Сразу, как только в конце последнего предложения медленно, словно в замедленном кино, появляется восклицательный знак, звучит вопрос учителя:

– Ты согласен с тем, что тут написано?

Спорить бессмысленно, и я киваю. За этим сразу появляется вторая синяя фраза: «За истекший год пять раз ты попадал в больницу, один из которых – в реанимацию».

Подумалось: «Неужели пять раз?»

Но считать некогда, я записываю, а на доске уже вырастает третья фраза: «Сеульское обследование выявило… да, в общем-то, ничего не выявило».

Только записал это, как на доске сразу появляется следующий текст: «Несмотря на обследование и лечение симптомов, тебя продолжает преследовать плохое самочувствие, высокое давление и головокружение».

И сразу дальше: «Появились страхи и даже фобии. Реально, ты боишься оставаться один, ходить на работу и даже гулять. Ты устал от негативных мыслей. Ты надломлен и уже несколько раз думал о смерти как возможном и лёгком избавлении от того, что с тобой происходит».

Во время очередной медленно образующейся точки я успеваю подумать о том, что тексты, в общем-то, страшные, но абсолютно правильные, соответствующие действительности и, самое интересное, что в последнее время я встречаю что-то такое периодически среди вороха своих мыслей.

Учитель подтверждает:

– Вижу, что тебе не нужно доказывать очевидность этих исходных данных. Тогда сформулируем цель нашего цикла: осознать и прожить те уроки, которые тебе «подбросила» болезнь. Зачем, для чего тебе дано это всё? Тема урока…

Пока на доске выписываются все слова, а в моей голове крутятся описанные выше мысли, я периферийным зрением наблюдаю, что несколько раз в кабинете сменяется освещение от естественного до искусственного, а за окном ночь периодически высвечивается ярким и солнечным днём. Меня это чуть удивляет, но точно не волнует, мне уже очень важно всё, что тут происходит.

В тишине звучат слова:

– Так, Андрей, не отвлекайся, записывай тему первого урока.

На доске уже повисают зелёные готические буквы, складывающиеся в слово «Гордыня».

Прочитываю и тут же выпаливаю с места:

– Я так и думал, что!..

Это вступление обрывает строгий голос:

– Андрей, в чём дело? Ты что, забыл, как надо вести себя на уроках? – А потом более смягчённый: – Ну, ладно, объясни, как положено!

Я подчиняюсь, медленно вытаскиваю себя из-за парты и отвечаю подрывающимся голосом:

– Гордыня является темой первого урока, потому что… потому что… Мысли путаются. – Нет, тут коротко не скажешь!

– Мы не торопимся, говори, – кивает учитель.

Я громко сглатываю, чтобы чуть смочить горло, и отвечаю как по выученному:

– Слово «гордыня» периодически приходит ко мне. Чаще всего я слышу его от самого близкого мне человека – жены. Раньше, как только оно звучало, я сразу начинал прополку собственного «огорода» от зарослей этой самой гордыни. Чем больше полол, тем реже звучало это слово. А сейчас…

– А сейчас, последнее время, ты постоянно только отмахиваешься от слов жены про гордыню. Разве не так? Чего стоит недавний случай с твоим секретарём, которая почему-то в воскресенье должна была тебе напомнить про твои же личные дела? Что-то ты давно не полол свой «огород»! Конечно, может быть, ты думаешь, что в части гордыни к другим людям можно предъявить больше претензий, чем к тебе. Может быть, но сегодня – твой урок, с тебя и больше спрос.

– Да, – выдавливаю я из себя.

– Ну вот и приступим к разработке темы нашего урока. Для этого напишем классное сочинение. Тема объявлена, время пошло, и не забудь отразить в сочинении такие важные для тебя аспекты, как значимость и ответственность.

Я снова втискиваю себя в парту, привычным движением вырываю из тетрадки двойной листок, надписываю его в правом верхнем углу и начинаю писать, но почему-то левой рукой.

Предложения рождаются очень нелегко. На листе постепенно появляются корявые слова, смысл которых я понимал и раньше, но наиболее очевидными в своём сочетании они становятся только сейчас – на бумаге.

Одновременно вся моя писанина проявляется и на интерактивной доске: «Значимость. Именно значимость того, что я делаю, чем занимаюсь, всё время возрастала, а значимость нынешней моей работы подскочила до небес. Но вот удивительно, весь парадокс в том, что её величина является таковой только для меня. Для других людей то, что я делаю, может ведь и не иметь такого значения или даже быть полным нулём, пшиком».

Пока всё это писалось, вдруг стал очевиден вывод, и его тут же вывела рука: «Из-за значимости, которую я придаю своей работе, отчётливо выглядывают “ослиные уши” гордыни».

На весь кабинет торжествующе звучит:

– Да-да. Правильно. Жги дальше!

Левая рука отваливается, но я всё равно пишу дальше: «Моя жена считает, что последнее время для меня возросла ещё значимость собственной болезни. Пожалуй, эта вторая даже затмила собой значимость работы. Я ловлю себя на мысли, что постоянно говорю и думаю об этом. Меня уже самого это порядком утомляет, а каково это всё терпеть любимому человеку?»

Тут останавливаюсь на мгновение: «Ну, вроде всё с этим?!»

Но учительский голос не даёт расслабиться:

– Как всё? А собственная значимость, она-то уж точно разрослась до невероятных размеров. Разве не так? Помнишь название сталинской работы «Головокружение от успехов»? Тебе это ни о чём не говорит?

– Да, в общем, да! – выдавливаю я из себя, а рука пишет: «Конечно, приходится признать, что это гордыня в чистом виде. От огромных перспектив и колоссального интереса работы в этом городе у меня захватило дух, и в результате закружилась голова в переносном, а потом и в прямом смысле этого слова».

– Вот-вот. Именно так. Ладно, теперь про ответственность. Продолжай!

Ободрённый похвалой, я пишу дальше: «То, чем я занимаюсь сейчас на работе, а также то, что делаю последние лет пять, я делаю с чувством величайшей ответственности. Мне кажется, что я потерял, не заметил того момента, когда перешёл от состояния “просто хорошо и качественно делать своё дело” к состоянию “постоянного перетаскивания невероятно тяжёлого для себя груза ответственности”. Чем больше и дальше я тащу этот груз, тем невыносимее и тяжелее он становится. Это последнее время сопровождается ещё постоянной неудовлетворённостью собой. Чем тяжелее груз и чем дальше я его тащу, тем хуже всё получается, чаще и изощрённее я себя ругаю за это!»

Тут я вздрагиваю от неожиданности прозвучавшего за спиной голоса:

– Да-да. А кто ты, собственно, такой, чтобы брать и нести такую ответственность без Божьей поддержки? Вот это уже и есть гордыня! Ладно, продолжаем.

Рука самопроизвольно выводит дальше: «Гордыня – потому что тащу груз, который не мой. А ещё потому что не принимаю себя таким: ругаю и осуждаю».

Дальше – как озарение, и занемевшая рука выводит: «Именно гордыня, проявляясь через ответственность, как мне кажется, приводит к повышению давления. Причём повышенное давление как результат ответственности сопровождает меня по жизни уже давно. А вот не принимать себя, пожалуй, явление относительно новое для меня и развилось особенно сильно последний год, то есть после моего приезда сюда».

Мои размышления прерывает Александра Геннадьевна:

– Ну что ж, самокритично. Вопрос в том, что теперь делать со всем этим?

Заметив тут, видимо, растерянность в моём взгляде, она говорит:

– Ладно, положи ручку, давай разбираться. Во-первых, надо отдать свой неподъёмный груз Богу, да просто попросить Его помочь тебе! А во-вторых, попробуй для снятия ответственности «сдавать» себя в аренду работе. Вот увидишь, это позволит тебе просто и качественно, без экстремизма и излишней ответственности делать своё дело.

«Звякнуло: где-то я это уже слышал, а может, читал где? Но насколько важно и нужно мне услышать это ещё раз, именно сейчас!»

Поразмыслить дальше над этим мне не дают:

– А вот со значимостью посложнее будет. Сказать просто – сделать сложнее. Надо ежедневно, ежечасно «выпалывать» свою значимость, причём как в словах и делах, так и в мыслях.