Но даже если Санса не пойдет к мейстеру, это ее не спасет — все равно через несколько лун ее беременность станет настолько заметна, что ее нельзя будет спрятать ни под тугим корсетом, ни под просторным платьем. И тогда — нет, она не хочет сейчас думать, что будет тогда.

Сандор, вот кто ей нужен. Он ее муж, он обещал защищать ее, и защитит. Санса напряженно думала, и, наконец, в ее голове начало рождаться подобие плана. Да, пока у нее есть немного времени, в течение которого она сможет скрывать свое состояние. За этот срок она должна уговорить, уболтать, умолить леди Дорну, пообещать ей все что угодно, но добиться того, чтобы она попросила сира Кивана или сира Бенедикта отпустить Сансу к нему — на время, под охраной, на любых условиях — неважно. Если они окажутся за стенами Кастерли Рок, то он обязательно что-нибудь придумает. И в этом их единственная надежда.

========== Глава 5. Счастье? ==========

Время текло мучительно медленно, и, хотя Санса знала, что ее главное оружие — терпение и осторожность, тревога молодой женщины возрастала с каждым днем. Она так неискушенна в этих вещах — вдруг она сделает какую-то промашку, и все догадаются о ее положении? Несомненно, опытный и внимательный взгляд сможет разглядеть, что с ней что-то не так, и она от души надеялась, что в Кастерли Рок им никто не обладает.

Также Санса понимала, что, если она хочет увидеться с Сандором, пока ее тайна не раскрыта, необходимо действовать исподволь. Уроки жизни в Красном замке были горькими, но теперь умение скрывать свои истинные чувства и говорить то, чего от нее ждали, ей пригодилось. Она догадывалась, что прямые просьбы и уговоры здесь не подействуют. Леди Дорна, конечно, была Ланнистер только по мужу, она была добра к Сансе, но та ни на миг не сомневалась в том, что она ни за что не пойдет на прямое непослушание супругу или тому, кто сейчас олицетворял его власть в замке, ради ценной заложницы.

Кроме того, ей следовало опасаться Жанеи — первоначальная симпатия с ее стороны окончательно обернулась своей противоположностью. Санса понимала в глубине души, что дочка сира Кивана ведет себя так не из врожденной злобности и порочности, как Джоффри, а потому, что она чрезмерно избалованное скучающее создание, да к тому же засиделась в девках. Будь на месте Сансы любая другая девушка ниже по положению — Жанея с не меньшим удовольствием шпыняла бы ее. Конечно, она-то вряд ли догадается о причине, по которой Сансе так необходимо как можно скорее покинуть Утес, но она может навредить ей просто ради развлечения. Поэтому Санса, не осмеливаясь заговаривать прямо, старалась осторожно натолкнуть леди Дорну на мысль о том, что молодая жена в разлуке с мужем бледнеет, худеет и тоскует, а отсюда было недалеко и до соображения, что Клиган-холл не так уж далеко от Утеса, и что Сансе, в конце концов, никто не запрещал покидать сам замок, ей только не разрешалось делать это одной. К тому же — но об этом, как надеялась Санса, задумается уже сир Бенедикт — одинокая, юная, неопытная заложница без денег, связей и помощников вряд ли сумеет убежать и скрыться в чужом и незнакомом краю, где ее найти будет проще простого.

Неделя проходила за неделей, а Санса упорно трудилась над своим планом, точно над сложной вышивкой, где одна ошибка могла испортить весь узор. Ей облегчало жизнь то, что не было нужды притворяться, как ей приходилось делать с Джоффри и Серсеей — ей действительно было одиноко без мужа, а от тревоги и переживаний она стала хуже спать, и выглядела бледной и усталой, и, безостановочно поддакивая сочувственному квохтанью леди Дорны, надеялась, что это рано или поздно поможет ей достичь своей цели. Большим потрясением для всего Утеса стала смерть Тайвина Ланнистера, да еще и от рук своего сына Тириона. Утешая леди Дорну в ее горе, перемешанном со стыдом за семью мужа и страхом перед будущим, Санса внутренне удивлялась и размышляла, что могло сподвигнуть Тириона — единственного Ланнистера, который был к ней добр при дворе — совершить такой тяжкий грех, но так и не смогла ничего придумать.

Еще одна луна миновала, и тревога Сансы начала превращаться в панику, лишая ее сна и аппетита. По ее смутным представлениям, беременность скоро должна была стать заметна, и она завела привычку ежеутренне обмерять талию пояском, завязав в первый день узелок, и замечая, не сдвинулся ли он. Во всяком случае, ее груди точно стали больше, хотя это можно было объяснить и тем, что она продолжала расти. Но чем больше Санса старалась, тем сильнее становилось ее отчаяние — ее действия почти не приносили плодов, кроме все более настойчивых советов хозяйки дома сходить к мейстеру за успокаивающими травяными настоями. Санса понимала, что ее уклончивые ответы уже выглядят неприлично и невежливо, и будь на месте Дорны Ланнистер кто-то более подозрительный, ей было бы несдобровать.

Увы, сейчас добродушие и недалекость жены сира Кивана играли против Сансы. В один из вечеров — теперь дамы иногда требовали ее к себе и вечером, чтобы она не скучала в одиночестве в своей комнате — Санса, поддавшись тревожным мыслям, не уследила за иголкой и больно укололась, чего с ней не случалось с девяти лет. Охнув, она сунула кончик пальца в рот, слизывая кровь, и привлекла к себе внимание:

— Что с вами, дорогая, вам нехорошо?

— Нет, миледи — Санса через силу улыбнулась — всего лишь укололась.

— Тогда почему вы плачете?

Санса посмотрела снизу вверх на леди Дорну, но ее силуэт расплывался, как и огоньки свечей, и пламя камина. Она сморгнула слезы, но на их место тут же пришли новые, и, против воли Санса вдруг разрыдалась — громко и отчаянно.

— Ну, ну, что вы, дитя мое — идите сюда. Что с вами случилось, почему вы так горько плачете? — голос женщины звучал так по-матерински ласково и мягко, что Санса, истосковавшись по сочувствию и доброте, спрятала лицо у нее в коленях и разрыдалась еще горше. Сквозь слезы она слышала, как Дорна Ланнистер воркует что-то бессмысленное и утешительное, как гладит ее по голове и вздрагивающей от рыданий спине. Со слезами ее постепенно покидало страшное напряжение, мучившее Сансу не один день, и вскоре она смогла успокоиться достаточно, чтобы поднять лицо от затянутых в бархат коленей первой дамы Утеса и заговорить:

— Простите мне эту вспышку, миледи. Я просто… я так тоскую по… — она судорожно вздохнула, подавляя рыдания — по своему супругу… Мне так одиноко без него, я знаю, он подчиняется воле сира Кивана, которая здесь все равно что воля короля… Но ведь сердцу не запретишь тосковать и плакать от боли. Я думаю, миледи, вы меня поймете — закончила Санса, потупившись, а когда она вновь посмотрела на леди Дорну, та сама едва не плакала, явно растроганная.

— Да-да, конечно, дитя — хоть вы уже не ребенок, а замужняя женщина, но все-таки, вы ведь ровесница моих сыновей, моих бедных мальчиков… Да, кому как не мне понять, каково вам сейчас… ведь и я сама сколько раз провожала сира Кивана, не зная, увижу ли его живым. Но вам-то не стоит волноваться за своего мужа — он ведь не на войне. Ну же, леди Санса — вытрите слезы, я верю, что милостью богов ваш супруг вернется к вам цел и невредим.

— Я не тревожусь за его жизнь, миледи — я знаю, что он способен защитить себя — но мое сердце разрывается от тоски и одиночества. Я каждый вечер молю Матерь вернуть мне его или хотя бы ускорить нашу встречу, и каждый день надеюсь получить известие о том, что он возвращается ко мне, и каждый вечер моя надежда рассыпается в прах, но я продолжаю надеяться.

— И боги непременно вознаградят вас за терпение, миледи! Так всегда учил наш замковый септон. Ах, если бы я могла только вам помочь, но я всего лишь слабая женщина… и не смею нарушить приказ моего мужа.