— Не можешь — эхом повторила Санса. — А может быть, ты просто не хочешь? Ведь тогда можно до бесконечности жалеть себя и ненавидеть весь мир и меня заодно. — она сама испугалась того, что сказала, но сказанного было не вернуть.
— Ты… ты… как ты смеешь! — он повернулся к ней, но не двигался с места, тяжело дыша, как от боли. А в ней как будто прорвалась невидимая плотина сдержанности и хороших манер, и мутная река гнева, обиды и боли захлестнула ее с головой.
— Я твоя жена, Сандор — вот как я смею. Жена, которой ты никогда не говоришь о том, чего хочешь и о чем думаешь, — только и умеешь, что грозно смотреть. Я стараюсь в меру своих сил угодить тебе, но ты презираешь все то, что я могу и готова дать тебе. Ты то приближаешься и даешь мне надежду, то отталкиваешь меня, не думая, каково мне и заранее не веря мне. Я огорчилась тому, что ты уезжаешь, но, кажется, ты делаешь все, чтобы я начала радоваться этому. Так езжай — последние слова она почти выкрикнула — езжай, если твоя ненависть тебе дороже!
Сандор, подождав немного, резко развернулся и хлопнул дверью, так ничего ей и не ответив. Санса постояла какое-то время, а затем рухнула на кровать и разрыдалась — громко, отчаянно, горько.
========== Глава 3. Собачий закут ==========
Дорога вилась и изгибалась, теряясь вдали между каменистыми холмами, кое-где поросшими вереском. Копыта лошади сначала цокали по мощеной дороге, но затем камень сменился плотной, укатанной землей и звуки стали тише. Сандор позволил животному идти шагом, лишь изредка пресекая поползновения свернуть с дороги и начать объедать пожухшие кусты. Сам он почти не смотрел на дорогу, свесив голову на грудь и глубоко погрузившись в собственные мысли. Даже редкое карканье ворона, сидевшего в клетке, притороченной к седлу, не отвлекало его.
Мысли мужчины были невеселыми. Всю свою жизнь, начиная с двенадцатилетнего возраста, он делал то, что ему приказывали, и если он никогда не бывал счастлив, то, по крайней мере, почти всегда его это устраивало. Оруженосец, мечник, красный плащ, телохранитель принца, гвардеец короля — все это требовало от него подчиняться и хорошо делать свою работу, и он всегда справлялся с этим. До недавнего времени. Когда же эта жизнь — в целом устроенная, привычная и небедная — перестала его удовлетворять? Честный ответ не заставил себя ждать: когда он встретил Сансу Старк. Конечно, это произошло не сразу. Красивая милая учтивая девочка, которая, как и все, не могла смотреть ему в лицо — что в ней могло быть интересного? Что побудило его спьяну выболтать ей свою самую страшную тайну и надеяться, что она ее сохранит? А удержать ее от убийства Джоффри? Давать ей советы, тайком следить за ней, встречать и провожать, спасти ей жизнь во время голодного бунта, и наконец, когда его жизнь рухнула, прийти к ней в спальню за песней, а позже согласиться на этот странный невозможный брак?
Сандор больше не чувствовал себя человеком, которому достаточно выполнять приказы и служить любому хозяину, который бросает ему кость. Теперь он не был сам по себе, и отвечал не только за себя, но и за нее. И, будь его воля, он бы снова послал всех Ланнистеров в пекло и уехал, куда глаза глядят. Вместо этого он послушно тащится в место, которого бы предпочел не видеть до конца жизни, будет сидеть там и делать что приказано — чтобы снова увидеть свою жену.
Ее прощальные слова и гневный взгляд до сих пор преследовали его, порождая в душе смятение и хаос. Одна его половина твердила, что все это глупость, чушь, хрень полная, что Пташка лжет и выдумывает то, чего нет и не может быть, даже если сама верит в эту ложь. Другая, о существовании которой Сандор не подозревал до того дня, когда они стали мужем и женой и Пташка из далекой, прекрасной и недостижимой мечты вдруг стала живой женщиной рядом с ним, твердила иное. То, что внутри него так отчаянно нуждалось в любви и ласке, так жаждало ее, так же неистово желало поверить в искренность ее слов и дел. Эти половины рвали его на части изнутри, и на этот раз он уже знал, что ни вино, ни хорошая драка, ни резвая шлюха — ничего из того, чем он пользовался раньше для укрощения внутренних бурь — ему не помогут.
Его ум снова обратился к Клиган-холлу, чтоб ему провалиться. Покидая замок много лет назад, он пообещал самому себе, что никогда не переступит его порога, и вот теперь собирается нарушить это обещание. Сир Бенедикт, несомненно, по приказу своего господина, велел ему прислать ворона не позже, чем на третий день после отъезда, а значит, Сандор должен поторапливаться, если не хочет, чтобы за ним послали в погоню отряд красных плащей. Клиган прекрасно понимал, что сам он по себе — фигура слишком незначительная, чтобы тратить на него людей, но он хорошо изучил нрав Ланнистеров и понимал, что его наказание превратят в урок для предателей. Впервые он порадовался, что Старый Лев издох — будь лорд Тайвин жив, Сандор давно бы уже гнил в земле. Прежде бы его это не очень взволновало — Клиган всегда знал, что умрет, а раньше или позже, было не так важно. Но теперь у него была Пташка и он вдруг понял, что не думает о смерти с прежним безразличием.
Санса… Иногда ее душа казалась ему открытой книгой, которую он читает страницу за страницей, но чаще она походила на драгоценную, искусно сделанную шкатулку с секретом, которую нельзя взломать, а открыть можно только тем ключом, который мастер изначально сделал для нее. Ее молчаливость выбивала его из колеи, ее неизменная вежливость раздражала и заставляла чувствовать себя чужим, их семейная жизнь — если это можно было так назвать — была для него полной неразберихой, но, несмотря на это, его продолжало тянуть и тянуть к ней. Что-то внутри него, несмотря на его злость, упрямство, нежелание верить в лучшее, раз за разом не давало ему отвернуться окончательно и оставить глупую надежду. За размышлениями он не заметил, как стемнело и похолодало — надо было устраиваться на ночлег, а завтра прибавить ходу — спать второй раз на начинающей промерзать земле Сандор совершенно не хотел. Почти не думая о том, что делает, он привычными движениями расседлал и привязал лошадь и разбил маленький лагерь.
***
Утро следующего дня выдалось дождливым, от чего настроение Сандора стало еще хуже. Чем ближе он подъезжал к родовому замку, тем мрачнее становилось его лицо, и резче — движения. Он раздраженно покрикивал на лошадь и орущего ворона, резко дергал поводья и долго ругался, когда вино в мехе закончилось. Места вокруг уже были знакомые — он пересек невидимую границу, отделявшую лен Клиганов от земель Утеса, и теперь каждый камень, дерево и ручей напоминали ему о прошлом — том прошлом, с которым он надеялся распрощаться навсегда. Но гребаные боги со свойственным им извращенным чувством юмора снова ткнули его туда носом. С каждым шагом лошади тяжесть в душе и горечь во рту становились все более явственными, а желание развернуться и скакать во весь опор одолевало его все сильнее. Только мысль, что, сбежав, он потеряет любую возможность увидеть свою маленькую жену еще раз, удерживала его от этого.
Наконец, уже ближе к вечеру, он въехал в деревню около Клиган-холла. При виде вооруженного всадника с вороном в клетке люди высыпали на улицы — кто-то снимал шапку, кто-то неловко кланялся. Без сомнения, они его узнали — даже те, кто никогда не видел его лица. Сандор смотрел на них, стараясь ничем не выдавать бушевавших в нем чувств — смеси тоски, злости и странного удовольствия, которое вызывали в нем эти люди и это место. Клиган-холл — башня, флигели, хозяйственные постройки, окруженные стеной и рвом с подъемным мостом — встал перед ним во весь рост. Сандор остановил лошадь и оглядел ворота и стены. Никто не встречал младшего Клигана у ворот. Никто не ждал его здесь. Но мост, тем не менее, был опущен, и подковы прогрохотали по крепким доскам. Сандор постучал кулаком по запертым воротам. Ответом была тишина. Он постучал еще раз, более настойчиво, а затем заколотил изо всех сил. Наконец, загремел засов и створа медленно приоткрылась. Из небольшой щели выглядывал щуплый невысокий человек в сером с мейстерской цепью на шее. Какое-то время он молча смотрел на Сандора, а потом, будто спохватившись, поклонился:
