Сандор не стал отвечать и ринулся вперед. Иббениец швырнул в него топор, но Сандор вовремя отклонился, и оружие со звоном глубоко вошло в тяжелую столешницу. Тогда он попытался прыгнуть Псу на спину и задушить, но получил быстрый удар кинжалом в ключицу и ногой в пах. Сандор отбивался одновременно от лиссенийца и солдата. Наемник все-таки достал его, полоснув коротким мечом по ребрам — Сандор как раз вонзил меч в живот бывшего красного плаща, и на то, чтобы вытащить туго вошедший клинок, ушло какое-то время. Лиссенийцу он дал подножку и вонзил меч ему в живот, а потом добил иббенийца, перерезав ему горло.

Сандор стоял, тяжело дыша и приходя в себя. Приступ ярости, во время которого его покидали все мысли, он становился единым целым со своим оружием, отступал, к нему возвращались ощущения — ему было жарко, он вспотел, в воздухе витал запах свежей крови, перемешанный с запахом гнилой соломы. Бок саднил, шея, сдавленная могучими руками иббенийца, болела, руки и ноги наливались свинцовой тяжестью. Вытерев меч и кинжал о края одежды убитых, он убрал их в ножны, и вышел из зала. Слуг он нашел на кухне, мейстер был там же.

— Все кончено — хрипло проговорил Клиган. Кухарка — тощая женщина с красными руками, облегченно выдохнула и принялась кланяться, бормоча слова благодарности. Мейстер только и знал, что руки ломать, а мальчишка не сдержался и спросил:

— Вы убили их, милорд?

— Да. Отправил в пекло.

Глаза мальчика расширились, и он посмотрел на Клигана с восхищением, от чего он почувствовал себя странно — еще никто не смотрел на него так — как на героя? Или даже… рыцаря? Чтобы избавиться от странных мыслей, он тряхнул головой и коротко приказал убрать тела и похоронить там же, где и остальных наемников. Кроме этого, он велел убрать гнилую солому из зала и вымыть пол. На последних словах Сандор не смог сдержать зевка, и мейстер торопливо предложил проводить его в спальню. Он шел за Леннартом по коридорам и лестницам, но, когда тот распахнул перед ним дверь комнаты, с Сандора слетела всякая сонливость: это была спальня его отца. Нет. Не отца. Григора. Он тупо смотрел на широкую кровать с грязными, давно не стираными простынями, на облезшие меха, на развороченные сундуки с одеждой и погасший очаг. Ненависть душила его железными руками, черные удушливые волны злости и боли ослепляли и оглушали, не давали мыслить связно. Скованный по рукам и ногам нахлынувшими на него чувствами, Сандор не мог пошевелиться — ноги словно приросли к полу, руки судорожно сжались в кулаки, на шее вздулись жилы. Вздумай мейстер сейчас сказать хоть слово, он избил бы его до полусмерти. К счастью, он молчал. Прошло немало времени, прежде чем его немного отпустило, и к Сандору вернулась способность думать и говорить. Он открыл рот, и, роняя слова будто камни, выдавил:

— Сжечь здесь все.

А после этого развернулся и, не глядя, пошел прочь от покоев лорда.

Ноги сами привели его туда. Маленькая комната на самом верхнем этаже башни. Как и везде в замке, здесь было пыльно и виднелись следы запустения, но, по крайней мере, здесь не было вони и мусора. Узкая короткая кровать с темно-серым пологом. И небольшой комод для одежды. И низкий стол с маленьким стульчиком. Все казалось таким маленьким — и таким детским. Сзади раздалось осторожное покашливание. Оказывается, мейстер незаметно успел последовать за ним и теперь смущенно топтался в дверях, ожидая приказаний. Сейчас его присутствие раздражало Сандора, но одновременно с этим, напоминало о чем-то важном. Ах, да. Ворон, письмо, сир Бенедикт. Он обернулся:

— Принеси мне пергамент, чернила и перо, мейстер. И забери ворона, он остался во дворе в клетке. Отправишь мое письмо и не вздумай читать, иначе…

— Что вы милорд, как можно — замахал руками Леннарт в ужасе — я не посмел бы.

— Срать я хотел на то, что бы ты не посмел. Делай, что сказано.

— Конечно, милорд. Будет исполнено.

Вскоре он остался наедине с собой и чистым куском пергамента. Сандор давно не держал в руках перо, и после нескольких попыток, первый лист пришлось смять и выбросить. Но на втором он нацарапал вполне пристойное короткое письмо, которое должно было удовлетворить кастеляна Утеса и уверить его в том, что бывший дезертир теперь верен и послушен. Мейстер не поленился принести ему свечу и небольшой кусочек черного сургуча, и даже печать нашлась — три оскаленные гончие.

Сандор оторвал полоску с письмом, свернул, запечатал и уже привстал, чтобы отнести письмо Леннарту, но тут его словно окатило холодной водой — Пташка. Не должен ли он написать и ей? Они расстались в ссоре. А если она не ждет от него писем? Или ей следует написать первой и помириться с ним? Но она узнает о письме — леди Дорна уж точно проболтается. И что тогда? Ведь это ради нее он здесь все это терпит. Сандор вновь сел за неудобный для взрослого мужчины столик, и положил перед собой чистый лист. Но слова не шли на ум. Можно не сомневаться, что его письмо прочитают, прежде чем отдать Сансе. Значит, никаких признаний, откровенностей и уж тем более нежных слов. Несколько раз он начинал, и бросал на пол смятые листки, время от времени ходил по комнате, пиная ногой скомканный пергамент, лохматил рукой волосы, хмурился, грыз перо, и в припадке злости на себя едва не швырнул чернильницей в стену. Наконец, терпение Клигана истощилось. Он сел, схватил последний чистый пергамент, ткнул пером в чернильницу и быстро написал несколько строк. Не перечитывая, запечатал второе письмо так же, как и первое, отнес в комнату мейстера и проследил за тем, чтобы ворон улетел без промедления. Тем временем мальчик и девочка притащили в комнату Сандора самый чистый из шерстяных тюфяков, одеяло, подушку, и разожгли огонь. Ложась спать — усталость взяла, наконец, над ним верх, Сандор усмехнулся — вот уж точно не так он представлял себе первый день в родовом замке.

========== Глава 4. Новая жизнь ==========

Санса не знала, сколько прошло времени, прежде чем она смогла полностью успокоиться. Рыдания то отступали, то накатывали вновь, и тогда она не могла сдержать слезы и вновь начинала плакать. Наконец, ей удалось привести себя в порядок, и очень вовремя — подошло время ужина. В Большой зал Кастерли Рок она спустилась аккуратно одетая и причесанная, и горе ее выдавали только красные опухшие глаза — но с этим Санса ничего поделать не могла. Стараясь держаться ровно и учтиво, в обычной своей манере, она села на положенное ей место рядом с Жанеей Ланнистер. Взгляд привычно метнулся на тот конец стола, где обычно сидел Сандор — но там даже не было пустого места, промежуток заняли другие мужчины. Грудь вновь болезненно сжало чувством, которое она не могла вполне описать, и только усилием воли она сохранила спокойствие. Опустив глаза вниз, Санса принялась за еду.

Но ее испытания только начались. Не успела она утолить первый голод, как ее соседка наклонилась к Сансе и тихо, незаметно для всех проговорила:

— Что-то вы слишком спокойны, леди Санса. Неужели разлука с мужем вас не огорчает?

— Леди не пристало показывать свои чувства на людях. И, хотя, я, как всякая верная жена, опечалена нашей разлукой, но, как всякая верная слуга короны, должна подчиняться приказам милорда Десницы.

— Хороший ответ, миледи — Жанея наклонилась еще ближе, так что Санса ощущала ее дыхание. — Но ведь неизвестно, как надолго уехал Клиган — можете ли вы поручиться за себя, что не поддадитесь искушению…

Санса отпрянула:

— Что вы имеете в виду, леди Жанея? — вопрос прозвучал громче, чем следовало, и на них заозирались. Санса поспешно вернулась к еде, а девица Ланнистер с довольной улыбкой выпрямилась на стуле.