Ну вот!.. Обратите внимание: я начал введение в главу номер тринадцать со слов «Ну вот!», ими и заканчиваю безо всякой на то причины, но исключительно для красного словца, да ещё для шутки юмора – без него нельзя!

И тем не менее: ну вот, уважаемые читатели, сейчас предлагаю вам погрузиться в повествование про очередное моё путешествие Души.

Я мужчина, ну и слава богу, ведь в женском теле как-то не очень комфортно. Мне лет тридцать с небольшим, похоже.

Густой туман вокруг рассеивается, и я вижу, а главное, понимаю: кто я и где нахожусь.

На мне доспехи… а значит, снова воевать!.. Да, ещё, это не Европа – точно Восток.

До (кованая кираса) из двух панцирей, защищающих спину и грудь, покрытая лаком и кожей с изящными, в чеканных орнаментах, золотыми пластинами-вставками. Такая же гэссан (латная юбка) ниже колен, раздвоенная спереди и сзади для конного боя. Далее татэ-огэ (наколенники) и сунэатэ (поножи). На ногах сабатоны (латная обувь) с отдельным большим пальцем – когакэ.

Сверху ещё содэ (наплечники) и дальше котэ (наручи), а ещё дальше тэкко (полурукавицы) и югакэ (перчатки).

Все пластины в доспехах скреплены между собой кумихимо (алыми шёлковыми шнурами).

В правой руке у меня тэссэн (боевой веер) и одновременно символ власти со стальными, заточенными, как бритва, спицами-пластинами с золотыми и перламутровыми вставками.

Чувствую я себя спокойно и уверенно, с явным превосходством. Периодически резко раскрываю веер, а потом так же резко складываю и постукиваю им по левой закованной руке.

Пелена тумана ещё более рассеивается, и я вижу, что стою на высоком крыльце своего дома-дворца, а вокруг слуги, оруженосцы и внизу много простолюдинов.

Один из оруженосцев держит в руках мой кабуто (шлем), украшенный золотыми кувагата (фигурными пластинами) в форме рогов. К шлему алыми шнурами привязана мэнгу (золотая маска), на которой домашний кузнец отчеканил брови, нос, рот, прорези вместо глаз и даже усы и бороду. Акеми говорит, что эта маска очень напоминает черты моего лица. Может быть, наверное.

Другой оруженосец нарочито торжественно держит в вытянутых руках цуруги (старинный прямой заточенный с обеих сторон меч) – родовую реликвию. Этим мечом более четырёх веков владели старшие мужчины нашего славного рода Абэ.

Ко мне по наследству он перешёл от отца Абэ Тадаёси. Это оружие уже давно не используется в бою, но неизменно сопровождает главу нашего рода как атрибут знатности и власти.

Третий оруженосец держит дайсе (длинный и короткий мечи) – катана и вакидзаси. Вот они уже – для боя, и я часто пускаю их в дело.

Чуть поодаль двое других оруженосцев в качестве дополнительного вооружения держат тати (большой длинный изогнутый меч для конного боя) и нодати (полутораметровый меч для ношения за спиной).

Да, такое богатое вооружение может быть только у меня – даймё – владетельного князя княжества Оси в провинции Мусаси региона Токайдо на острове Хонсю.

Зовут меня Абэ Тадааки. Я переведён в Оси совсем недавно, чуть больше года назад, своим владетельным сувереном, третьим сёгуном из династии Токугава – Токугава Иэмицу. До этого я, как и мой покойный отец, владел меньшим по размерам и богатству княжеством Мибу в провинции Симоцукэ…

Я поворачиваюсь вполоборота влево и вижу своего первого министра. Он в чёрном платье, седые волосы собраны в пучок на голове, висячие усы с проседью.

Бросаю в его сторону вопрос:

– Почему так?

Тот как-то невпопад и странно-нейтрально, с поклоном отвечает на это:

– Да, господин!

Ловлю себя на мысли: «Зачем спросил? Что он мог ответить на такое? – И ещё: – Я ведь и без него точно знаю, почему так…»

Но в сторону все сомнения. Решительно спускаюсь с крыльца вниз по лестнице. Люди вокруг – мои подданные – как бы нехотя расступаются и пропускают. Делая вид, что не замечаю их суровые и даже враждебные взгляды, я прохожу через двор замка, который окружён каменной изгородью – стеной, покрытой черепицей, – и выхожу за ворота, охраняемые каменными драконами.

Тут слуги держат под уздцы коня в броне, а вокруг вооружённая и тоже закованная в броню конная свита, состоящая из слуг и приближённых самураев. Все они готовы повиноваться мне безпрекословно.

Один из слуг кидается на колени, подставляя спину. Я ступаю на неё коваными сабатонами и ловко, несмотря на тяжесть панциря, вскакиваю в седло.

Дайсе на поясе, тати пристёгнут к седлу, а нодати за спиной. Только кабуто надёжно пристёгнут к седлу оруженосца.

Всё, можно двигаться. Сильно бью пятками в бока коня, и мы все устремляемся вскачь…

Сильный, влажный ветер с моря приятно холодит чуть разгорячённое лицо. Несусь быстро вниз с горы, к пристани. Мелькают лачуги крестьян, рыбаков, ремесленников. Некоторые из них вышли на улицу и провожают меня очень недобрыми взглядами. Но мне не до них, я же даймё – их повелитель. Могу казнить, могу миловать.

На берегу ждёт большой корабль.

Чувствую решимость, уверенность. Зачем плыву пока не знаю. А может, знаю, ведь есть уверенность, что очень надо и, конечно, надо вернуться.

Я со слугами, самураями и лошадьми на корабле. Чёрный министр остаётся на берегу. Плывём.

Ко мне подходит какой-то, видимо, приближённый и говорит: «Господин, вы уверены, что мы правильно делаем, оставляя всё?»

Я отвечаю на это: да, уверен. Ведь там остаётся преданный мне министр, он справится. При этом я чувствую уверенность и, можно сказать, даже высокомерную уверенность.

Человек, который ко мне подходил, погрустнел, он готов беспрекословно подчиняться, но явно сомневается в правильности моего поступка.

Мы плывём вдоль берега на север.

Но тут во мне неожиданно рождается сомнение. С каждым часом я всё больше и больше сомневаюсь в правильности своего решения и на третьи сутки приказываю повернуть назад.

Я понимаю, что не могу плыть дальше. Былая уверенность исчезла куда-то, я не нахожу себе места, и высокомерие пропало куда-то.

Странно, для меня это очень необычно. Я ведь всегда уверен в своих решениях и никогда не поворачиваю назад.

А ещё ближе к дому рождается страх – это вообще незнакомое мне чувство. Я опасаюсь, что в моё отсутствие может произойти что-то совсем плохое.

Мы возвращаемся. Ещё при заходе в бухту я вижу на горе чёрный дым и языки пламени, которые пожирают мой замок. Я объявляю тревогу и со своей свитой скачу туда, наверх.

Но вот единственная дорога, по которой можно проехать, перегорожена поваленными деревьями и каким-то скарбом. Оказывается, это баррикада, за которой явно кто-то есть. Я кричу в их сторону и приказываю пропустить меня, но в ответ в нас стреляют из одноразовых аркебуз – этого плебейского оружия.

В этот момент всё вокруг меня как бы замедляется, такое происходит со мной уже не раз. Именно во время сражений и опасности происходящее часто замедляется, и оказывается, что бой, который, как кажется, длится несколько часов, на самом деле скоротечный и продолжался всего несколько минут.

Вот и сейчас я вижу, как из бамбуковых стволов, обмотанных джутовыми верёвками, вырываются струи пламени. Грохота при этом поначалу не слышно – он ударяет по ушам позднее. Пламя в основном жёлтого цвета, только на периферии алое, а по центру – даже с белыми искрами. При этом два или три бамбука разрывает в клочья при выстреле, видимо, поражая стрелявших. Из остальных вслед за пламенем вырывается и летит картечь, медленно-медленно направляясь в мою сторону. Мне всё очень хорошо видно до мельчайших подробностей.

Понятно, что бунтовщики набили в свои орудия всё, что попадалось под руки, – это и крупная галька с берега моря, и рыболовные грузила, и куски железа различных размеров.

Несколько таких смертоносных предметов пролетают с шипением слева и справа от меня, поражая самураев и слуг из свиты. А вот два зазубренных куска железа и свинцовое грузило с рыбацкой сети пробивают бронированную грудь и шею моего коня. От невероятной мощи такого удара в сторону нападающих вырывается фонтан тёмно-красной жидкости, а самого коня вместе со мной в седле через круп опрокидывает в противоположную сторону.