− А еще ты гладко выбрит, − продолжала ворчать Канелия, словно видеть его не хотела.

− Уж извини, утром мне пришлось играть роль министра.

Он присел на край кровати и осторожно коснулся ее лица. Ему сказали, что ее рана не страшна, и через пару недель его Канелия снова сможет выйти в караул, но Ноктему этого знания было мало. Он должен был увидеть ее сам, потому пришел сюда, только подобной реакции от нее не ждал.

Она смотрела на него зло и на прикосновения реагировать не хотела. Не понимая, что ее злит, Ноктем вопросительно поднял брови, надеясь, что без слов удастся обойтись.

Кенли вопрос поняла и спросила прямо:

− Что это было?

Ноктем опешил.

− Ты считаешь, что я причастен к покушению? – спросил он.

− Никто другой не помог бы убийце зайти в королевские покои с оружием, − прошипела Кенли.

Она с огромным трудом не кричала от гнева. Придерживая рукой забинтованное левое плечо, она села, не отводя от принца глаз.

Они с Ноктемом попытались забыть все, что было между ними прежде, но не смогли. Их так сильно тянуло друг к другу, что они оба снова и снова искали причины оказаться рядом, перекинуться парой фраз, прикоснуться. Ноктем даже устроил им учебный бой. Тогда оказалось, что даже мечи не способны унять их страсть. Тем же вечером они тайком целовались в оружейной, а потом перестали врать друг другу. Теперь они таились только от других, встречаясь ночами, говоря ночами и делая вид, что между ними нет преград, бед и неравенств. В ночной темноте не было принца и рыцаря, только мужчина и женщина, которые хотели быть вместе. Теперь же эта выверенная иллюзия таяла.

− Подослал убийц и позволил тебе его спасти, ты серьезно, Кен? – спросил Ноктем, устало качая головой. − Ты правда думаешь, что это я?

Он медленно встал, словно оглушенный такой правдой.

− Больше некому, − ответила Канелия, не сводя с него глаз.

Она действительно так думала. Никто другой не смог бы организовать покушение в королевских покоях, да и специальное оружие, красивое и жалящее словно змея, – очень походило на насмешку принца. Только чего он хотел этим добиться, Канелия не понимала.

Ноктем смерил ее строгим взглядом и заявил:

− Я бы тебя придушил, если бы не любил, запомни это, а теперь слушай. – Он скрестил руки на груди с видом недовольного командира. – Во-первых, если бы я решил убить короля, тобой бы я не рисковал. Во-вторых, я сделал бы это тихо, без лишнего пафоса. Неужели ты думаешь, что мой образ при дворе имеет хоть что-то общее с ходом моих мыслей? В-третьих, если бы я его убивал, то никто кроме него не понял бы, что именно случилось, а быть может, не понял бы даже он сам. И четвертое, самое важное, я вообще не хочу его убивать, когда же ты это поймешь?!

Канелия смотрела на него так же зло. Она знала, что его образ мыслей был куда шире, чем можно было подумать, а еще знала, что мыслит Ноктем так, что никто и никогда по-настоящему не поймет его мотивов. Она верила ему и не верила в то же время, потому говорила о том, что было для нее действительно важно:

− Ты обещал, что дашь мне убить его.

Ноктему хотелось съязвить, что раз она такая мстительная, ей не стоило спасать короля, и ее мечта бы исполнилась, но столь жестокое замечание он решил оставить при себе.

− Ничего подобного я не обещал, − сказал он строго, словно говорил не с девушкой, которую любил и обнимал ночами, а со строптивым союзником, которого пришло время приструнить. – Я говорил, что мы вернемся к этом разговору, и что смерти я ему не желаю, тоже говорил. Только ты мне не поверила.

− Я тебе и сейчас не верю, − ответила Кенли, но в голосе ее звучало сомнение.

Ноктема она часто не понимала. Она знала больше остальных о его отношениях с отцом, понимала, что у принца нет причин его любить, скорее ему было в пору его ненавидеть, а он почему-то не испытывал ничего подобного.

− Клянусь, я не имею никакого отношения к этому арбалету в шелках, − заверил Ноктем, не скрывая улыбки.

Реакция Канелии его забавляла. Только она могла обиженно надуть губки, держать рукой раненное плечо и хмуриться, пытаясь оставаться злой и при этом бледнеть от собственного упрямства. Ему очень хотелось поскорее завершить этот разговор и отложить все еще на какой-то срок. Быть может что-то еще изменится.

− Кен, − мягче сказал Ноктем и снова сел на край ее постели. – Когда я узнал о случившемся, я правда испугался и помчался не к отцу, а сюда. Ты ведь должна понимать, что это значит.

Канелия опустила глаза, забывая о своей злости. Ноктем никогда не говорил о своих чувствах, только намекал на них подобными заявлениями. Ее это забавляло, по-настоящему. Она не хотела думать о происходящем между ними, но эта игра в ее понимание чувств всегда приносила облегчение. Сейчас она тоже помогала дышать ровнее.

− Понятия не имею, о чем ты, − ответила Канелия, поддерживая игру.

 − Как же это так? – удивлялся Ноктем и навис над нею. – Совсем не понимаешь?

− Нет.

Она смотрела ему в глаза и совсем забыла о злости и ране, а он словил ее руку, сжал ее крепче, а потом поцеловал нежно и осторожно, словно в первый раз.

− А теперь? – спросил он после.

− Не уверена, что поняла, − сказала Канелия и улыбнулась.

Думать о покушении на короля ей не хотелось, но что-то в голове все еще не верило. Быть может, он отвлекает ее сейчас? Если «да», то она хочет отвлечься.

Ноктем улыбался и, стянув рубашку, снова подобрался к ней поближе. Он действительно хотел, чтобы она отвлеклась и забыла обо всем, что случилось.

Канелия пустила Ноктема под свое одеяло. Его роль играл тот самый плед, что давно связал их воедино. Она обнимала Ноктема одной рукой, боясь усилить боль в ране, и жадно целовала его, желая как можно быстрее забыть то, о чем они говорили. Больше всего на свете прямо сейчас ей хотелось стать просто женщиной в объятиях любимого мужчины.

Ей вспомнился тот день, когда Ноктем действительно не выдержал, стал придираться к ней как стражнику, а потом и вовсе заявил, что хочет ее наказать. Тогда ей стало почти страшно, но, оказавшись с ней наедине, принц вмял ее в стену, забыв про доспех, сам сорвал с нее шлем и поцеловал так, что потом пришлось признать, что в ее живот упирается не только рукоять ее меча.

Любить Ноктема было нельзя – Канелия это понимала, но ничего не могла с собой поделать. Это чувство было проклятьем и подарком. Смогла бы она выдержать тяжелые тренировки без его незримой помощи? Кенли понимала, что лучшие врачи, чистейшая горная вода и служка, разминавший ей плечи, – это роскошь не для каждого стража короля, а только для нее. Король шутил, что бережет ее для себя, но Канелия всегда понимала, что особым отношением обязана не ему. И если все и всё понимали, тогда почему они таились? На этот вопрос Кенли тоже не хотела отвечать сама себе. Признавать, что все всерьез, было невыносимо. Можно ли эти чувства объединить с местью? Она спрашивала себя, но не отвечала, скользя пальцами по его спине к штанам. Ей очень хотелось забраться в них рукой и снова потрогать грубые рубцы на теле принца, оставшиеся от королевского воспитания. Ей казалось, что эти шрамы делают его ближе к ней.

«Почему ты не можешь ненавидеть его вместе со мной?» − спрашивала она мысленно, когда он разорвал поцелуй и, лукаво улыбался, задрал ее длинную рубаху до самой груди. Он любил ее обнаженное тело, выцеловывал на нем дорожки, каждый раз новые, словно не хотел повторяться. Она в себе такой тяги не ощущала, но ей все чаще хотелось провести с ним ночь и не уходить после, а, прижавшись к его груди, уснуть или посидеть рядом, пока он что-то пишет, хмурясь, а выходило только обнимать его ногами, как теперь, и тереться о его возбужденный член, словно в ней была только похоть.

Ноктем словно и не замечал этого, гладил ее бока и грудь, стянутую бинтами, очень осторожно, словно ему не доложили, где именно скрывается рана, и вновь склонялся к ней и целовал шею у самого бинта. Кенли выгибалась, шипела от боли в плече и тут же вздрогнула.