— Все ради внука… Он ее любит… лишь бы он был счастлив…

Когда вошел камердинер и доложил, что показалась карета, княгиня тяжело опустилась в кресло, подняла к лицу флакончик с нюхательной солью. Она трепетала, изменившись в лице.

На лестнице, ведущей в прихожую, торопливо выстраивались лакеи. Трестка с панной Ритой первыми встречали приехавших. Молодая княгиня подошла к резным поручням, окружавшим галерею над прихожей. Наверх взбежал Вальдемар, веселый, небывало оживленный, поздоровался с князем Францишеком и его женой, паном Мачеем, поцеловал руку бабушки и сказал нежно:

— Я привез к тебе мою Стефу, дорогая бабушка.

Княгиня молчала, бледная, грозная, неподвижная.

Вальдемар, удивленно взглянув на нее, с невероятной силой сжал ее ладонь, настойчиво воскликнул:

— Бабушка!

Впервые в жизни он растерялся. Положение показалось ему ужасным. Его глаза впились в княгиню, словно раскаленные угли.

Княгиня молчала, часто дыша.

Майорат выпрямился, нахмуренный, с диким выражением на лице, сдавленным голосом произнес:

— Бога ради, в чем дело?

Пан Мачей, столь же пораженный, молчал.

Но вскрик Вальдемара все исправил, угроза в его глазах испугала княгиню, она уже ругала себя за то, что готова сломать счастье внука. Любовь к нему прогнала всякие колебания.

Это была ее последняя схватка с собой.

Княгиня встала и, положив руки на плечи Вальдемара, посмотрела ему в глаза, уже улыбаясь:

— Приведи ко мне… Стефу. Я хочу с ней поздороваться и… благословить.

Вальдемар облегченно вздохнул, поцеловал бабушке руку и сбежал вниз по лестнице.

Пан Рудецкий с дочкой поднялись на первые ступеньки в сопровождении Трестки и панны Риты.

Вальдемар торопливо подал руку невесте, но его взгляд ничуть не успокоил ее. Она была прекрасна в элегантном платье светло-пепельного цвета, оттенявшем ее кожу, напоминавшую цветом жемчужную раковину на восходе солнца.

На галерее молодая княгиня пожала Стефе руку, показав ей глазами на открытую дверь салона. Сердце девушки готово было выпрыгнуть из груди.

Темно-фиалковые глаза Стефы с легкой тревогой обратились к черной фигуре графини. Губы девушки вздрогнули, волна румянца залила щеки. Едва заметные слезинки заблестели в ее глазах, словно перья ласточек, когда они, коснувшись воды в полете, взмывают к солнцу.

Черные глаза графини смотрели прямо на нее. Лицо пана Мачея прояснилось. Князь Францишек отступил за портьеру.

Под пылающим взором княгини длинные ресницы Стефы опустились, словно тяжелый занавес, скрывший очарование ее глаз; брови изогнулись чуточку капризно.

Княгиня была удивлена. Стефа поразила ее красотой и осанкой. Явное замешательство девушки лишь прибавило ей прелести и благородства. Княгиня, неведомо почему, решила, что невеста Вальдемара, войдет, гордо подняв голову, невероятно уверенная в себе. Но Стефа преподнесла ей, сама того не ведая, приятный сюрприз.

Странное чувство сжало сердце старушке. Она простерла руки к девушке с неподдельной сердечностью, обняла ее и привлекла к себе.

По щекам пана Мачея скатились две слезы. Вальдемар был растроган.

Княгиня, взяв его руку и руку Стефы, соединила их. И прошептала, глядя сверху на их склоненные головы:

— Будьте счастливы!

В ее голосе прозвучали торжественность, достоинство и необычная для нее нежность. Эта горделивая дама в черных кружевах, с мраморным лицом поражала своим величием.

Благословение пана Мачея прозвучало не столь церемониально, но еще более сердечно. Пан Рудецкий учтиво приветствовал княгиню, серьезно и с большим достоинством они обменялись несколькими словами. Пан Мачей по-братски обнял Рудецкого.

Лед растаял.

Пребывание Стефы в Обронном совершенно расположило к ней княгиню. Она удовлетворенно отметила, что не так уж много потребуется трудов, чтобы сделать из Стефы светскую даму.

Панна Рита тоже была со Стефой в наилучших отношениях. Стефа не чувствовала себя здесь чужой, недружелюбно к ней были настроены, подметила она, лишь князь Францишек и княгиня Морикони. Граф вообще не показывался. Больших приемов Подгорецкая не устраивала — большинство их знакомых пребывали либо в Варшаве, либо за границей. Стефе недоставало лишь Люции, отсутствие ее и пани Идалии удручало девушку.

После недели в Обронном все отправлялись на несколько дней в Глембовичи, откуда пан Рудецкий с дочерью должны были вернуться домой.

Санный поезд выехал в середине дня. Впереди ехали в изящных санках, запряженных глембовической четверкой, Вальдемар и Стефа. Вальдемар сам правил. Пурпурная, шитая золотом сетка ниспадала до самого снега, пушистые лисьи хвосты развевались у конских ушей. Далеко по окрестным глембовическим лесам разносился звон бубенцов и бронзовых оковок упряжки. Каурые арабские кони с длинными хвостами, в сверкающей упряжи, напоминали скакунов римских императоров, везших триумфальные колесницы.

Стефу зачаровала езда, они с Вальдемаром веселились, как дети. Счастье осыпало их мириадом золотых искорок. Их молодость и любовь были прекрасны, как веселая езда вскачь по накатанной дороге, как звон колокольчиков и фырканье каурой четверки. Лес стоял тихий, укутанный последним снегом, последний раз он нарядился в белые меха и пошумливал ветвями, словно жалуясь, что вскоре должен расстаться с белоснежным нарядом. Близился конец зимы, подступал март, но снег еще радовал людей, радовал лес — деревья знали, сколь прекрасны они в зимних горностаях.

Стефа с радостью ждала весну. В июле должна была состояться ее свадьба, и столько мыслей теснилось в голове, столько впечатлений, безмерный, безграничный трепет охватывал ее, стоило только вспомнить о том, что ждет впереди! И все же она чуточку печалилась об уходящей зиме. Странная, необъяснимая печаль вкрадывалась в ее мечты, и избавиться от нее никак не удавалось. Снег был свидетелем наивысшего ее счастья. Она всей душой ждала весны и в то же время боялась ее…

Но сейчас, рядом с женихом, она ничего не боялась, радовалась жизни, снегу, полету саней. Однако когда среди темных елей поднялись впереди величественные стены замка, Стефа вдруг посерьезнела.

Ей предстоит стать хозяйкой этого замка, майоратшей этой роскошной резиденции. Она станет женой этого родовитого магната, миллионера. У девушки шумело в голове… Он выбрал ее из превеликого множества женщин, есть чем потешить самолюбие и гордость, есть от чего закружиться голове. Но голова у нее кружилась исключительно при мысли, что Вальдемар беззаветно любит ее. И она была влюблена в него до безумия. Его величие, поддерживаемое мощными стенами замка, угнетало ее сейчас больше, чем когда-либо. Она останется здесь, станет родоначальницей новых поколений…

Стефа понимала значимость предстоящих ей свершений, но некая непонятная тень словно бы витала над ней.

Заметив ее состояние, Вальдемар чуть отпустил вожжи, наклонился к ней:

— Наконец-то! Ты едешь ко мне — моя!

Он коснулся губами ее щеки, полускрытой меховой воротником.

Стефа затрепетала. Его слова и поцелуй взволновали ее.

Майорат весело щелкнул кнутом. Сбоку его догнал Брохвич, ехавший один в красивых саночках, весело крикнул:

— Я все видел! Но держу язык за зубами! Стефа залилась румянцем.

— Погоди, сам мне вот так попадешься! — крикнул Вальдемар и подхлестнул коней.

Ветер шумел в ушах седоков, из ноздрей арабов валили клубы пара.

Внезапно на их глазах развернулось на главной башне большое голубое знамя с гербом Михоровских, триумфально хлопая. Видимо, в замке заметили приближавшегося хозяина. И знали, даже, с кем он едет — с башни раздались громкие звуки труб.

С заснеженных стен, громко щебеча, взмыли табунки перепуганных воробьев, бросились к деревьям, чернея меж заснеженных ветвей, словно подброшенные пригоршни дроби. Фанфары звучали мелодично и торжественно.

Стефа была тронута до глубины души.

Они проехали по обсаженной высокими елями аллее. Новая неожиданность — выстроившиеся в шеренги по сторонам дороги конные лесничие и ловчие в расшитых мундирах дали залп из ружей, махали шапками и радостно кричали.