и ты не успеешь опомниться, как окажешься замужем за каким-нибудь незнакомым чужеземцем». Как ни тяжело это признавать, но Рикон прав, и мейстер Стеффрон тоже – если она не хочет лишиться свободы, то должна быть игроком, а не фигурой. Санса огляделась – вокруг уже совсем стемнело, пора ложиться спать, завтра еще один день, полный забот.
***
Но заснуть ей так и не удалось. Санса вертелась с боку на бок или, не моргая, смотрела в темные складки полога над ее кроватью, словно пытаясь углядеть в пыльной ткани свое будущее. Она в очередной раз перевернулась на другой бок: гладкая, несмятая соседняя подушка на широкой кровати в лунном свете казалась голубовато-серой. Сколько лет они уже в разлуке? Сколько лет она спит одна? Не напрасна ли была эта жертва? Есть ли в ней смысл, если Сандор – тот, кто всегда был верен своему слову – в конце концов солгал и не вернулся за ней, как обещал когда-то?
Иногда Санса жалела, что у нее не осталось от Сандора никакого подарка, никакой памятной вещицы, которая хранила бы его прикосновения и запах. Белый плащ королевского гвардейца в пятнах вина и крови, который он когда-то оставил в спальне испуганной девочки, она забрать не успела, а в тот страшный день, когда ее похитило Братство, на ней была ее одежда, и только. К тому же, Сандор никогда ничего ей не дарил – это было не в его привычках. Да она и не требовала подарков – после Красного замка Санса хорошо знала им цену, и, кроме того, ей не было нужды просить что-то у того, кто был готов отдать ей всю жизнь без остатка. Жаль, что она поняла это, только оставшись одна…
А теперь у нее остались одни воспоминания. Иногда Сансе казалось, что память начинает подводить ее, что она сходит с ума и все выдумала, что никакого Сандора Клигана в ее жизни не существовало вовсе. Тогда она лихорадочно оживляла в памяти картины их жизни, пыталась вызвать в своей голове его голос, похожий на скрежет металла о камень, его грубый смех, его жесткие и нежные руки, его поцелуи и глаза цвета грозового неба, то ощущение единства, которое она только-только начала узнавать вместе с ним. Но эти воспоминания таили в себе опасность – они пробуждали давно укрощенные, подавленные желания плоти, и заставляли мучительно желать недостижимого.
Все можно изменить – в который раз твердил ей голос разума – всего-то и надо, что сказать Рикону, что она согласна. Одеться понаряднее, распустить волосы, пристроить на лицо подобающую улыбку и выражение - и в замок как мотыльки на огонь слетятся претенденты, лучшие лорды Севера, если не всех Семи королеств. Лорд Старк и ее кузен-король дадут за родственницей такое громадное приданое, что даже ребенок от первого брака не смутит желающих жениться на ней. Тогда она сможет выбрать из них того, кто ей понравится, выйти замуж и жить спокойной, наполненной приятными хлопотами жизнью замужней женщины. Заботиться о муже, рожать и воспитывать его детей, видеть в его глазах ответную заботу, симпатию, а может быть, даже и страсть. Вот только этот мужчина никогда не будет смотреть на нее так, как будто видит ее насквозь, никогда он не схватит ее твердыми, как железо, пальцами за подбородок, никогда не назовет Пташкой. Когда – если – она вновь выйдет замуж, эту женщину придется похоронить.
Неожиданно от этой мысли на глаза навернулись слезы и Санса заплакала, а потом и зарыдала в голос, уткнувшись лицом в подушку и надеясь, что звуки не разбудят служанку в соседней комнате. Она не просто плакала – она оплакивала. Его, себя, их счастье, которое так и не случилось, свое одиночество, сиротство Неда. Рыдания то отступали, то накатывали снова пока, наконец, запас слез, скопившийся в ней, не иссяк. Чтобы прийти в себя, Санса встала, плеснула в лицо воды из кувшина на столике у зеркала, накинула на плечи теплую шаль, затеплила свечу и вышла в коридор, пока не оказалась в одной из светлых и больших комнат, в ней она когда-то в детстве шила и училась музыке у септы Мордейн. Сейчас половину комнаты занимала рама для вышивания – шесть футов в высоту, шесть в ширину. Санса поставила подсвечник на стоявший рядом стол с обрезками ткани и ниток и подошла к гигантским пяльцам.
Эту вышивку она начала два года назад и уже успела вышить одну собаку почти полностью – на это ушло несколько фунтов лучшей черной шерстяной пряжи, немного красного шелка – для высунутого языка, и горсть агатов для глаза. Еще три-четыре луны уйдет на то, чтобы закончить, а вся работа займет у нее еще пять лет, не меньше, и это если она будет уделять ей столько же времени, сколько сейчас. К совершеннолетию Неда огромный желтый штандарт с тремя бегущими гончими будет готов и его можно будет повесить либо на стене замка, либо в большом зале – как он захочет. Эту работу она когда-то начала, чтобы не сходить с ума от тоски и чем-то разбавлять однообразные дни в Винтерфелле, а потом увлеклась. Воткнуть иглу – протянуть нить – вставить с другой стороны – сделать стежок, и так раз за разом, сотни и тысячи стежков, из которых рождалось изображение. Вышивка была одновременно подарком сыну, приношением его отцу и утешением для нее самой.
