Едва придя в себя, он — с усилием, грудь словно была стиснута раскаленным стальным обручем, выдохнул:
— Люблю… никого еще… никогда… а тебя… навсегда. — Санса плакала, некрасиво всхлипывая и размазывая слезы по щекам, и Сандор осторожно осушал их губами, чувствуя на языке вкус соли — и вкус женщины, вкус своей любви. Когда приступ рыданий прошел, она посмотрела ему прямо в глаза, потом прижалась щекой к изуродованной коже и тихо произнесла:
— И я тебя, на всю жизнь — и поцеловала узловатый шрам под тем, что осталось от уха.
Он рывком с силой прижал ее к себе, и почувствовал ответное объятие — столь же крепкое и нерасторжимое. Через несколько минут оба уже спали, так и не разомкнув рук.
========== Глава 7. Безумные планы. ==========
Если бы впоследствии кто-то спросил Сандора Клигана, что он понимает под счастьем, то вряд ли бы он сумел выразить это в словах, но совершенно точно мог бы сказать, что, если в его жизни и было время, когда его внутреннее состояние было ближе всего к этому слову, то это были именно те дни с Пташкой в его родовом доме.
Первые недели он ходил словно пьяный от всех тех чувств и ощущений, подобных которым он раньше никогда не испытывал. Он пил их, как самое лучшее вино, захлебываясь и упиваясь, так как теперь мог надеяться на то, что источник не иссякнет и не пересохнет. Он не мог насытиться своей женой ни днем, ни ночью, и, даже когда они оба были заняты бесконечными хозяйственными делами, которых становилось все больше по мере того, как зима приближалась, иногда он ловил ее где-нибудь в переходе или в темном углу для тайных ласк, объятий и поцелуев, тем более страстных, что их в любую минуту мог застать кто-то из прислуги, а Пташка так мило смущалась и терялась под его напором, что это только распаляло его сильнее.
Порой Клиган говорил себе, что пора успокоиться, нельзя вести себя как зеленый мальчишка, только недавно узнавший на опыте, что делать в постели с женщиной, но стоило ему увидеть Сансу, как вся сдержанность и благоразумие, если это можно так назвать, враз слетали с него. Со временем он так же заметил, что его даже меньше стала волновать ее красота сама по себе, несмотря на то, что беременность только красила Пташку, и чем шире становилась ее талия, тем более довольной, спокойной и цветущей она выглядела. Но однажды, проснувшись раньше и глядя на нее спящую, Сандор вдруг понял, хотя опять-таки, вряд ли смог бы явно выразить это в словах, что хотел бы просыпаться рядом с ней каждое утро всю свою жизнь, и что он не перестанет любить Пташку и тогда, когда она станет беззубой и седой старухой с отвисшей грудью и растянутым от родов животом, а он сам — дряхлым скорченным лысым уродливым стариком, который чуть что пускает ветры, и у которого кости ноют каждый раз, когда погода меняется. И это открытие поразило его сильнее всех прочих.
Санса никогда не подозревала, что замужней женщине приходится столько трудиться. Да. Конечно, у них были слуги — мало, совсем ничтожное число по сравнению с армией прислуги в Винтерфелле ее детства, но и замок их был едва ли десятой частью ее отчего дома. Тем не менее, Санса начинала подозревать, что ее матери все равно приходилось тратить немалое время на управление этим огромным хозяйством, как теперь ее дочери приходилось тратить время на управление маленьким поместьем. После приезда в Клиган-холл ее сонливость росла день ото дня, и, будь ее воля, Санса бы спала целыми днями, но у нее не получалось, а еще иногда они с Сандором засыпали гораздо позже, чем все остальные. Непонятно, как на это у нее находились силы и желание, но, порой, замечтавшись за каким-нибудь скучным дневным занятием вроде штопки чулок, Санса вспоминала прошедшую ночь и чувствовала, как ее щеки заливаются краской, словно кто-то мог прочитать ее мысли.
Дни текли мирно и спокойно. Солдаты сира Кивана почти не беспокоили их своим присутствием — половина отряда оставалась в замке, другая половина — ездила по окрестным деревушкам и местечкам, набирая свежих рекрутов для армии Ланнистеров — несмотря на поражение Робба Старка и Ренли, Станнис Баратеон продолжал войну, а по смутным слухам и обрывкам разговоров, которые Сандор слышал, проходя мимо солдат, которые кучками собирались во дворе поболтать, за Узким морем также было неспокойно. Заодно он узнал, что Лиза Аррен, которую он запомнил неприятной и крикливой бабенкой, которая в любую минуту готова была поднять скандал, если ей казалось, что с ней недостаточно почтительны, выскочила замуж за Петира Бейлиша. Внутренне он подивился тому, как ловко и быстро Мизинец влез на самый верх, но затем выкинул это из головы, так как их маленький, и, как он неосознанно начинал надеяться, забытый богами и людьми островок счастья вдруг растворился и исчез прямо у них под ногами.
Санса читала и перечитывала короткое послание, закусив губу до того, что ей стало больно. Но эта боль была ничто по сравнению с леденящим страхом, который постепенно заполнял ее от макушки до пальцев ног. Последний раз она так боялась, еще когда был жив Джоффри, и каждый новый день сулил ей очередные избиения и издевательства. Теперь Джоффри мертв, а она боится уже не только и даже не столько за себя, сколько за свое нерожденное дитя и своего мужа. Что, если королева и ее советники решат, что сын дезертира и заложницы — неподходящий наследник для Винтерфелла? Или наоборот — что законный внук лорда Старка от его законной дочери помешает чем-то новым хозяевам Севера? А что, если — при этой мысли Сансу окончательно сковал страх, но она заставила себя додумать ее до конца — что, если Серсея Ланнистер сочтет, что самым простым и удобным решением будет смерть их троих? Сандора — за дезертирство и в назидание другим, ее саму — чтобы окончательно извести семя предательства и не давать повода к новым восстаниям, а ее ребенка — чтобы никто не мог заявить свои права на Винтерфелл. Санса обхватила руками живот, чувствуя, что на нее накатывает новая волна отчаяния, уже по другой причине. Когда-то ей не было особого дела до чести дома Старков, до его истории или важности этого имени, но тогда она была только одной из пятерых детей в большой семье, и у ее отца было три законных наследника мужского пола. К тому же она знала, что, выходя замуж, девушка продолжает род мужа, а не свой собственный. Теперь же в живых не осталось никого, кроме нее, а Джон, ее брат-бастард, ушел в черные братья, а значит — все равно что умер. И она теперь единственная, в жилах кого течет кровь Неда Старка, а будущее сотен и сотен поколений от Брандона Строителя до ее отца — у нее под сердцем, укрытое от жестокого мира только ненадежным щитом из ее плоти.
Конечно, Санса не сомневалась, что ее муж будет защищать их до последней капли крови, и, если надо, умрет с мечом в руках, но и тут ее дядя сир Бринден оказался прав в тот холодный осенний день — даже такой воин как Сандор Клиган может попасться в ловушку или умереть от яда, и не сможет победить, если противников будет слишком много. А вдруг все было зря? Вдруг она сделала неправильный выбор тогда, когда отказалась убежать с Черной Рыбой? Или еще раньше — когда попросила для Сандора помилования, еще не зная, к чему это приведет? А может быть, она свернула на ложный путь в ту оставшуюся далеко-далеко ночь в богороще Красного замка, когда сказала «нет» старому шуту сиру Донтосу? Или она ошиблась в самом начале — когда Сандор пришел к ней в комнату в ночь битвы на Черноводной и предолжил забрать ее с собой? Возможно, он сумел бы увезти ее в какой-нибудь далекий край, где никому не было бы до них дела, и где любая погоня, посланная Ланнистерами, не нашла бы их, и они смогли бы вздохнуть спокойно, любить друг друга и быть вместе? А возможно, все было бы наоборот — она, изнеженная девица, привыкшая к удобствам, повисла бы на нем мертвым грузом, и их неизбежно поймали бы? Но и при таком исходе у нее — у них обоих — было бы несколько недель или дней, или часов свободы, а за нее, как уже поняла Санса, приходится платить самую высокую цену.
