Ее тронутые румянцем скулы, ждущие, зовуще распахнутые губы, взгляд из-под ресниц и то, как она светилась, полная огня, искушали больше показной соблазнительности. Звенело в ушах — это, похоже, броня самообладания билась в крошево. Бьянка вела его к краю бездны, заглядывать в которую он не мог себе позволить.

Собственные принципы иногда чертовски напоминали кандалы.

Роше перехватил ее запястье и подался назад.

— Ты пьяна.

Она на мгновение застыла, будто застигнутая врасплох. Потом — опустилась, уткнулась в плечо и тихо рассмеялась. Досады в этом смехе хватало с лихвой, и Роше почувствовал себя мудаком.

— И впрямь, — пробормотала Бьянка, медленно, мучительно отстраняясь.

Ладонь превратилась в крепко стиснутый кулак. Чтобы отпустить Бьянку, потребовалось еще одно волевое усилие.

— Проспись. Ты понадобишься мне завтра.

Сказанное хотелось хоть как-то смягчить, и Роше привычно коснулся ее подбородка. Бьянка отвернулась. На короткий миг ему показалось, что ее глаза влажно заблестели.

— Как скажешь, командир.

Она зашагала в темноту соседней комнаты, ни разу не запнувшись и не покачнувшись по пути, и что-то беззащитное, ранимое было в ее прямой спине.

Роше еще раз назвал себя мудаком. Законченным.

В темноте соседней комнаты бряцнули отстегнутые от колен щитки, сапоги стукнули об пол. От шороха ткани, в тишине прозвучавшего громом, по шее побежали мурашки. Роше, присев на край стола, пялился в потолок. Бьянка точно могла выбить его из колеи, и теперь он знал это наверняка.

Табак закончился крайне некстати, зато до корчмы рукой подать. Надраться показалось не такой уж дурной идей. Что тролли, что эльфы, что люди — все одинаково тянутся к водке, чтобы не думать.

Все-таки не такие уж они и разные.

На нижнем этаже корчмы к духоте прибавилась жара от вовсю растопленной печи. Помещение, давно не знавшее сквозняка, напиталось запахами, и воздух стал густым, что наваристый бульон. Из дальнего угла, где под крики и подначивания сходилось на кулаках мужичье, несло терпким соленым потом. К нему примешивались запахи снеди: жирного жареного мяса, запеченного на углях картофеля, копченостей и всевозможных специй. И поверх всего витала стойкая, застарелая вонь разлитой выпивки — дешевого кислого пойла, коего в местном заведении водилось в избытке.

Все лучше, чем трупный смрад.

Брань и выкрики, звон оренов, сыплющихся на шатающиеся столы, стук игральных костей и хруст костей вполне человеческих глушили собственный внутренний голос, неугомонно жужжащий под тяжелым от головной боли лбом. Роше позволил звукам, сомкнувшимся вокруг него, превратиться в поток. Сознание, еще не одурманенное стаутом, подхватывало отдельные фразы, обрывки фраз, привычно перебирало нити разговоров, безотчетно вслушивалось в каждое оброненное слово. Никакой конкретной цели Роше не преследовал.

Ровно до тех пор, пока от общего потока не отделилось имя, которое ему довелось нынче слышать слишком часто. Туманные видения, еще будоражащие разум, поблекли, уступив место холодной, цепкой сосредоточенности.

Стоящую перед ним граненую кружку Роше повернул так, чтобы поймать в отражение говорящих. Они не прятались — не думали, что есть от кого.

Связной Димитра забрал протянутое ему послание буднично, совершенно не беспокоясь о мало-мальской конспирации. Заказал выпивку, опрокинул в себя мутное содержимое стакана и поплелся к лестнице. Роше подождал немного. Под грузными шагами посыльного застонали полусгнившие ступени. Когда ухнула последняя, Роше поднялся с места. Пара минут в запасе у него была.

Темный пенный стаут остался нетронутым.

Опустевшая площадь Флотзама просматривалась до самых городских ворот. Связной, насвистывая, миновал опустевшие лавки и потемневшие дома, толкнул ворота и скрылся за створкой. У Роше не было причин считать, что беспечный посланник, даже ни разу не обернувшийся, будет ждать его за поворотом, но на всякий случай он предусмотрел и такой вариант.

Не ошибся: мужик ринулся на него, едва хлопнули ворота. Роше ушел в сторону и перехватил метящий в лицо кулак. Стальная хватка пальцев вывернула запястье. Мужик дернулся, попытавшись освободиться, и тут же сложился пополам — жесткий удар коленом в бок превратил нутро в горящее болью месиво. Роше припечатал раскрасневшуюся ряху в стену и безжалостно вывернул руку. Связной заскулил и затих — даже от самого малого движения трещали кости.

— Где Димитр?

— Какой, сука, еще Димитр? — сквозь стиснутые зубы выдавил мужик.

— К которому у тебя письмецо.

— Знать не знаю никакого Дими… А, с-с-сука!

— Руку переломаю так, что не только дубину не поднимешь — ложку до хлебала не донесешь, — пообещал Роше, выдернув из-за пояса связного помянутое послание. — Еще раз: где Димитр?

— На старом кладбище! — выкрикнул мужик и облегченно застонал, когда Роше выпустил его из захвата.

— Сразу бы так. Еще раз на глаза попадешься — кишки выпущу.

Смятую записку — несколько строк аккуратным, убористым почерком — Роше просмотрел быстро. Ничего нового она не дала. Некто оповещал, что ведьмак троллем заинтересовался, но убивать, как требовалось, не спешит, и дело стоило взять в свои, более расторопные, руки. Подписи этот некто предусмотрительно не оставил, но эти узкие, тонкие буквы с длинными петлями Роше уже видел, и видел совсем недавно. Стоило сверить письмо с отчетом городничего, а пока — сложить в несколько раз и убрать за пазуху.

Старое кладбище Флотзама ютилось на холме за Биндюгой, и Роше припомнил, что нынешним утром уже проходил по этой дороге, когда Геральт вел его к логову Саламандр. Только тропка, подзаросшая, но все еще приметная, ответвлялась раньше и змеей уползала вверх по ступенчатому склону. Окольцованные хиленькой изгородью крутые ярусы поднимались над стелющимся по тропе молочным киселем тумана.

Первым Роше встретил старый, крупный ворон. Птица, восседавшая на покосившемся, надтреснутом надгробии с величием, подобающим королю, наклонила голову и выжидающе уставилась черным глазом. Его приятели расселись тут же: кто на тонких жердях ограды, вряд ли способной уберечь от падения кого-то тяжелее ребенка, кто на искореженных стволах карликовых деревьев, тянущихся вверх узловатыми сучьями.

Птицы ждали. Ни одна не вспорхнула, пока Роше пробирался вверх, стараясь не выдать себя. У висельников на площади кровь свернулась и потеряла сладость, а плоть потемнела и закоченела, окутанная саваном смерти. Здесь же, на утыканном кривыми кинжалами деревянных обелисков холме, им будет чем пировать, когда еще не остывшая кровь оросит пожухший дерн.

— Тащи сюда!

— Тяжелый, падла!

Бандитов было трое. Один, с надвинутым по самые брови капюшоном, волок за ноги труп. Второй — тощий, с покрытыми шрамами ребрами — срезал пуговицы с дублета еще одного мертвеца. Третий стоял над ними: забитый татуировками бугристый торс, бритая голова, бурый платок на шее. Рожа у мужика вполне соответствовала роду занятий: низкий скошенный лоб, маленькие злобные зенки, перекошенный чьим-то мощным ударом нос и массивная челюсть.

— Ты Димитр?

— А кто, мать твою, спрашивает?

— Вернон Роше. Специальный королевский отряд.

Тощий оторвался от своего дело и зыркнул на него выпученными глазами.

— Слышь, это ж этот… охотник на нелюдей, еби ж его мать.

— Дык! — вскинулся Димитр. — Уже наохотились. Слышь, ты? Мы здесь как-то без тебя управимся.

Роше пропустил сказанное мимо ушей. Поваленное надгробие, преградившее путь, он обошел, зацепив краями стеганки заросшую мхом резьбу. Присел у трупа на колено — нарочито открыто, хоть волосы на затылке и зашевелились от настороженного ожидания: когда у Димитра и его людей сдадут нервы?

У мертвого эльфа были жесткие, мозолистые ладони, выдававшие жизнь, полную изнурительного труда. Только вот эти пальцы точно не держали меча и не дергали тетивы. Ботинки: дешевая, жесткая, знатно сношенная кожа, на правой пятке стертая до дыры — камнями мостовой, а не мягкой лесной подстилкой. Да и в таких башмаках по лесам долго не побегаешь. Ну, и одежда… Домотканая рубаха с подшитыми рукавами, латаные портки, тулуп из нечесаной шерсти да шейный платок.