Это и сломало Сандора окончательно. На нетвердых ногах, злясь уже на себя, за свою слабость, он подошел к ней и рухнул на колени, прямо в груду каких-то осколков и обхватил ее руками, как последнюю из оставшихся в этом мире опор. Она опустилась на пол рядом, одну руку положив на массивное плечо, а второй неловко гладя его по волосам, особенно осторожно касаясь обожженной части головы, как будто кожа там еще могла болеть. Какое-то время они сидели на полу молча, тяжело дыша, а потом его горло и грудь стало скручивать какими-то странными спазмами и всхлипами. Клиган не сразу понял, что плачет – глухие, гортанные рыдания рвались из него, и он не мог их подавить. Изо всех сил стискивая бедра Пташки, он рыдал ей в колени как гребаный младенец, и не мог остановиться. А затем пришли слова – то, что он носил и скрывал в себе много лет и в чем не признался бы под пыткой и диким огнем – но не мог скрыть от нее.

- Я… я любил его…ребенком… еще до… еще до того, как… Я хотел быть похожим на него… восхищался. – Он сглотнул и поднял на нее глаза – Пташка смотрела на него сверху вниз и была бы похожа на изваяние Девы в септе, если бы не теплая рука, которой она продолжала гладить его по голове. – Я даже того сраного рыцаря взял только для того, чтобы вообразить себя рыцарем, как мой… как мой – слова не шли, и он закончил тихо и хрипло – как мой старший брат.

Им снова овладевала ярость, и он сжал пальцы, не осознавая, что причиняет Сансе боль. Но тут она наклонилась к нему, очень осторожно, почти с нежностью погладила его по щеке и сказала:

- Теперь все кончено. Он мертв.

- Но не я убил его. Я должен был своей рукой убить этого гребаного ублюдка. Убить и забыть все это.

- И стал бы братоубийцей, ничем не лучше его.

- Неправда. Я избавил бы этот мир от куска дерьма.

- И это сделало бы тебя счастливым?

Сандор сглотнул и угрюмо уставился в сторону. Счастье. Что за идиотские вопросы она задает? Откуда ему знать, что это такое? Откуда и ей, если уж на то пошло, знать это? Он был бы счастлив загнать в горло меч этому ублюдку, его брату, а теперь он этого лишен.

- Сандор. Сандор, ты меня слышишь? – он не сразу понял, что Пташка зовет его. Его терзали попеременно не до конца утихнувшая ярость, стыд, злость, и он избегал ее взгляда, хотя сам терпеть не мог, когда ему не смотрят в глаза.

- Что? – грубо ответил он – что ты хочешь от меня? – Пташка смотрела на него обиженно и огорченно, и вина царапнула его коготком. – Мне пора. Служба.

Неловко, поскальзываясь на мусоре, он поднялся, и помог встать ей. Перед тем, как уйти, Сандор вдруг обнял Сансу, прижал к себе и зарылся лицом в рыжие пряди, кусая губы и кляня себя за то, что не может сказать ей, как она нужна ему, как он боится, что теперь она отвергнет его или будет презирать. Но он только пробормотал что-то, что вернется вечером, и ушел.

По дороге к учебному двору что внутри него как будто что-то подпрыгивало и щекотало изнутри, так что хотелось расхохотаться – но не злобно или горько, а едва ли не весело. Ярость его не ушла до конца, но теперь он мог с ней справиться, и она не жгла его изнутри, как костер, который нельзя потушить. Это как-то было связано с Пташкой и тем, что он рассказал ей, и, вспоминая это, Сандор хмыкнул – а ведь он даже не потребовал от девчонки хранить его тайну и не грозил ей. Да и не девчонка она уже, а его жена. Выходит – он и правда ей верит, это он-то – тот, который не верил никогда и никому? Когда это случилось? Как вышло, что он оказался так тесно связан с этой, с этой…Пташкой? Почему она? Вопросы теснились в голове, и ответа на них не было.

От мыслей его отвлек чей-то голос:

- Что, Клиган, вас, должно быть, можно поздравить?

Он развернулся так резко, что прядь волос упала на глаза, и он нетерпеливым движением головы отбросил ее.

- Что ты сказал?

Перед ним стоял мужчина лет сорока в суконном дублете с нашитым на нем разъяренным быком. Один из домашних рыцарей Ланнистеров. Он улыбался – опасливо, насмешливо и слегка подобострастно, - но, когда он увидел взгляд Сандора, улыбка сползла с его лица.

- Ничего, Пес. Тебе послышалось.

- Повтори, что ты сказал, сир. – Тот молчал, явно не зная, что сказать.

«Ну давай, давай. Скажи что-нибудь, кусок дерьма. Дай мне повод».

Рыцарь прокашлялся и повторил более осторожно:

- Вы так смеялись, что я решил, будто вы рады этому известию.

- Твое какое дело? Запомни на будущее, бычок. Не лезь куда не надо – цел останешься. – Тот насупился, и, став похожим на собственный герб, сказал:

- Вы и с сиром Григором разговаривали так же дерзко? Если так, то люди говорят правду, будто вас выгнали с позором из отчего дома… последние слова Сандор вогнал ему в глотку ударом кулака. Вскоре они уже катались по галерее, сцепившись, как две собаки из-за кости. Сандор быстро взял верх, и, оседлав своего противника, принялся наносить удары один за другим – сильно, жестко, но не до смерти. Победа была уже за ним, когда сзади раздался крик:

- Что это здесь творится! Прекратить! Прекратить немедленно!

Так и не опустив занесенную для удара руку, он обернулся. Сир Бенедикт Брум, Иные бы его побрали, в сопровождении нескольких гвардейцев, стоял, уперев руки в боки, у входа на галерею. С рук Сандора тягуче капала кровь – чужая, а его собственная, из рассеченной брови, заливала глаза. Сир Форли Престер – он вспомнил имя – лежал под ним и хрипел, пытаясь разглядеть заплывающими глазами своих спасителей. Нехотя, Клиган поднялся на ноги. Сир Брум отдал приказ, и один из алых плащей бросился поднимать избитого рыцаря, а двое других подбежали к Сандору и заломили ему руки за спину. Он и не думал сопротивляться – он получил, что хотел, пусть по телу уже разливалась боль от полученных ударов. Когда Престера подняли, он разлепил залитые кровью веки, сплюнул на землю сгусток крови вместе с зубом и злобно прошепелявил:

- Я требую удовлетворения.

- Поединки запрещены. – Голос Бенедикта Брума был холоден. – Вам досталось, сир Форли, но вы должны были знать, кого задираете.

- Этот вонючий дезертир унизил меня. Он ударил помазанного рыцаря. Ударил, как будто я какой-нибудь конюх.

- И он ответит за это, не сомневайтесь.

- Поединком на мечах, копьях, боевых топорах или любом другом оружии, как положено мужам, рожденным в замке. Даже если это чересчур новый замок.

- Вы так торопитесь на суд Отца, сир? Нет? В таком случае придержите ваш длинный язык. Поединка не будет, я об этом позабочусь.

Сандор в ответ на это усмехнулся, скривив обожженный рот, и кастелян замка бросил на него колючий взгляд:

- С тобой я еще не закончил. Если ты думаешь, что легко отделался, то ошибаешься. В темницу его, в холодную. Ничего не давать, кроме воды и хлеба, на пять дней. После поговорим. Идемте.

***

Сколько часов он уже здесь? Три, пять, двенадцать? В сыром подземелье время отмерял только шум волн, ударяющихся о скалу, да мерно срывающиеся с влажных стен капли, с легким эхом разбивающиеся об пол. Алые плащи привели его сюда, бросили в каморку, заперли дверь с решетчатым окном, и ушли. Здесь было холодно и воняло гнилой соломой, кучей сваленной в углу камеры и из дыры в полу в другом углу. Гнев утихал быстро, и его место занимал холод и усталость.