***

- А что это у вас на шее, леди Санса? Говорят, что со временем страсть в браке угасает, а вот у вас, кажется, все наоборот. – Жанея лукаво улыбалась, зная, что угадала.

Застигнутая врасплох, Санса густо покраснела и неловко попыталась поправить прядь волос, до того скрывавшую алый след на шее, но только укрепила Жанею в ее подозрениях. Почему она не догадалась запастись белилами?

- Я, я не знаю, что сказать…

- О чем вы шепчетесь, дорогие мои? – Леди Дорна, заметив, что ее не слушают, прервала свой бесконечный рассказ о происках Тиррелов, и взглянула на Сансу и Жанею.

- Ни о чем, миледи.

- О супружеской любви, матушка. Я прошу леди Сансу поделиться со мной секретами своего счастья, явные признаки которого она носит на себе.

- Жанея, я не раз уже говорила тебе – не смущай леди Сансу своими расспросами. В следующий раз…

Вошедшая служанка не дала леди Дорне закончить фразу.

- Миледи, сир Бенедикт приказал всем обитателям замка собраться в большом зале как можно быстрее. Говорят, дело спешное.

- Что такое? Что случилось? О боги, должно быть еще какое-то несчастье. Идемте же скорее, нельзя заставлять его ждать.

Три женщины вышли вместе, и по пути от покоев леди Дорны до большого зала Жанея шепотом продолжала подшучивать над Сансой и донимать расспросами, так что под конец та начала чувствовать глухое раздражение. Неуместное любопытство этой переспелой девицы, в котором зависть мешалась с чувством превосходства заставляло ее чувствовать себя так, будто ее пытались насильно раздеть и обнажить самые сокровенные ее уголки ее души и тела. А Санса не желала ничем делиться с этой чужой ей девушкой – слишком дорого пришлось ей заплатить за откровенность с королевой Серсеей, которая притворялась доброй, ласковой и милосердной. И уж точно Санса не намеревалась рассказывать ей о том, откуда появилось красное пятно на ее шее.

Сир Бенедикт стоял на высоком месте и ждал, пока все, до последней девочки-судомойки, соберутся в зале, а потом – когда утихнет гул и шепотки. В установившейся тишине он приосанился и безо всяких предисловий сообщил:

- Я получил скорбное известие, что семнадцать дней назад в столице лорд Тайвин Ланнистер был предательски убит собственным сыном Тирионом Ланнистером, также известным как Бес.

Зал тут же наполнился звуками – вскрики, ахи, вздохи, плач или смешки прокатывались волнами и отражались от каменных стен, гобеленов и золотых львов с оскаленными пастями. Спустя какое-то время, видя, что стюард не уходит, люди притихли вновь.

- Я также должен сообщить, что в судебном поединке между чемпионами, представляющими королевский суд и лорда Тириона погиб один из самых верных и преданных знаменосцев дома Ланнистеров – сир Григор Клиган.

Это известие вызвало у собравшихся куда меньше интереса, но через несколько мгновений тишину прорезал чей-то громкий смех. Человек в углу зала хохотал громко, хрипло, неприятно, сгибаясь пополам и колотя рукой по колену. В этих звуках было что-то непристойное, противоестественное. Люди начали оглядываться, по толпе вновь пополз шепот. Санса стояла у двери вместе с другими дамами, но ей не надо было слышать имя, вполголоса передаваемое из уст в уста. Она и так знала, кто это. Извиняясь и почти проталкиваясь сквозь плотно стоящих людей, она спешила к нему, боясь не успеть, упустить лишнее мгновение. Вслед ей оглядывались, рты кривились в усмешке, люди переговаривались – но Санса заставила себя об этом не думать. Она должна увести Сандора отсюда до того, как – что именно произойдет, если она не успеет, Санса не знала, но боялась этого заранее, потому что единственная знала, что для него значит смерть Григора Клигана.

Видя, что неуместный смех не умолкает, сир Брум приказал двум красным плащам вывести Пса. Когда те приблизились, он перестал смеяться, ощерился, сжал кулаки и процедил:

- Попробуйте только, недоноски, сучьи потроха. Попробуйте. Я вам с радостью кишки на шею намотаю.

Солдаты под его взглядом замешкались, но затем снова начали приближаться, один уже приготовился вытащить меч из ножен. В этот миг Санса, задыхаясь от страха и напряжения, торопливо подошла и положила ему руку на плечо. Он одним нетерпеливым движением отбросил ее, и, оттолкнув Сансу, двинулся вперед на гвардейцев. Ее охватило отчаяние, и, собрав все свое мужество, она встала между ним и воинами и выставила вперед руки:

- Сандор, стой! Сандор, пожалуйста, не надо! Пожалуйста!

-Уйди с дороги! – прорычал он, глаза были налиты кровью и злостью – чужие глаза, страшные, дикие.

- Нет, не уйду. Хочешь умереть побыстрее – придется сначала убить меня! – она не знала, откуда взялись эти слова, ведь леди не должна так говорить со своим супругом, особенно на людях, но отступать было некуда.

- Уйди – в голосе слышалась угроза, настоящая угроза. Ярость, накопленная годами, готова была выплеснуться сейчас на любого, кто окажется рядом. – Уйди, женщина, или я за себя не отвечаю.

- Нет. – голос дрожал как у ребенка, но Санса не сдвинулась с места.

В зале установилась такая тишина, что было слышно каждое их слово.

- Уйди… прошу – почти умоляюще повторил Клиган.

- Нет. Только если с тобой.

Несколько бесконечно долгих мгновений, в звенящей тишине они стояли друг напротив друга – тоненькая хрупкая девушка и огромный, нависший над ней темным клубящимся облаком гнева мужчина со сжатыми в кулаки руками. Санса с какой-то отстраненностью подумала, что это все напоминает сцену из пьесы в заморском театре, где они с Сандором и красные плащи – актеры, а все остальные – зрители, с нетерпением ожидающие, что же сейчас произойдет. Наконец, Сандор опустил взгляд и медленно, очень медленно разжал пальцы. Санса выдохнула, чудовищное напряжение исчезло. Она приблизилась к мужу и взяла его за руку.

- Идем – тихо сказала она – идем, милорд, ни к чему устраивать представление для толпы.

Тот молча, покорно шел за ней. Стражники проводили их до дверей, и когда уже створки закрывались за ними, до Сансы долетел визгливый женский голос:

- Глядите-ка, Пса взяли на поводок!

***

Но стоило им остаться наедине в их покоях, всю покорность Сандора как рукой сняло. Он позволил этой пигалице увести себя, но ярость по-прежнему клокотала в его груди, и ему хотелось ломать, крушить, убивать – что угодно, лишь бы выплеснуть ее. Первой жертвой стал графин с вином – он врезался в стену, хрустальные осколки полетели во все стороны, по обитой тканью стене начало расползаться бордовое пятно. Его прорвало – точно раненый зверь в клетке, он метался по комнате, расшвыривая, топча и круша все, что попадалось ему под руку – будь то посуда, одежда или даже мебель. В конце концов, острый осколок от чего-то впился ему в ладонь, и резкая боль отрезвила его. Кровавая пелена немного отступила, и Сандор, тяжело дыша, огляделся. Комната выглядела так, как будто здесь побывал отряд мародеров, и он не сразу разглядел женскую фигуру, скорчившуюся в углу. «Гребаное седьмое пекло!» - выругался он. Пташка была здесь, и увидела его во всей красе. Раньше бы он этому порадовался, но теперь – нет. Она пряталась от него – от него – как загнанный зверек прячется от огромной охотничьей собаки. Сандор шагнул к ней, но Пташка дернулась, закрываясь руками. Это его подкосило. Он стоял и смотрел на нее, а отчаяние постепенно сменяло собой гнев, накатывая на него, как горькие волны подступающей рвоты. Пошатываясь, он повернулся прочь и пошел к двери, но звуки шагов заставили его обернуться. Пташка выбралась из своего убежища и стояла посреди разгромленной комнаты, растерянно глядя на него и закусив губу – бледная, как молоко, два красных пятна на щеках. Она стояла и смотрела, а потом молча протянула руку.