— Ага, то есть, вам интересно, не Аид ли это прихватил вещички остальных и смылся под невидимостью, а если не он, то кто…

— Да зримый он, зримый, — буркнул Гермес обиженно. — Шлем теперь долго не работает. Другое дело, что мы старика не видим с тех пор, как он ушел. Ну, в людской мир, — он изобразил волнообразное движение, будто показывал рыбку. И добавил экспрессивно: — Малака*!

Звучало жуть как филологично. Я поторопилась догрузиться халвой, предчувствуя очень нехорошие новости. И точно, Гермий обрушил на меня чуть несвязный водопад фраз, от «да он особо никогда ни с кем не ладил», «да эта его философия» и «у него крыша поехала, а нам тут летай… к прекрасным девам».

На интонации на последних словах я уже не реагировала.

Под халву эта история шла, как любимый сериал.

— Так он, значит, поссорился с родичами? — в памяти как по заказу объявилось что-то голливудское про бунты и «захватить власть над Олимпом«… стоп, или это только голливудское?

— Хуже! — Гермий бросил измываться над халвой, нагнулся и выдал театральным шепотом: — Он уверовал!

— А в ко… э-э, собственно, во что?

В ответ вестник с брезгливой гримасой сложил крест-накрест два пальца.

Халва у меня пошла не в то горло, и короткое «ШТА?!» дополнилось кашлем. Дело даже не в том, что представлять вот это самое мрачное и с горящей башкой (это у меня в памяти откуда?) деловито расталкивающим бабулек в очереди в свечной стол грешило приступом заядлого антиклерикализма. А, хотя нет. В этом-то и было дело.

— Да он всегда был… — Гермий облизал палец, поднял его к виску, но вместо того, чтобы покрутить, спустил воображаемый курок. – Ну, это, со странностями. Раньше как-то, правда, находили общий язык. Теперь вот…

— Мне еще что-то нужно знать, — утвердительными интонациями и нехорошим предчувствием выдала я.

И предчувствия, конечно, оправдались.

— А я не говорил, у кого я учился маскироваться? — Гермий невинно поднял рыжие бровки. И задумчиво добавил:

- Да, вообще, и красть тоже…

Комментарий к Античные беседы за кусочком халвы 2

* нехорошее греческое слово

========== Лингвистические барьеры ==========

Вообще говоря, я ко многому была готова.

Например, к громким пересдачам в августе. Гермий честно предлагал вариант в духе «дуну в зачетку — вот и оценка». Дуть в ведомости в нашем деканате бог воров отказывался наотрез, и по его виду можно было заключить, что были, были страшные прецеденты…

Еще я готова была к долгим миссиям. Потому что Геракл, сколько помню, тоже не один год за львами-гидрами шастал, а у меня еще и подвиг покруче: не песика притащить, а самого подземного царя. Чокнутого, мрачного, зловещего вора, могущего стать невидимым и внезапно свинтившего на путь иной веры. К тому же, миссия еще и считалась выполненной только после того, как я представлю пред ясны очи олимпийцев а) Аида, б) шлема и жезла Аида. Без комплектации царь за трофей не считался.

К трудностям меня тоже подготовили, снабдив, во-первых, тем самым жертвенным ножом, который на меня указал и который вот именно меня должен привести к хозяину. Нож был плоским и бронзовым, грелся в руке и тихонько тащил в нужном направлении. В кармане у меня булькался хрустальный флакон с мутной взвесью, о которой было сказано, что это голос оракула, надо будет все усложнить — открою. Еще у меня был моток веревки, спряденной из чьих-то подозрительно мягких волос («Если надо будет вязать», — коротко обмолвился Гермий). Про остальное посланец сказал, что сама додумаюсь — раз уж избранная и читаю книги с такими названиями (и подозрительно покосился на мою этажерку).

Так что да, я была готова даже уламывать пропавшего Аида добровольно показаться своим всеми способами, от «Да на кого ж ты их оставиииииил?!» до «молотком по голове, быстро делаем мумию и молимся, чтобы на таможне не заметили».

Но вот искать, в некотором смысле, подземного бога на берегу Ладоги я как-то оказалась не готовой.

В будний, хоть и солнечный день Ладожское озеро было привычно бескрайним и легкомысленно голубело. На самой воде активно занимались промыслом рыбы чайки и рыбаки (эти с лодок). На берегу было оживленно не так: компания мужичков активно закусывала на покрывале, бродила по мелководью какая-то влюбленная парочка, да еще какое-то тело пускало камешки по воде.

Вот к этому телу бронзовый нож и стащил меня с крутого бережка, причем я успела набрать полные туфли песка. После чего нож, видимо, от осознания выполненного долга, нагрелся в руке особенно сильно, дернулся и спикировал на гальку, к ногам, так сказать, хозяина.

— Ти канис? * — выпалил тот, не особенно удивившись.

— Э-э-э, — с тоской ответила я и полезла поднимать нож. С намерением сделать тому твердое внушение (еще когда он указал на меня, у меня было сильное ощущение, что этот нож работает даже хуже наших навигаторов). Потому что эта штука притащила меня к первому попавшемуся греческому туристу.

Который уже с первого взгляда не Аид.

И рост-то ниже среднего. И щупловат для подземного царя. И такой славянской внешности еще поищи — русые волосы (вполне современная короткая стрижка), длинное скуластое лицо, глаза то ли серые, то ли серо-зеленые.

И улыбка — чересчур открытая и прямая. Русский человек в пик сессии такой улыбки боится. За ней ему мерещатся неведомые козни.

Про одежду молчу. Зеленая майка с оранжевым принтом, более чем легкомысленные шорты. И шлепанцы.

Шлепанцы, на которые я натолкнулась взглядом, уже потянувшись за ножом, меня добили. Я так и застыла в позе картошкособирателя, потому турист немножко подождал, наклонился и подобрал нож сам.

— Боро китаксо? — спросил он, поигрывая им в пальцах. — Посо кани? **

— А-э-э, Гермий дал, — рискнула я. — Понимаете? Гермий! То есть, я тут вроде как ищу одного человека… или не человека.

— Эхис оморфа матиа***, — бодро выдал турист, улыбаясь все так же лучезарно.

— Ду ю спик рашн? — уныло вякнула я на мне доступном и была срезана фразой:

— Хрязомэ дъерминэа.****

После «хрязомэ» мне очень захотелось вверх по косогору — и ничего, что туфли в песке. Вот только нож все так же грелся и оттягивал руку — прямо как щеночек, который ну очень хочет к хозяину.

Вот только прищур небожественных глаз был что-то очень уж хитрым, я уже у кого-то такой видела…

Вот только я начисто не могла определить, сколько этому греку лет. Тридцать? Сорок?! Больше?

— В общем, я извиняюсь сейчас, — угрюмо сказала я. — Но попытка не пытка.

Чайки уныло обстебали с высоты мои последующие попытки стать хоть немножко филологом. Мои запасы греческого сводились в основном к именам, я их честно на грека вывалила, все олимпийские, какие помнила. Грек оживленно кивал и даже показывал большой палец — то ли радовался узнаванию, то ли поощрял мое знание греческих реалий. Допроса в духе «плохой следователь» (с тычками в грудь и вопрошанием «Аид? Подземный царь? Харон, Цербер, Сизиф, андерстенд ми?») наткнулась на это самое «хрязомэ». Категорическое. С чувством.