Стефа ничего не ответила, лаская выгнувшую шею Эрато. Они молча отъехали, а когда кони унесли их в разные стороны, они лишь проводили друг друга глазами.
Двумя днями спустя после утренней облавы на волков глембовический замок погрузился в глухую тишину. Охота началась с восходом солнца, к полудню все вернулись в замок, и каждый отправился к себе в комнату немного отдохнуть.
Майорат не спал. Он долго совещался с ловчим и конюшим, отдавая новые поручения, заглянув на конюшню, на фабрики и, вернувшись в замок, бродил по нему, чуточку скучая.
Он прошелся несколько раз взад-вперед по огромному сводчатому коридору на третьем этаже, разглядывая старинные картины и статуи в нишах. И остановился вдруг, привлеченный большой картиной с поблекшими уже красками, представлявшей библейскую сцену. Сбоку стояла изображенная в профиль Мария Магдалина, в голубой накидке, с белым платком на шее; длинные ее волосы были распущены, густые ресницы и полукружья бровей оттеняли выразительные глаза. Она была прекрасна. Фигура ее дышала раскаянием, но и нескрываемым кокетством. Вальдемар долго смотрел на нее. Губы у него дрогнули, и он прошептал:
— Стефа! Невероятно похожа, тот же тип…
Магдалина прямо-таки приковывала его к себе, и он поспешил отойти. Тихо спустился с лестницы и удивленно остановился на большой площадке между этажами. Навстречу ему по другой лестнице спускалась Стефа в светло-голубом фланелевом платье и просторной блузке, на плечи у нее была накинута белая шаль, из-под которой выглядывал распушившийся кончик густой косы. На миг перед глазами майората вновь встала Магдалина — сходство было удивительным. Обрадовавшись встрече, он стоял и смотрел на нее. Стефа тоже остановилась. Румянец запылал на ее нежном личике.
— Вы не спите?
— Я хотел задать вам тот же вопрос, панна Стефания…
Девушка рассмеялась:
— Вот забавно! Я была уверена, что весь замок храпит. Давненько уже разгуливаю по нему, даже успела заблудиться и, признаюсь вам честно, понятия не имею, где нахожусь. Вы явились, как призрак. Наверное, и меня вы приняли за привидение? У вас было весьма удивленное лицо…
Вальдемар подошел ближе:
— Мне вы показались не привидением, а видением. Это большая разница! Я только что видел вашего двойника. Пойдемте, и сами убедитесь.
Стефа живо подбежала к нему и внезапно остановилась. Белая шаль стала сползать с ее плеч, открывая пушистую косу. Она почему-то колебалась.
Вальдемар легко прикоснулся к ее руке:
— Пойдемте.
— А это далеко?
— Уже боитесь? Далекого расстояния или меня? Покраснев, она смело побежала вперед:
— Идемте!
Спеша следом, Вальдемар думал: «Ну сейчас-то что ты меня боишься? Последнее время я к тебе относился крайне почтительно…»
В коридоре они остановились перед картиной.
Вальдемар указал Стефе на Магдалину:
— Минуту назад я смотрел на нее и думал о вас… И нужно же было такому случиться, чтобы буквально тут же я встретил вас, даже в похожей одежде… Стефа прошептала:
— Неужели я такая… красивая?
Майорат придвинулся к ней ближе, склонился:
— Еще красивее! Вы живы, а она мертва… она увяла, а вы расцветаете…
Стефу взволновал его голос. Он продолжал:
— Однако волосы у Магдалины распущены, а у вас заплетены. Я впервые вижу вас с косой.
— Я не ожидала кого-то встретить, — покраснела девушка.
— Но вам так весьма к лицу! Вы должны почаще заплетать косу. В девятнадцать лет вы имеете на это полное право. Почему вы никогда так не ходили?
— Дома я всегда ходила с косой, но здесь… здесь это было бы против этикета, — улыбнулась она.
— Довольно об этикете!
— Вы не любите его? Но ведь он — постоянный обитатель этих стен.
— Знаю. Прокрался сюда еще в незапамятные времена и никак не удается извести его с корнем. Впрочем, замку его присутствие сообщает некий стиль…
Стефа огляделась:
— Здесь я ни разу еще не была. Какой огромный коридор! Странно, но такие высокие своды меня почему-то пугают. А в вашем замке они на каждом шагу.
Куда он ведет?
— В правую башню, там есть часовня. Пойдемте туда?
— Но…
— Никаких «но». Весь замок спит, будто вымер. Чем вы займетесь, оставшись одна? В парк не выйти — дождик моросит. О! Видите?
Они остановились у ниши с высоким узким окном, и Вальдемар указал ей на синее небо, запятнанное серыми тучами. Падал обильный мелкий дождик. Полутемный коридор и это залитое дождем узкое окно в толще могучих стен оставляли тяжелое, угнетающее впечатление, поневоле навевая сравнение с монастырем.
Она быстро глянула на Вальдемара.
— Что вы подумали? — спросил он тихо. — О чем-то грустным?
Она кивнула и тихим голосом произнесла:
— Этот замок — скала, а вы — молодой орел… и вы, уже покинули гнездо, правда?
Он серьезно посмотрел на девушку:
— Да. Я уже вылетел из гнезда. Но обязательно туда вернусь.
Она обернулась и, порозовев, протянула Вальдемару руку:
— Простите, если я вас обидела… Он задержал в руке ее ладонь:
— Все верно, но не я ли буду тем орлом: что сделает их гораздо менее грустным?
— Дай Боже! От всей души желаю вам этого. Но теперь… пойдемте.
В нижнем салоне они остановились у распахнутых стеклянных дверей, выходивших на малую террасу.
Солнце выглядывало из-за туч, но дождь падал по-прежнему. Большие капли стучали по мраморным перилам террасы. Капли жемчужинками спадали с твердых блестящих листьев деревьев, вспыхивая драгоценными камнями.
Экзотические деревья в парке и кусты выглядели великолепно в этом диковинном сочетании дождя и солнечного сияния. В открытую дверь залетели капли, обдав платье Стефы. Девушка протянула ладонь под дождь и, когда она наполнилась прозрачной водой, вылила ее на цветы.
— Говорят, такой дождь при солнце — благословение Божие, — сказал Вальдемар. — Выходит, вы собираете благословение в ладони.
Лицо Стефы озарилось улыбкой.
— Панна Стефания, вы промокнете, давайте перейдем в читальню, благо это недалеко. Вы просили у меня вчера «Таймс». Все газеты там.
Стефа убрала руку, вытерла ладонь платком, и они вошли в маленькую читальню рядом с зеленым кабинетом Вальдемара. Он придвинул ей кресло, а сам сел за стол, заваленный газетами.
— Сейчас я найду, — сказал он, вороша гору бумаг.
— Ах, я вовремя вспомнила! — сказала Стефа. — Вы уже посылали человека на почту?
— Да, он ездил утром. Но если вам нужно, он отправится снова.
— Нет, это подождет до завтра. Я написала письмо, отдам вам его сейчас, потому что завтра утром могу проспать.
Майорат взял письмо и, присмотревшись к нему внимательно, шевельнул бровями:
— Красивый и оригинальный почерк, но адрес — это шаблонно, — сказал он. — Я думал, вы не поддались общей моде, точнее, эпидемии — писать имя адресата по-французски Monsieur Stanislas Rudecki a Ruczaj.[75] — То же самое нетрудно выразить по-польски, правда?
Стефа покраснела.
— Вы совершенно правы. Для меня это будет хорошая наука.
Он усмехнулся:
— Признаете?
— О да! Вы метко назвали это эпидемией: видят у других и без раздумья подражают. Надеюсь, вы меня не причисляете к бездумным фанатичкам французского?
— О нет! Но французский, язык стал для нашей страны словно саранчой, повсеместно вытесняющей родной. Я уж не говорю об адресах и даже письмах по-французски, но посмотрите, что делается в других областях, в основном там, где что-то предназначено исключительно для дам. Большие магазины, ателье мод, все они пишут счета и адреса только по-французски.
Полькам это делает мало чести. Дамы, да и некоторые мужчины, молятся no-французским книгам, потому что молитва по-польски для них выглядит чересчур вульгарно. Визитки — тоже французские. Дети бойко лопочут по-французски, еще не зная толком родного языка. Я знал одну девятилетнюю девочку, отец спросил ее, на какой реке стоит Варшава, она стала заикаться: «Вис… Вис., . Вис…» и наконец выдавила «Vistule». «Висла» она попросту не могла выговорить. Люция воспитывалась точно так же. А меж тем за границей ничего подобного вы не увидите, там каждый любит и почитает свой родной язык. Француз не напишет по-польски ни одной вывески, ни одной этикетки, пусть даже большинство его покупателей будут поляками. Не спорю, французский в иных случаях необходим, как и другие иностранные языки, но не стоит употреблять его на каждом шагу. Французский язык распространен по всему миру, польский — только у нас, и то мы сами изгоняем его из Польши. Стыд! Иностранцы над нами смеются, потому что не знают такой дикой моды — отдать первенство иностранному. Это — исключительно наша черта…
