Могу поспорить, они успели забыть про Клима.
Теперь вот как-то удивленно закрутились. Вроде как: откуда звук?! Персефона поперхнулась и перестала с криками вырываться из рук родни. Аполлон пару раз хлопнул ресницами и медленно, через плечо…
— Верно ли я услы…
Сила и Зависть стояли в сторонке с очень озадаченным видом и делали вид, что они не при делах.
Клим был свободен, только немного встрепан. Лицо…
Теперь я поняла, как выглядит перегоревший ужас. Страх, который хуже страха. Который толкает на отчаянную храбрость.
— Я оспариваю твою власть и вызываю тебя на поединок, — повторил он звучно. — Ты не можешь отказаться, не лишившись трона.
========== Поединки между бессмертными и не только ==========
«Нежда-а-анчик», — тянул гадкий голосок у меня в голове. Могу поспорить, в голове у остальных поселились в этот момент похожие голоса. Уж очень дружно все онемели, Посейдон себе вообще бороду в морской узел завязал.
Разве что Крон ухмыльнулся еще шире, уселся на ближайший осколок колонны, вытащил из воздуха какую-то снедь и приготовился к зрелищу. Физиономия Крона явственно говорила, что вот, сынок-то не разочаровал, изобретательный какой, в Тартаре такого не показывают.
Персефону все резко бросили держать. Еще и расступились подальше с опасливым видом — мол, мало ли что, а вдруг заразная, с таким-то супругом.
— Ты. Вызываешь меня. На поединок? — Аполлон с улыбкой покосился на родню, приглашая посмеяться, но смешков что-то не было. — Я-то думал, ты воззовешь к своему новому покровителю… Не страшно, дядя? Мне-то казалось, ты слишком трус, чтобы сражаться.
— Обычно, — коротко бросил Клим. — Бывают, знаешь ли, моменты, когда трусы перестают бояться… ты просто не видел предыдущего, племянник.
— Кто же видел? — промурлыкал Аполлон, неспешно сбрасывая с плеч божественно красивый плащ.
— Я, — признался сквозь какой-то античный хавчик Крон.
Судя по физиономии Посейдона — и он знает, что бывает, когда кроткий Климушка выходит на тропу войны. По-моему, царю морей внезапно отсюда хочется быть подальше.
— Титаномахия, — фыркнул Аполлон. Если его и проняло, то ненадолго. — Сказка стариков. Никто не задавал себе вопрос — как скоро она бы кончилась, будь мы на вашем месте! Но мы проверим. На чем ты хочешь биться, дядюшка? Вернее, не так. Какое оружие ты не боишься удержать в руках? Жезла у тебя больше нет… не хочешь ли посоревноваться в стрельбе?
Радостное «гы-гы» в рядах олимпийцев потухло, когда там глянули на Посейдона. Тот изображал руками мини-сценку под условным названием «Ни-ни-ни, придурок, только не лук!»
— Охотно, — отозвался Клим и покосился на Посейдона. — Ты не рассказал им, брат? А что ж так? Неужели не сообщил, какое оружие в Титаномахию считалось оружием труса?
Аполлон немножко подрастерял дружелюбие античного Баскова. Ну да, кому приятно-то знать, что противник — тоже лучник. И что это почему-то в древние времена в грош не ставилось — наверняка по тем соображениям, что лук позволял бить с дистанции, а древним подавай реальный мордобой, чтобы кишки со всех сторон летели.
— Нет, это слишком просто, — тут же сменил тон бог стрельбы и искусств. — Преимущество за мной слишком явно… Копья? Думаю, не настолько зрелищно. Думаю, я остановлюсь на мече — схватка лицом к лицу как раз по мне… что скажешь, дядюшка?
Клим пожал плечами. Хотя и очевидно было, что если уж какое-то оружие ему не подходит — так это как раз меч.
Странно они смотрелись друг напротив друга. В смысле, когда олимпийцы щедро снабдили их щитами и мечами. Античность — вся из себя сияюще-божественная, прямой клинок и щит лежат в руках как влитые, можно хоть сейчас ваять. И Клим. В том смысле, что смотрелся он настолько неваябельно, что Алик как-то огорченно крякнул. И меч более умело, скорее всего, держал бы именно Алик.
Ну, или даже, возможно, я.
Бой был не зрелищным.
Он скорее напоминал молчаливое избиение мастером новичка: раз-два-три — у Клима оказывается царапина на боку. Раз-два-три (от каждого удара Клима так и качает) — его щит раскалывается, будто из глины какой-то сделан. Удар-попытка парировать — красивая, изящная атака Аполлона — и у Клима выбит меч, местный античный Басков ухмыляется и показывает — мол, поднимай, пока я добрый…
Олимпийцы хмыкают и комментируют вполголоса, вроде, ставки даже делают. Персефона замерла с побелевшим лицом, с которого смылось недавнее высокомерие, Крон задумчиво жует, а у Клима уже во второй раз выбит меч, и Аполлон, явно рисуясь, покалывает его — то в ногу, то в запястье… и серебро уже капает на древние плиты.
Сначала почти незаметно, а потом уколы становятся серьезнее, превращаются в легкие раны — и Клим начинает шататься, и плиты заляпываются бессмертным ихором.
А я стояла и смотрела на это. И даже не пыталась прогнать от себя чувство безнадеги. Потому что — да, Клим старался. Он даже ухитрялся атаковать — безнадежно, но хоть как-то, потому что его шатало от каждого удара противника. Он нырял в сторону, делал какие-то финты, обходил так и этак, что-то там хитрил…
Но ведь это же теперь сражался не повелитель подземного мира — с богом стрелков и искусств. Это ведь сражались — два бога. Один — стрелок и покровитель искусств, да. А второй — просто так…
Очередной прямой удар чуть не вывихнул Климу запястье.
Просто два бога, один из которых был трусом.
Меч, выбитый в третий раз, звякнул о камни. Бессильный, выщербленный — раненый, как хозяин.
Который был ниже. Слабее.
Клим упал вслед за мечом: попытался уклониться, да раненая нога подвела.
Который вообще непонятно, на что надеялся.
— Ну вот, ну вот, — неторопливо проговорил Аполлон, подходя к лежащему на храмовых плитах Климу. — Когда там заканчивается бой между бессмертными? Когда один из них признает себя побежденным. Или когда он не может подняться. Ты можешь подняться, дяденька?
Клим дышал тяжело, с присвистом. Его фигура, плиты, посеребренные божественной кровью — виделись как-то расплывчато, смутно… Кажется, это я ревела, сжимая ладонь Алика и не понимая — почему никто не помогает этому, на плитах, почему никто не помога…
— Кажется, можешь, — с сочувствием проговорил Аполлон. — Просто не хочешь. Ну что же, мой удар, конечно, не убьет тебя, но поставить точку все же…
Он поднял меч и приготовился опустить его острием вниз.
Целясь в горло.
Вскрикнула Персефона — ее там опять держали родичи, но голос ее звучал так, что молчать я не могла.
— А ну, убрал меч, скотина!
Ну да, вроде как, это было порядочным удивлением. Или что у него там на прекрасной роже изобразилось. Мне было как-то плевать. В общем-то, практически на все, кроме одного: моего знакомца, лежащего на древних плитах.
— Я слышу голос смертной? — переспросил Аполлон, а Крон начал поглощать хавчик с удвоенным оживлением. — Или это кто там… гавкает?
— С тобой, свинья, не гавкает, а разговаривает кап… — вот блин, чуть цитировать не начала, — Елена Кириенко. Которая, как вы сами сказали, Его. Убрал меч, кому сказано! А то я ведь могу и о помощи попросить. Как на одном кладбище — спросите Персефону. Или вообще могу с тобой — как с Цебрером.
Алик шумно вздохнул, когда я без особого напряга подвинула его в сторону. Кажись, он приготовился помирать за мою дерзость. Глупый — все равно ведь помирать, так хоть с музыкой.
И если уж честно, веры во мне в тот момент было ой как мало. Может, потому что могущество олимпийцев было слишком уж очевидным. Или потому что я понимала — не могут же нас до бесконечности просто так прикрывать.
Вот только мозг технаря подметил маленькую, крохотную детальку.
Им была нужна кровь христиан для жертвоприношения — да.
Думали ли они, что сможет сделать с ритуалом кровь мученика?
Осталось просто и безыскусно попробовать помереть за веру, а то и за ближнего своего (Климушка, я надеюсь, ты там сойдешь за моего ближнего) — и надеяться, что я смогу исправить хотя бы это. Или Алик, который умрет за меня.
