— Он угрожал тебе?

— Не напрямую. Для этого он слишком умен и осторожен. Только намеки, недомолвки, какие-то фразы, которые могут быть двояко истолкованы… Он может в любой миг отпереться от любых обвинений, повернуть все против меня, выставить безумной, как моя тетя Лиза.

— Ну, ну, Санса, дорогая. Не стоит так волноваться. Возможно, ты и правда несколько преувеличиваешь опасность? Посмотри вокруг, разве с тобой обращаются как с пленницей? У тебя лучшие покои в этом замке, слуги исполняют все твои желания, наш лорд-протектор любезен и учтив с тобой, тебя не запирают, и в любой день ты можешь выйти за ворота, и никто не станет тебя останавливать.

— В том-то и дело, Ранда — в голосе Сансы прорезалась горечь, какой она сама в себе до этого не подозревала — самая лучшая темница — та, стены которой нельзя пощупать руками. Все, что ты говоришь — правда, а все же я не могу уйти отсюда. Ты знаешь причину.

Миранда Ройс ничего не ответила на эти слова, только вздохнула и поворошила кочергой поленья в очаге.

— Но все даже хуже, чем ты думаешь — голос Сансы опустился до почти беззвучного шепота. — Я боюсь не столько за себя, сколько за маленького Неда. — Санса замолчала, как будто собираясь с силами, а потом продолжила. — Лорд Петир, он… он…

— Что?

— Он… — Ох, не знаю, мне иногда кажется, что я действительно схожу с ума и верю в то, чего на самом деле нет. Он начал делать разные намеки, и все время упоминает о моем сыне — говорит, какой он крепкий, здоровый сильный малыш, как он крепко спит и хорошо сосет грудь кормилицы, какие у него ясные глаза. Ты можешь мне не верить, но именно тогда я боюсь его больше всего. Он будто рыбак, который поймал рыбу на крючок, и теперь наблюдает за тем, как она дергается, пытаясь с него соскочить. Я — это рыба, а мой крючок — Нед, его жизнь. Я боюсь — Сансе потребовалось усилие, чтобы выговорить это — я боюсь, что он что-то сделает с ним, если я не буду послушной.

— Но чего он хочет от тебя? — и голос, и глаза Миранды были на редкость серьезны, в ней сейчас ничего не было от легкомысленной хохотушки, любительницы двусмысленных шуток. Санса пытливо всматривалась в лицо подруги, пытаясь понять, можно ли ей верить, или же она попалась в искусно расставленные силки, но в любом случае она была больше не в силах держать свои страхи внутри.

— Не знаю, Ранда. И чем больше я об этом думаю, тем мне страшнее. Сначала он пытался просватать меня за Гарри Хардинга, но обручение сорвалось, несмотря на всю его изворотливость — его тетка сказала, что им бастард в довесок не нужен. Теперь он думает, где еще меня можно использовать в своей игре, и, что бы он ни придумал, мне придется подчиниться для того, чтобы мой сын был жив и здоров.

— И все же должны же у тебя быть какие-то предположения, подозрения.

— Они есть. Но я не решусь сказать об этом вслух.

— Как знаешь. — Миранда, казалось, отступила, но Санса знала, что ее любопытство — искреннее или наигранное — не знает границ, и она будет раз за разом пытаться выяснить ее тайные мысли, страхи, намерения. И она, Санса, никогда не узнает, что из этого Миранда расскажется Петиру Бейлишу, а что решит оставить при себе — возможно, для того, чтобы использовать в будущем. Сансу снова охватывала безнадежность — как в пещере Братства, как в гостинице на перекрестке. Где Сандор? Жив он или умер? Свободен или томится где-нибудь в плену? Здоров или сгорает в лоихорадке?

Санса ощущала себя одинокой, точно песчинка в огромном мире, которая не имеет собственной воли и оказывается там, куда ее занесет судьба. Впрочем, она не одна, у нее есть малыш Нед. Но есть ли? Она даже видеть его может не каждый день, чтобы, как говорит лорд Бейлиш, «не вызывать излишних подозрений». Санса горько усмехнулась — все в Воротах Луны знали, что она приехала сюда беременной, и от гнева Ланнистеров ее защищает только их молчание и деньги Петира. Слишком ненадежная защита, которая уже обернулась для нее тюрьмой. Что же до намеков, о которых она так и не решилась сказать Ранде, они были, одновременно, слишком неопределенными, а с другой стороны — слишком ясными. Иногда он с мечтательно-грустным видом вспоминал, как любил в юности ее мать леди Кейтилин, и как Санса похожа на нее в юности — но никогда не вспоминал о жене. Иногда он как-то странно касался ее — в этих прикосновениях не было почти ничего, что не приличествовало бы отцовским ласкам, но именно это «почти» позже заставляло Сансу ощущать себя как будто грязной. Иногда это были странные взгляды, которые она не могла или попросту боялась истолковать правильно, а порой просто какие-то словечки, обрывки фраз, которые, будь ее положение другим, скорее всего, проскользнули бы мимо ее разума, но постоянное пребывание в опасности и страх за Неда — куда более сильный, чем за себя — обострил ее разум, и, если сложить все вместе — нет, слишком отвратительно все получалось, он не может быть таким. «Может» — твердил Сансе внутренний голос, и она вся сжималась от страха и отвращения.

В этот момент в углу комнаты раздался шорох, и Санса крупно вздрогнула.

— О, не пугайся, дорогая. Это всего лишь новая служанка. Недавно у нас. Пока еще неотесана, но я уверена, что смогу сделать из нее подобающую нашему дому прислугу. — Девушка, как тебя там — поди сюда.

Служанка вышла из своего угла, и, по мере того, как ее фигура выступала из темноты, Сансе вдруг показалось, что ее черты лица как будто плавятся, и за ними начинает проступать что-то как будто знакомое — и это было невозможно и очень страшно — Санса вцепилась пальцами в подлокотники, чувствуя, как кровь стынет в жилах. Но наваждение длилось какой-то миг, потом она моргнула и увидела, что ничего знакомого в лице служанки нет — это была обычная крестьянская девица с грубыми руками и невыразительным лицом. «Должно быть это тени от языков пламени так упали на ее лицо, что мне показалось» — но что именно показалось, Санса не решилась додумывать до конца — с нее достаточно уже имеющихся причин для страха, чтобы придумывать себе новые, и все же она, сама того не заметив, продолжала вглядываться в лицо девушки.

— Как твое имя?

— Ламия, миледи.

— Посмотри, что ты наделала, Ламия — напугала дочь его милости лорда-протектора.

— Прошу прощения, миледи.

— Что ты делала там, в углу? Подслушивала?

— Нет, миледи, я бы не посмела — служанка, как показалось Сансе, испугалась.

— Не делай так больше, а то пожалеешь.

— Да, миледи.

— Ступай на кухню, принеси нам еще по одной чаше горячего вина.

— Как прикажете, миледи.

Девушка присела в неловком реверансе, покачнувшись при этом, и с неуклюжей торопливостью вышла из комнаты.

— Итак, дорогая, чем бы мне отвлечь тебя от грустных мыслей? Может быть, поговорим о нашем детстве?

***

Выйдя за дверь, Ламия громко протопала несколько шагов по коридору, а затем стащила с ног грубые башмаки, и, двигаясь совершенно бесшумно, подошла к двери, и приложила ухо к замочной скважине. До нее доносились голоса — один веселый и игривый, другой — тихий и более сдержанный. Какое-то время она слушала, потом выпрямилась, обулась и уже спокойно пошла прочь. По дороге она достала из кармана передника монетку и начала ловко подбрасывать ее на руке и ловить — с каждым разом монетка подлетала все выше, пока, наконец, вместо ладони не упала на каменный пол и покатилась по нему с негромким звоном, повертелась на ребре и наконец, упала. Служанка подошла, наклонилась, подняла серебряный кругляшок с пола и долго его разглядывала, хмуря брови. Затем, будто придя к какому-то выводу, она кивнула самой себе, спрятала монетку в карман и широко, довольно улыбаясь, быстро зашагала в сторону кухни.