Наш участок большой, и в самом его центре – двухэтажный сруб с тремя большими верандами и балконом-крыльцом.

С мамой и папой мы живём на втором этаже, в маленькой комнатке с балконом. Фанерные стены комнаты не оставляют меня равнодушным, я читаю их, как книжки с иллюстрациями: когда ложусь спать вечером или просыпаюсь утром. Я подолгу всматриваюсь в потемневшие от времени сучки и закорючечки, нахожу в них смешные или, наоборот, страшные рожи, экзотических животных, целые батальные сцены. Я всё это «раскапываю», скрупулёзно выявляю, причём каждый раз разное, а потом придумываю из всего этого истории: ни для чего, просто так, для интереса.

Попасть к нам можно через отдельное крыльцо по деревянной лестнице. Когда мои руки и ноги становятся длинней, для понтов на второй этаж я могу забраться по опорным столбам балкона. Но чаще всё же по лестнице.

Очень много личного у меня связано с этой лестницей. Она – основное место игр, особенно во время дождя. По перилам можно скатиться вниз, а можно лёжа на животе, подтягиваясь на одних руках, без помощи ног, забраться наверх. Каждая ступенька мне лично знакома своими сучками и трещинками, имеет важнейшее значение для разных игр и мечтаний: на этих трёх, например, разворачиваются горные баталии с участием оловянных солдатиков, на промежуточной площадке – Бородинское сражение или война с немцами, а на нижней площадке, под лестницей можно (так уж и быть) разыграть дочки-матери с двоюродными братишкой и сестрёнкой.

Поднявшись по лестнице, попадаешь на небольшую площадку, на которой обустроена кухня. Тут два столика, один разделочный, а на другом – керогазы, керосинки, а много позже – двухкомфорочная газовая плитка и маленький газовый баллон к ней.

Холодильника нет, и поэтому продукты, привезённые из Москвы, а также готовую пищу хранят в погребе, что в сарае. Но проблемы с едой всё же случаются, особенно в жару. Как-то в котлетах обнаруживаются маленькие такие, беленькие червячки с чёрными головками и, естественно, срывают обед.

Для попадания в нашу комнату надо повернуть с кухонной площадки налево и открыть дверь, которая застеклена в верхней своей части.

Если передумать и идти прямо, то попадаешь в комнаты, в которых живёт мамина мама, бабушка Соня со своей младшей дочерью Ниной, моей тётей и одновременно маминой младшей сестрой. Соня, конечно же, моя дорогая и любимая бабушка. Она бабушка «по вызову» и для «ссылки» (думаю, что моему уважаемому читателю не надо объяснять, что это такое).

Позже тут образуется ещё тёти-Нинин муж дядя Витя и почти сразу, из ниоткуда, их дети – те самые двоюродные брат и сестра, с которыми мне приходится играть и вообще воспитывать.

Ещё у меня есть дедушка Авенир, мамин папа. До моего рождения он уходит из семьи и на даче уже не появляется, но в нашей семье об этом говорить не принято.

Из комнат, где живут бабушка Соня, тётя Нина, дядя Витя и их дети, попадаешь на огромный (гораздо больший, чем наш) балкон с великолепным видом на участок и большую дорогу. С нашего балкона, кстати, вид похуже – виден только сарай с погребом да соседняя дача, но зато у нас точно тише.

Дачный участок угловой, на пересечении двух дорог. Одна идёт из Жуковского, через переезд, потом пронизывает весь дачный посёлок в сторону леса и сворачивает в местный совхоз. Дорога поменьше начинается от Т-образного перекрёстка и направляется в другую часть посёлка, где упирается в маленький сельский магазинчик. Меня в него уже с семи лет посылают за хлебом. Надо идти к определённому времени, к приезду хлебовозки, терпеливо очередь отстоять и доставить домой авоську с парой буханок на три дня.

В совхозе тоже есть магазин, он больше и богаче, но до него дальше и только в сопровождении бабушки или тёти Нины.

Теперь стоит описать первый этаж. Тут тоже несколько больших комнат. В одной части дома комнаты, которые занимают дедушка, а вернее, мой прадедушка Еремей и прабабушка Ева.

Именно прадед Еремей строит эту огромную дачу за пару лет до начала войны. В конце ноября сорок первого года вся семья вместе с малолетней мамой и беременной бабушкой эвакуируется отсюда в Куйбышев. Там на свет появляется тётя Нина, а дедушку Авенира после никчёмных обвинений лишают брони и призывают в армию, в штрафной батальон. К счастью, дедушке удаётся выжить, пройти всю войну и вернуться домой в орденах и медалях только в сорок шестом.

Весной сорок пятого вся семья возвращается в Москву, в Отдых, где вдруг обнаруживается, что дача разгромлена. «Добрые люди» вынесли всю мебель, вскрыли полы, ободрали стены, был перекопан весь участок. Дедушка Еремей рассказывает, что искали дореволюционное злато-серебро. Но не нашли, ведь ещё во время революции и Гражданской войны всё улетучилось.

Я очень хорошо помню деда Еремея, он умер в возрасте девяноста семи лет, когда я стал уже старшим школьником. Прабабушка Ева умерла много раньше. Не уверен, что прадед проявлял ко мне какие-то родственные чувства, по крайней мере, сидящим у него на коленях я себя не вижу. Помню только неизменные «Известия» у него в руках, за которыми он отгораживался от всего окружающего мира, в том числе и от назойливо-любопытного правнука. Но вы знаете, уважаемые читатели, при всём при этом ощущение величия и значимости этого родного мне человека я сохраняю и по сей день.

В комнатах прадедушки и прабабушки я бываю не часто и плохо помню, как всё внутри. Память сохранила только образ большой, заставленной разнородной мебелью веранды и примыкающий сбоку низкий балкон-крыльцо, через который тоже можно войти и выйти. А ещё помнится, что прабабушка и прадедушка часто в разговоре неожиданно переходят на непонятный мне, какой-то «космический» язык – словно отгораживаясь от всего земного.

Из их веранды по трём ступенькам можно спуститься на песчаную дорожку к калитке – основному входу на участок. Вообще есть и другие калитки, но они чаще замотаны наглухо медной проволокой для непроходимости.

В другом блоке первого этажа я бываю ещё реже. В нём живёт дядя Аля, родной брат бабушки Сони, со своей женой тётей Любой и их сыном Мишей. К их блоку тоже примыкает большая застеклённая веранда, которая смотрит на ту часть участка, которая обращена к большой дороге. От веранды идёт залитая солнцем аллея, на которой всё лето цветут очень красивые тёти-Любины цветы. Тут же, неподалёку – колодец, единственный источник воды на даче.

Дядя Аля – обаятельный мужчина с маленькими усиками по моде сороковых-пятидесятых, а также с видом и замашками аристократа. Мне это очень нравится в нём, и некоторые его черты и повадки я интенсивно «впитываю». Где и кем он работает, я не знаю, но все намекают на что-то очень важное и засекреченное.

По-моему, дяде Але интересно со мной общаться. Он часто экзаменует меня, прося решать всякие математические задачки и ребусы: за решённые с улыбкой не хвалит, а за нерешённые – необидно обзывает бестолочью.

Тётя Люба – душевная и на редкость красивая женщина. Постоянно возится со своими цветами в саду. Очевидно, осознавая свою красоту, всё время ходит по участку в полупрозрачном нижнем белье из двух предметов, при этом излучая во все стороны аристократичность и величие. Должен признать, что этот её вид возбуждает во мне неосознанные, ещё детские позитивно-эротические фантазии.

Их сын Миша, как теперь бы сказали, тинейджер, вечно гоняет на мопеде по дачному посёлку. До меня, малолетки, ему нету ровно никакого дела.

В той части участка, куда как раз обращён наш балкон, размещается уже упомянутый сарай с погребом и чуть левее, в дальнем тёмном углу – туалет теремком. Бывает, если приспичит вечером или даже ночью, мама или папа сопровождают меня туда. В пути лучик фонарика «вырывает» из темноты огромных злых комаров, контуры сказочных животных и разбойников. Потом, когда мы наконец доходим, я сижу на «очке» с открытой дверью и всё время ёрзаю. Это же понятно?! Ну, чтобы кто-нибудь неизвестный и страшный снизу, из туалетных недр, не успел прицелиться и схватить за попу, а потом уволочь в подземелье теремка.