Клиган угрюмо воззрился на собеседника. Он, конечно, тоже его узнал — слишком уж мальчишка походил на Неда Старка; на память он еще не жаловался, хотя сейчас она стала его проклятием. Тот сидел напротив него, удивительно похожий на отца — особенно своим каменно-невозмутимым лицом, которое всегда так бесило его в лорде Эддарде. Бесило настолько, что, когда в тот день в Дарри он увидел на нем облегчение, что Пес привез ему не тело его дочери, а тело никому не нужного подручного мясника, то не смог удержаться от смеха. Это воспоминание промелькнуло перед Клиганом очень быстро, пока он отпивал глоток подогретого вина.

Перед тем, как привести его к лорду-командующему, его — так и не расковав — отвели в баню, а там, под охраной, все-таки освободили и заставили помыться. Он равнодушно подчинился — эти людишки не стоили того, чтобы с ними враждовать, да и смысла в любой вражде больше не было. Затем он так же равнодушно, не ощущая вкуса, поел каши с куском хлеба с беконом и кружкой эля, а затем за ним явился смазливый стюард, чтобы отвести его к «лорду-командующему».

Лорд-командующий, мать его. Мальчишка, вдвое моложе его. Но, приглядываясь к Джону Сноу, Клиган был вынужден признать, что в нем ощущалась внутренняя сила и способность к власти, и необходимая жесткость — все то же, что было и в лорде Тайвине Ланнистере, который одним взглядом был способен заставить подчиниться себе. Но в этом бастарде все те свойства, которые делали Тайвина бессердечным ублюдком, проявлялись как-то по-другому, как именно — Сандор еще не решил. Кто бы ни выбирал его, они выбирали хорошо.

Всю дорогу до Стены Сандор Клиган желал смерти. Это желание крепло с каждым днем, и, наконец, стало таким сильным, что превратилось в одержимость. Он ехал в повозке, связанный и беспомощный, и пытался придумать способ умереть побыстрее. Он не ел, думая, что заморит себя голодом — но в итоге слабость все-таки брала верх и он пил, потому что жажда становилась невыносимой и побеждала жажду смерти. Он не спал, потому что во сне ему непременно являлась мертвая Санса и молча, с упреком, смотрела на него, а по животу у нее расползалось кровавое пятно. Все изменила попытка перерезать себе горло — когда черные братья вырвали у него кинжал, пинками повалили на землю и снова связали, еще туже и крепче, чем раньше, Сандор осознал, насколько был близок к безумию — настоящему безумию. Против воли, его это отрезвило. И, продолжая путь дальше, он по привычке старался не есть и не спать, но не мог не чувствовать, что воля к жизни побеждает в нем, вопреки желаниям и намерениям. Он не хотел жить — и не мог перестать, и не знал, что с этим делать.

Но все эти тяжелые и горькие мысли не предназначались для ушей мальчика-бастарда, поэтому Сандор просто отпил горячего вина, поставил чашу на стол и покачал головой:

— Не твое дело.

— Не ваше дело, милорд.

— Не ваше дело, милорд — повторил он с издевкой. — Ты мне не лорд.

— Нет. Но я могу посадить тебя в ледяную камеру, чтобы научить учтивости. Но не хочу. Если даже во всем, что о тебе рассказывают, правды не больше половины, ты — подарок для Стены.

Джон помолчал и сделал глоток вина из кубка.

— У меня есть к тебе предложение.

— Какое? — Сандор не смог удержаться от вопроса.

— Простое. Надвигается война. Ты — один из лучших воинов в Семи королевствах. Сражайся за нас.

— Что еще за война?

— Такая, которой не найдется равных среди войн прошлого. Это не война между королями за земли, золото или власть. Это война мертвых против живых. И если мы проиграем, весь Вестерос превратится в ледяную могилу. Наш враг не берет пленных и не щадит никого.

— Что это за враг?

— Белые ходоки и их армия живых мертвецов.

— Не рассказывай мне сказок, мальчик.

Джон только плечами пожал.

— Можешь не верить мне, Клиган, но я видел и тех, и других. Белых ходоков с ледяными мечами и живых мертвецов с синими глазами, которых не берет обычная сталь.

— Что я с этого получу? Я сражался за королей, и получил пинок под зад — сомневаюсь, что бастард в черном тряпье может предложить мне что-то получше.

— Честь. — Сухо бросил Джон, и, предупреждая возражения собеседника, добавил — И смерть. Ты хочешь умереть — хорошо, дело твое, так умри с пользой.

После этого Джон Сноу позвал стюарда и велел ему проводить Сандора в одну из пустующих комнат, приставить охрану, но не связывать.

***

Позже Сандор не раз и не два вспоминал тот их первый разговор, и каждый раз в его памяти выглядел по-разному, в зависимости от того, с каким чувством он его вспоминал. Если в нем бурлила злость, то он видел его как самодурство мальчишки, получившего власть над мужчинами старше и опытнее его, если усталость — то как очередной поворот судьбы, с которым было ничего не поделать, а если — что со временем бывало с ним все чаще, некое угрюмое умиротворение — то как день, положивший начало его дружбе с Джоном Сноу.

Вот и сейчас, лежа на узкой жесткой кровати в своей комнате — в Черном замке, даже несмотря на наплыв одичалых из-за Стены и добровольцев из Дара и всех близлежащих селений, пустых комнат было достаточно для того, чтобы он мог ни с кем ей не делиться — он вспоминал тот разговор и себя самого тогда — уже почти полтора года назад. Тогда он был на грани безумия, но не понимал, насколько близко он подошел к ней, и насколько тонка эта грань. Лучшим избавлением от него была смерть, и когда Джон Сноу пообещал, что он умрет, Сандор Клиган неожиданно для себя, ему поверил. Правда, пока умереть ему не удалось, хотя он вызывался на самые трудные поручения, не один раз ходил за Стену в полном одиночестве, не один раз оказывался в опасных переделках, и все же Неведомый никак не посылал за его душой. Сандор устал — устал от жизни, которая по-прежнему, хоть безумие и отступило, была для него серо-черной и бессмысленной без Сансы, устал ждать смерти. Но завтра — завтра все, как он надеялся, должно закончиться. Армия мертвецов и Белых ходоков подошла уже к самой Стене. Король Ночи, должно быть, поднял из ледяных могил всех, кто за долгие века успел умереть в этом мерзком холодном краю: среди его воинов были и свежие трупы с сохранившейся кожей, и полусгнившие, и даже скелеты без плоти и одежды — но все они были одинаково бесстрашны и неутомимы. А хуже всего было то, что единственным средством против них было либо оружие из драконьего стекла, либо огонь.

Клиган поежился — за время, проведенное на Стене, он невольно привык к тому, что огонь здесь — это главное сокровище, источник тепла, света, жизни. Медленно и мучительно, с огромными усилиями, о которых никто не знал, и, как он надеялся, не подозревал, он преодолевал свой ужас перед ним — особенно необходимо было это за Стеной, где его меч был бесполезен против врагов с синими глазами и холодной плотью. С куда большим удовольствием он предпочел бы оружие из драконьего стекла или валирийской стали, но на Стене не хватало ни того, ни другого, и взять его было неоткуда. Лорд-командующий узнал из письма одного из братьев, отосланного в Цитадель, чтобы стать мейстером, что огромные залежи драконьего стекла хранятся на Драконьем камне, но Драконий камень сначала был под властью Станниса Баратеона, потом Ланнистеров, которые сумели взять твердыню с огромными потерями, а теперь им завладела явившаяся из-за Узкого моря дочь Безумного Короля, сопровождаемая огромным войском наемников, евнухов и, самое главное, — тремя драконами.

За это время — Клиган знал — Джон Сноу разослал множество писем с воззваниями и просьбами о помощи. Он написал всем — от обеих королев и великих домов до самого мелкого, самого захудалого рыцаря-землевладельца, но никто не откликнулся на его зов, ни на юге, ни на севере — нигде. Знатные лорды в высоких замках были слишком заняты своей игрой в престолы, в то время как Железнорожденные разоряли берега Простора, в столице безумные фанатики прогнали Серсею голой по улицам Королевской гавани, а она отомстила им с жестокостью, которая превзошла любые, самые смелые ожидания, а Дейенерис Таргариен жгла своих врагов драконьим огнем. Сандор про себя думал, что эта затея с самого начала обречена на провал, но молчал — как молчал и потом, видя разочарование мальчика, которое тот старался скрыть ото всех. Сейчас, лежа без сна в ожидании завтрашней битвы, которая решит исход их долгой борьбы с холодом и смертью, он немного жалел о своем молчании, о том, что он не нашел слов, чтобы поддержать его. Если подумать — а за последние полтора года времени на размышления у Сандора было больше, чем нужно — он никогда не мог относиться к Джону только как к командующему, которому нужно подчиняться.