Вальдемар упал на колени у постели. Осторожно взял руку Стефы, белую, казавшуюся прозрачной, горячую, как огонь. Девушка спала, голова ее была обложена льдом, лицо горело нездоровым румянцем. Ее сухие горячие губы были чуть приоткрыты, она дышала тяжело, неровно. Всмотревшись в ее лицо, Вальдемар с величайшей осторожностью поднес к губам ее ладошку. Сердце его разрывалось, он смотрел на невесту сухими, но полными страшной боли глазами. Выбившиеся из-под ледяного компресса волосы окружали ее голову темно-золотистым венцом.
Вальдемар долго стоял на коленях, приникнув лбом к руке Стефы, слушая, как пульсируют на ней жилки, как она порой беспокойно вздрагивает.
Из забытья его вывел профессор, менявший компресс. Вальдемар затрепетал, когда открылся лоб девушки, гладкий, бледно-розовый, с прилипшими к нему мокрыми прядями. Он склонился и коснулся губами ее виска.
Потом спросил тихо:
— Она приходит в сознание?
— Крайне редко, — ответил профессор.
— Значит… так плохо?
— Весьма! Но не убивайтесь — думаю, это просто переутомление.
Он отвел майората в сторону и, странно глянув в его опечаленное лицо, спросил шепотом:
— Пан майорат, мне нужно кое-что уточнить…
— К вашим услугам!
— Ваша свадьба должна была состояться совсем скоро?
— Через неделю, восьмого июня.
— Значит, уже в ту субботу… Сегодня у нас воскресенье, значит, осталось даже меньше недели… Вы давно виделись с невестой последний раз?
— Три недели назад.
— И она была совершенно здорова?
— О да! Только… чуточку бледнее обычного. Что вы думаете о причине болезни?
Старик погладил бороду и начал неуверенно:
— Гм… Она должна была пережить сильное нервное потрясение, другой причины я просто не вижу… Болезнь протекает крайне остро, больная бредит, иные ее слова возбуждают подозрение…
— Какие слова? — поразился Вальдемар.
В этот миг Стефа шевельнулась. Мгновенно Вальдемар оказался на коленях у ее постели.
Стефа широко раскрыла глаза, затуманенные, покрытые поволокой слез, пошевелила ладонями у висков, зашептала что-то.
Вальдемар, не сводя с нее застывшего взгляда, осторожно и нежно взял ее руки в свои, произнес глухим голосом:
— Стефа, сокровище мое, жизнь моя, это я, Вальди… я пришел… Стефа…
Девушка шептала что-то.
— Что она говорит? — спросил майорат профессора.
— Беспрестанно бредит…
Вальдемар встал, наклонился, приложил ухо к губам Стефы.
— Он храбрый… его боятся… нет… нет… не хочу его убивать… — шептала девушка едва слышно.
Вальдемар выпрямился, провел ладонью по лбу:
— О чем она? Что это все значит?
Его лицо выражало неимоверную тревогу. Внезапно Стефа дернулась и громко вскричала:
— Прокаженная! Прокаженная!
Вальдемар страшно побледнел, отшатнулся, словно получив от кого-то невидимого могучий удар. В отчаянии посмотрел на профессора:
— Ради всего святого, что это означает?
— Она очень часто повторяет это слово, — сказал профессор, пытливо глядя на изменившееся лицо майората.
Вальдемар тронул пана Рудецкого за плечо, глухо сказал:
— Выйдемте со мной.
Они вышли в соседнюю комнату. Майорат стиснул плечо пана Рудецкого, сказал сквозь зубы:
— Она все-таки получила анонимное письмо.
— Почему вы решили?
— Догадываюсь! По ее словам чувствую! Я… я же предупреждал вас, что могут быть… вы ее не уберегли… убили… Боже!
Пан Рудецкий остолбенел:
— Клянусь вам, я строго следил, не было ничего… Вот только в последнее время было много писем…
— Где они?
— Не знаю. Обычно она все письма держит у себя в столе. Может, там?
Пана Рудецкого поразили предположения майората.
Они вернулись в комнату Стефы — она снова заснула, приблизились к постели, бросили взгляд на девушку и направились к ее столу. Майорат тихонько открывал ящики один за другим… и, наконец, к великому удивлению пана Рудецкого и профессора, выгреб из одного какие-то странные, смятые листы — в конвертах и без конвертов. Посмотрел остальные ящики, забрал все письма, какие только нашел, и молча вышел с ними.
— Что все это значит? — спросила мужа пана Рудецкая.
— Должно быть, анонимные письма… Вальдемар предполагает, что… Какие-то слова заставили его думать…
— Весьма возможно! — кивнул профессор. — Очень похоже, здесь какая-то интрига…
— Боже! — воскликнул Рудецкий, ломая руки. — И ведь он меня предупреждал!
— Быть такого не может, — простонала его супруга.
— А помнишь? Мы нашли ее в горячке, без сознания, как раз в тот самый день, когда она примеряла свадебное платье… так вот, перед тем я отдал ей письмо. Может, это оно и было? Пойду посмотрю, я узнаю тот конверт…
— Быть не может, она говорила, что письмо из Слодковцев.
Но пана Рудецкого уже не было в комнате.
Вальдемар в его кабинете просматривал найденные бумаги. Он нашел собственные письма, заботливо уложенные в конверты, и несколько писем Стефы к нему, так и оставшихся неотправленными. Потом схватил смятые листы, угадывая в них анонимные письма. Лицо у него стало страшным, исказилось гневом, болью, печалью. Почерк был ему незнаком; должно быть, писавший постарался его изменить, но по стилю он узнавал графиню Чвилецкую и Барских. Впрочем, почерк следующего письма, крайне злого и неимоверно вульгарного, оказался хоть и измененным, но, должно быть, без должного тщания — Вальдемар без труда узнал руку Мелании.
— Подлая тварь! Змея! — хрипло сказал он. Когда вошел пан Рудецкий, Вальдемар показал ему на прочитанные письма:
— Вот, полюбуйтесь! Она получала эту мерзость, читала, сочившийся оттуда яд отравлял ее… Я ведь предупреждал, Боже, я ведь вас предупреждал!
Пан Рудецкий, побледнев, стал просматривать бумаги. Вальдемар взял в руки еще не читанное им письмо в смятом конверте, расправил его. Пан Рудецкий вздрогнул:
— Вот это я отдал ей в среду. Она сказала, что это письмо из Слодковцев… но заболела, едва прочитав его. Неужели и оно анонимное?
Вальдемар пробежал взглядом письмо. Почерка он не знал. Стал перечитывать уже внимательно, руки у него дрожали, на лице ярость сменилась омерзением.
Письмо выпало у него из рук. Вальдемар глухо вскрикнул:
— Это ее убило! Именно это! Негодяи! Тяжело упал в кресло и закрыл лицо руками. Пан Рудецкий поднял с пола письмо, прочитал и охнул:
— Езус-Мария! Вошла пани Рудецкая:
— Господи, что с вами? Муж показал ей на стол:
— Мы сами убили нашу девочку! Ужасно… Пани Рудецкая взяла письма и принялась читать. Вальдемар вскочил с кресла, весь белый, зубы у него стучали:
— Да, убили! Вы — недосмотром, а те — подлостью. Почему я не знал? Я пулями бы запечатал назад эти подлые листки! Отыскал бы авторов и заставил кровью расплатиться!
В его голосе гремели молнии.
— Пошлите сейчас же верхового на почту! — крикнул он я выбежал из комнаты.
Через десять минут верховой галопом несся на почту, везя телеграммы в несколько европейских столиц — Вальдемар вызывал светил медицины.
Долгие часы тянулись в страшном напряжении. Стефе становилось все хуже, она почти не приходила в сознание. Рудецкие совершенно потеряли голову, один майорат, казалось, был полон неисчерпаемой энергии. Он ни на шаг не отходил от Стефы, сам переносил ее, когда ей меняли постель, сам накладывал ей новые компрессы, удивляя докторов, — он не спал, не ел.
— Я должен ее спасти! Должен! Должен! — повторял он.
Седой профессор удивленно крутил головой: он давно знал Вальдемара, но не ожидал от него столь сильных чувств.
В один из вечеров, когда Вальдемар стоял на коленях у постели, держа руку Стефы, она вдруг открыла глаза и посмотрела осмысленно. Улыбнулась. Из ее уст тихонько вырвалось:
— Вальди…
— Золотая моя! Драгоценная! Девочка моя! — шептал Вальдемар пересохшими губами, покрывая поцелуями ее руки. — Ты узнала меня, узнала?!
— Вальди… — повторила Стефа.
— Я здесь, с тобой, единственная…
