— Съем всю твою халву. А потом кэ-эк тресну тебя своим жезлом!

Оный жезл мне тут же продемонстрировали. В точности тот кадуцей, которым его изображают на вазах в Эрмитаже.

Только гадюки вокруг него настоящие. Крупные, с недовольными физиономиями.

— И что будет? Они меня ужалят?

— Шишка будет, — ответил Гермий и огорченно закряхтел. – Ну, ладно. Пусть деньги. Золото. Много. Работать не будешь вовек…

— Спасибо, но… вы уж без меня как-нибудь.

Потому что здоровье дороже. Наверное, Эврисфей тоже сказал когда-то Гераклу – мол, только и делов, что кой-куда сгонять…

Гермес испустил тяжелый вздох. Скучный он какой-то стал. И халву жевал без малейшего запала.

— Нельзя без тебя. Он на тебя указал.

— Оракул?

— Его жертвенный нож.

— Чей?

— Того, к кому мы тебя посылаем.

— А к кому это вы — посылаете? И куда, не соизволите просветить?

— Куда — мы и сами не знаем. Могли бы сами — нашли б, да вот огорчение — не видим мы этого старого…

Тут последовало очень тихое и очень эмоциональное греческое ругательство.

— Кого?

— Моего дядю…

И как не переломать ноги в этой божественной генеалогии? Я мифы читала, да, но не так ведь внимательно, а у богов еще была традиция жениться на собственных сестрах, племянницах (и иногда даже на бабушках!). В общем, я даже не в курсе была, кто папа Гермия, а уж об остальном…

— Которого?

— Старшего, — с таким видом, будто у него зубы заболели. — Старшего Кронида.

Ну, про Крона, который глотал собственных детишек, я худо-бедно слышала. И были у него три сына, и третий был дурак, то есть, совсем не дурак, а просто Зевс…

— Зевс? — осторожно поинтересовалась я.

Мотание головой показывало: «Если бы!» Угу, Зевс был младшеньким, потому его и не проглотили — не успели. Остановимся на тех, кто побывал в утробе папашки.

— Посейдон? — да нет, Посейдон чего-то там бурлит, а Зевс лупцует, и… вот правильно — правильно лупцует, а этот рыжий гад правильно головою мотает, потому как — сессия, галлюцинация, не поеду!!!

И сама головой замотала, помнится. Да как! У меня потом три дня спина побаливала, а шея хрустела…

— А где у вас тут бюро находок? — просюсюкал Гермес тоненьким голосом. — А то у нас, знаете ли, Аид потерялся.

========== Античные беседы за кусочком халвы 2 ==========

«Ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля, в мрачное царство Аида», — издеваясь, отдавался гекзаметром в ушах чей-то гаденький голосок. Там вообще, много чего отдавалось. И насчет Стикса, и про Харона, и про Цербера трехголового, и все крутились отрывки каких-то голливудских фильмов, но главное — именно вот это. Насчет мрачного царства мрачного бога.

А эта рыжая галлюцинация, понимаете ли, развалилась на моем любимом кресле, смотрит хитро и сочувственно… халву жрет. Совсем оборзели галлюцинации. И сессия.

В попытке защититься от жутких подземных миссий я вооружилась мухобойкой. Ручка мухобойки удачно торчала из горы конспектов на этажерке.

Гермий скептически приподнял бровь.

— От незваного, крылатого и любящего сладкое, — отрезала я и с намеком помахала мухобойкой (при этом подумала, что надо будет пристроить на этажерку что-нибудь потяжелее. Например, топор как символ моей принадлежности к русской нации). — Не поеду. За деньги не поеду, за бессмертие не поеду, за всякое другое вообще-то тоже не поеду. Вот.

Даже трижды не поеду, учитывая, чем там заканчивалось с большими героическими миссиями: то корабль на кого рухнет, то плащ отравленный наденется…

Гермий мечтательно вглядывался в потолок, смакуя халву по щепотке. На лице у него отражалось неприличное прямо наслаждение.

— Вот прямо амброзия, эх-эх. Божественная пища. Знаешь, у наших она теперь только по большим праздникам: вымерли, понимаешь, те, кто готовить умел. Но вот еще сколько-то осталось. Полезная вещь амброзия, а для смертных… для смертных — прямо целительная. Прямо любую болезнь… с одного глоточка, представляешь? Только вот, говорю, мало ее осталось. Чтобы за просто так-то раздавать.

Я подавила мысль о том, что топор-то все-таки надо было пристроить на этажерку (орехи хорошо колоть… ну, не знаю, апельсины, может, резать).

Вторую мысль — о затхлых больничных коридорах, профессионально-участливых глазах врачей («Ну, вы же понимаете, тут уж сколько осталось, столько осталось, а мы продлим, как можем»), восковом лице отца — давить пришлось дольше.

Я села на тахту (гость ее проигнорировал, с нее нельзя было забросить ноги на стол). Покрутила в пальцах мухобойку.

Наверное, Гермий это принял за знак рассказывать, поскольку за следующие полчаса осчастливил меня ой, как многим.

Выходило, что нынче боги Олимпа перешли в партизанско-подпольный режим жизни (никаких громких оргий, развязывания войн, делания детей кому ни попадя направо-налево). Смирно жили маленькой, но могучей кучкой, за счет нескольких сект, да людской памяти (тут Гермий хихикнул в сторону пару слов про Голливуд и фанфики). Способности кой-какие сохранились (мне торжественно продемонстрировали грязную ногу в крылатой сандалии), но размах не тот, что раньше, да и вообще, труба пониже, дым пожиже. Укрывательство от смертных и адептов христианства (которые, согласно Гермию, шныряют поблизости от олимпийцев, нервно вскрикивая «Партизанен?») обеспечивали кой-какие реликвии, оставшиеся со старых времен. Да-да, трезубец, стрелы-молнии и все такое. Но вот копье Ареса и молот Гефеста уже сперли. И Дионис тоже тирса не досчитался. И если так пойдет и дальше — скоро всем желающим представится занятная картинка…

— Ну, а на этой волне, понимаешь, пошло-поехало… Все друг друга подозревают, опять же. Зевс решил, что Гера хочет его свергнуть, это не особенно далеко от истины, кстати сказать. Дионис вот запил.

— Это ты уже говорил.

Гермий широким жестом обозначил, что такое повторить никогда не будет лишним. Я вообразила себе нрав олимпийской семейки (не худо известный по мифам), вычла несколько веков божественной фрустрации, помножила на всеобщую подозрительность и бесконечные запасы алкоголя у Диониса… Венцом формулы в моем сознании стал белый пушной зверь. Совершенно не греческий.

Передернувшись, я отжала у посланца богов часть халвы. Гермий отдал, но покосился так, будто у него отнимали последнюю радость в жизни.

— Ну, а шлем-невидимка был только у одного. Как и жезл царя подземного мира, заставляющий что смертных, что бессмертных говорить правду.

В ответ я осчастливила Гермия нехорошим русским эвфемизмом. То есть, теперь мне еще нужно ловить нечто мало того что мрачное, злобное и всякое такое, так еще невидимое?