Дверь спальни была, против обыкновения, полуоткрыта. Босые ноги и мирийский ковер заглушили его шаги, поэтому Пташка его не заметила. Сандор вошел как раз в тот момент, когда она, повернувшись спиной к двери, распустила завязки на ночной рубашке и тонкая ткань беззвучно легла на пол, выпуская на волю волну рыжих волос. Не веря своим глазам, Сандор оступился и врезался спиной в дверь, — и в этот миг девушка обернулась и сквозь упавшую на лицо прядь посмотрела прямо ему в глаза.

***

Санса Клиган лежала на спине и смотрела в темный потолок. Свечи уже почти догорели, в камине тлели угли, медленно отдавая накопленный жар. Деревянные ставни слегка поскрипывали под осенним ветром, издалека можно было услышать крики каких-то ночных птиц да шаги часовых на стенах. Ей нужно было встать и помыться, но что-то как будто сковало ее по рукам и ногам, не давая двигаться. Она пыталась разобраться в том, что чувствует, но темнота не помогала ей, впрочем, и не мешала тоже. Санса медленно повернула голову и посмотрела на своего мужа, — мужчину, забравшего ее невинность. Тот крепко спал, лежа на животе и повернувшись к ней здоровой щекой, а мускулистая рука была протянута к ней, то ли присваивая, то ли охраняя. Дыхание его было ровным, горькие складки на лице разгладились, оно выглядело умиротворенным, мягким и молодым — по нему можно было догадаться, как выглядел бы Сандор Клиган, если бы брат не сжег его лицо.

Что же она почувствовала тогда? Боль? Да, ей было больно — так больно, что в какой-то момент пришлось закусить ладонь, чтобы не закричать в голос. Страх? Ее старый враг, ее всегдашний мучитель не покинул ее даже и тогда, когда ее решимость была как никогда твердой, и вряд ли Сандор этого не заметил. Стыд? Конечно, ей было стыдно. Она сама разделась перед ним, сама… соблазнила его, сама дала ему касаться себя там, где никто прежде ее не трогал, и все остальное тоже. Наслаждение? Если бы только знать, что это. Санса помнила, как хорошо ей было в лесу и тогда, на Золотой дороге, но, если постель и приносит женщине удовольствие, она за страхом и болью ничего не ощутила. Но, с другой стороны, Сансе живо помнилось и то, как он жадно целовал ее губы, шею, плечи и даже грудь, как шептал что-то невразумительное, упираясь лбом в подушку рядом с ее лицом, в то время как его плоть двигалась внутри, и то, как странно было ощущать его тело без одежды тесно прижатым к ее собственному, помнила и то, как она, не зная, куда девать руки, обняла его за спину, внезапно ощутив какая нежная и гладкая у Сандора кожа там, где нет рубцов и шрамов — почти как у женщины… Но, пожалуй, главным чувством было облегчение. Свершилось, наконец. Она стала женщиной, стала его женой по-настоящему. А еще в глубине души маленьким огонечком теплилась радость — радость от того, что все ее сомнения и метания оказались глупостью: Сандор определенно хотел ее — да что там, он сгорал от желания, и ему-то точно было хорошо. Теперь он будет брать ее снова и снова, и даже если ей каждый раз будет так же больно, — она сможет забеременеть и родить от него ребенка. И тогда они будут вместе. Всегда.

***

Пропели третьи петухи. Сандор мгновенно — как всегда — проснулся, открыл глаза, и увидел Пташку. Его жена спала, дыша ровно и глубоко, и скупой серый рассвет делал более четкой линию плеча, руки, спины. Остальное было скрыто под одеялом. Ему пора было вставать, одеваться, начинать новый день, а он никак не мог оторвать взгляда от этой кожи цвета сливок и рыжих волос, не мог перестать вдыхать ее запах и заглушить в себе желание никуда не уходить, а вместо этого разбудить ее, и снова, уже при свете, повторить то, что было несколько часов назад… А услужливая память уже подсовывала ему картины прошедшей ночи.

В тот самый миг, когда она обернулась, ее синие глаза словно заглянули в самую его душу, и продолжали смотреть, пока он, словно на привязи, шел к ней. Сандор помнил, как взял в ладони ее лицо, и придвинувшись близко-близко, прошептал, почти касаясь ее губ своими:

— Ты действительно хочешь этого?

Ее колотило — от страха, не от страсти — но она кивнула.

— И знай, Пташка — я не смогу трахнуть тебя только один раз и забыть об этом. Я буду делать это снова и снова, потому что я хочу тебя больше всего на свете.

Пташка кивнула опять и поцеловала его — легко, точно и правда птичка крылом задела.

Сандор держал в голове, что он должен обращаться с ней бережно, не испугать, дать ей время, но все равно — кажется, никогда в жизни он так быстро не раздевался. Его жена тем временем, ждала его в постели, натянув одеяло едва ли не до подбородка. Сандору вдруг вспомнился мятеж Грейджоя и осада Пайка с кораблей — пол качался под его ногами точь-в-точь как палуба тогда.

Дальнейшее он помнил отдельными яркими вспышками: вкус ее губ и ее кожи, которым он никак не мог насытиться, нежную мягкость девичьей груди с твердыми розовыми вершинками, шелковую гладкость живота, бедер, плеч, ягодиц. Помнил свое отчаянное желание овладеть ей целиком и полностью, и одновременно дать то, чего никогда и никто не давал ей; помнил и родившуюся в нем острую, затапливающую нежность, похожую на боль от раны — ему пришлось спрятать лицо, чтобы Пташка не увидела внезапных глупых слез. Помнил крик, который она издала, когда он забрал ее девичество. Помнил то, как из последних сил сдерживался, стараясь быть осторожным, и тот миг, когда силы кончились, и мучительное чувство вины за то, что он не может прекратить, перемешалось с удовольствием, так что невозможно было отделить одно от другого. Наконец, он помнил освобождающий взрыв наслаждения, когда проливалось его семя и то, как он, когда все закончилось, тяжело дышал, крепко обняв Пташку, которую он сделал женщиной. Своей женщиной. Своей женой.

Он снова и снова повторял это про себя: «Моя жена. Моя женщина. Моя» — и на лице появлялась странная ухмылка, а внутри рождалось несвойственное ему обычно торжествующее чувство, и это было охрененно приятно, да что там, — седьмое пекло, это был великолепно! Внук неграмотного псаря, безродный мечник, дезертир, поимел их всех — недоноска в короне, его стерву-мамашу, его советников, Беса-карлика, который был готов трахать все, что движется, даже ее благородную родню — всех, кто хотел бы распорядиться телом девочки более выгодно. Он первый взял то, что больше не достанется никому. И он никому ее не отдаст. Никогда.

Комментарий к Глава 16. Одно тело

На этом первая часть закончена.

========== Часть 2. Глава 1. Черные крылья ==========

- …Верите ли, леди Санса, эти Тиррелы такие ушлые, все никак не уймутся. Мало того, что они поддержали изменника Ренли, так теперь, раз не получилось выдать их розочку за нашего бедного Джоффри – тут голос говорившей вздрогнул от близких слез – они, кажется, уже положили глаз на малыша Томмена. Хоть бы траура постыдились…

Санса кивала, слушала, но мысли ее были далеки от происходящего в Королевской гавани и причитания леди Дорны ее не трогали. Гораздо важнее было сохранять невозмутимый вид и не делать ошибок в вышивке теперь, когда за последние десять дней ее жизнь изменилась так сильно. Несколько ночей ее мучили кошмары, в которых сир Бринден, одетый в робу бурого брата, с горящими гневом глазами обвинял ее в предательстве Старков и Севера, а потом он превращался в ее мертвого отца, и вокруг отрубленной головы Эддарда Старка вились мухи, и самым страшным было ожидание, что вот-вот он откроет глаза, а ей нельзя ни зажмуриться, ни отвернуться… В этот миг Санса просыпалась с криком – дрожащая, с колотящимся сердцем и мокрая от пота. Первый раз она так боялась заснуть, что пролежала с открытыми глазами до самого рассвета, время от времени умываясь холодной водой. Но на второй, ее крик разбудил Сандора – Сансе стало стыдно, но на ее торопливые извинения он только скривил помятое, сонное и от того еще более уродливое лицо, и молча прижал ее к своему боку. Ей было неудобно, жарко, тесно, но, как ни странно, она почти сразу провалилась в сон. В последующие разы даже будить никого не требовалось – она просыпалась, чувствуя рядом тепло, ровный ритм чужого дыхания и уже ставший привычным запах – и засыпала, успокоенная. В одну из таких ночей, уже на границе между сном и явью, она успела подумать, что, как туман исчезает под жаркими солнечными лучами и обнажает твердую почву, так и ее страх перед Сандором Клиганом постепенно развеялся, открыв ей то чувство, которое скрывалось под ним с самого начала – ощущение безопасности.