— Поднять из Тартара титана, заключить с ним договор, — продолжила я в тон, — построить временной котел, чтобы никто не ушел обиженный.
Он одобрительно улыбнулся мне над столом. Только криво — наверное, из-за разбитых губ.
Муха в тишине колотилась о стекло, как эпилептик в припадке.
— Здорово, правда? Мы взяли за пример Элизиум. Вечное существование, вечное блаженство без конца и края. Герои, подвиги, всеобщее преклонение, как в любой книге мифов. Не нужно бежать в Египет. Не нужно второй Титаномахии.
— Ты боялся этого? Когда поднимал Крона?
— Я видел одну, — коротко ответил он. Пожал плечами, покачал кружкой. — Мне хватило. Крону тоже, как выяснилось.
Он засмеялся, вполне себе радостно, и принялся деятельно намазывать бутерброд.
— Когда я вытащил его из Тартара и объяснил, что к чему, он мне даже физиономию не набил за свой серп. Хлебнул колдовских зелий, принял нормальный облик и сходу: «Может, проще олимпийцев в Тартар засунуть, если хотим избежать войны? Ну, ладно, не всех… Только Зевса? Только Посейдона? Ну, хотя бы Геру, на нее же все жалуются… что ты там за ересь несешь насчет временного кольцевания? Нет, нужно создавать по типу Элизиума, только б с Геей еще договориться…»
И обрисовал несколькими мазками. Олимпийский дворец — средоточие, стало быть, величия и славы. В комнате, полной хаоса чертежей, заседают двое, разговаривая трехэтажными терминами. Малюют схемы, пререкаются, через слово поминая то Ананку, то Тартар. Застывшая у дверей Афина трет лоб, прислушивается к этому непотребству, после чего просачивается обратно в коридор, бормоча: “Да я все равно тут ничего не понимаю”…
— … она-то еще ничего, остальные годиков через пять хотели нас в Тартар упечь. Уже в компании друг с другом, понимаешь, чтобы только не слышать такого-то. Ну, — он развел руками, — мы все же рискнули, создали. Силу наш котел получал от средоточий власти. Гора Парнас… Пелион… старые алтари… осколки колесницы Гелиоса…
— И эти ваши реликвии? Трезубец, копье, тирс?
Перед моим носом наставительно покачали бутербродом.
— Не гони, не Фаэтон. Сначала мы жили как прежде. Сколько-то. Ладно, долго. Много поколений смертных. Но время для нас течет иначе, мы не чувствуем его, раз уж мы его дети…
— … и раз уж ты вытащил Крона из Тартара.
— Это да, — ответ был невнятным из-за бутерброда. — Хотя он вообще и выходить не хотел. Знаю я вас, говорит. Столько веков всякую дрянь на голову кидаете: то Тифона, то преступников. Ну, правда, когда я ему малость обрисовал — так он как пробка на волю вылетел. Сначала толку от него не было: как глянул, что мы натворили во время своего правления — рванул в годовой запой, но вот потом…
Гостенек притушил блеск в глазах. На моем лице отчетливо было написано: «Ударишься в воспоминания — будешь ударенным дополнительно. Кружкой».
— Так вот, мы жили как прежде. Несколько интриг, мелкие войны, пиры, интриги, измены… — широкий жест, — дети от смертных, их подвиги. Скажи спасибо — до вас это не дошло, ваши куцые сборники мифологии были бы гораздо толще. Раз примерно в десять лет мы осматривали котел и замыкали его на все новые реликвии… хм, меняли батарейки, так проще? Под наш котел нужно было постоянно подкидывать новых дровишек. В ход шли реликвии — трезубец, копье, шлем, к которым мы привязывали «стенки». Средоточие памяти. Средоточие времени. К нам ничто не могло войти — и от нас ничего не могло выйти.
— Да неужели? — хмуро сказала я в кофе. По моим понятиям, один рыжий халвожор и один русоволосый мозгожор под понятие «ничто» не попадали.
— А… я? Я — случай особый, я ведь все-таки трус. Никогда не замечала что там, где смелый ударится о стенку, трус через нее просочится? Ну, вот я и…
— Десять лет назад, — подсказала я. Если только мое инженерное чутье не врет, этот самый барьер времени был наиболее уязвим именно во время «смены батареек». — То есть, ты умудрился найти лазейку и смылся. Почему?
Тип с такими хитрыми глазами просто не мог ее не найти. И сказать правду вот прямо сейчас он мне не сможет тоже.
Аид нацелил на меня ложечку.
— Когда тебя выберут богом подземного мира на вечность-другую — вспомни этот вопрос, ладно? А сейчас можешь для примера мифы вспомнить. Как там в ваших книжках — описывается моя вотчина?
Ага ж, пресловутое мрачное царство. Пиры-герои-войны — это все-таки на поверхности…
— Значит, тени стонут, Харон машет веслом, все невеселые… а, да, и там негде пускать камешки, — меня наградили милостивым покачиванием ложечкой. — И не жалко было? У тебя ж там была… не знаю, на Олимпе — родня… о, жена. А как ты… с женой-то?
Ложечка на секунду остановила свое движение в кружке с кофе. Гость зажмурился, как от дурного воспоминания.
— А что с женой? — голос у него остался вполне себе прежний. — С женой у меня было как со всеми. Мало что я ее украл, так еще я — это я. То есть, там Зевс, тут Посейдон — и вдруг…
— Мда-а-а, — страдальчески выдавила я, ощутив весь трагизм этой семейной пары. — Значит, ты решил взглянуть, как там у смертных дела обстоят. И Гермий еще сказал, что ты… ну…
— Уверовал, — радостно подсказали мне. — Это слово не нужно запикивать цензурой. Хотя если ты хочешь поговорить о словах, которые нужно запикивать…
На данный момент меня больше интересовало, откуда он знает про цензуру. А, и еще — это у олимпийцев милая семейная традиция, истреблять продукты питания в моем доме?
— …то обрисуй ими нашу ситуацию. Очень подойдет. Одно греческое выражение ты уже зна…
Я малорадостно употребила оное выражение. Рука Аида замерла на полпути за третьим бутербродом.
— Может, ты еще не понял, но я не знаю, что это за ситуация. Сначала ты говоришь, что Гермий соврал, потом тащишь на непонятное кладбище — кстати, где тебе бьют морду! — при этом с какой-то радости обзываешь меня своим хранителем, а я ни сном ни духом…
— А, — сказал гостенек и хихикнул особенно жизнерадостно. — Просто уж очень силен был образ типа «Геракл нового времени. Женщина и с лопатой». На самом деле все просто. Судя по тому, что на Олимпе пропадают реликвии, кто-то собирается сломать наш с папочкой «котел». Пока что дела у них идут не особенно хорошо: думаю, «котел» всего лишь может пропустить бессмертного, с ограниченными силами и на очень короткий срок.
— Ага. Поэтому Гермий со мной не пошел.
Меня одарили активными кивками и энтузиазмом на лице – мол, можешь, когда захочешь!
И кстати, когда этот подземный вор успел стыбрить из моей руки бутерброд?!
— На кладбище ты пришел за шлемом, так? — я демонстративно сжала в кулак пустую ладонь. Аид в ответ продемонстрировал свои: девственно чистые. Не брал мол, ничего не брал… — У тебя что там, портал какой-нибудь?
