— Понимаешь, оказалось, что у барьера есть недостаток. Вещи богов давали нам возможность проходить через него в этот мир. Ненадолго, как Гермесу. Проходить — или пропускать кого-то. Наши силы при этом были ограничены. И чтобы открыть барьер хотя бы на какое-то время… пропустить сразу нескольких из нас… понадобилось довольно много божественного оружия… и связующая нить. Кто-то, кто задержался в этом мире и попытался отречься от своих сил. Нужен просто пустяк, сущий пустяк— чтобы он проявил свои силы. Не какую-нибудь мелочь… свои настоящие силы. Настоящую власть.

Судя по тому, как был бледен Клим, он этого не знал. Кажется, он даже попятился, пока она говорила.

— Что может заставить труса вернуться к своей власти? — спросила Персефона у клинка. — Что может принудить бога взять то, что выбросил? Ты говорил, что мы слишком горды. Что мы себялюбивы. Как еще ты говорил? Что ценнее нас самих у нас ничего нет? Так может быть, давай просто…

Клим решительно шагнул назад, но она вдруг исчезла. Показалось только: мелькнул в воздухе древний шлем…

Потом воздух прорезал нож, ударяя бывшего подземного царя в середину груди.

— …проверим.

Вскрика боли не было — только закружились, зарадовались тени.

Тени упали на руины заброшенного храма, соткали плащ и венец, подземный нарастающий вой заглушил мои бессильные ругательства, дрогнула и расселась земля — пропустила багряное пламя.

Капли серебряной крови еще не упали на траву, а из воздуха начал уже прорезаться другой храм — с целыми стенами, со статуями, с высокими фигурами, стоявшими в нем…

— Барьер открылся, — прозвенел холодный голос подземной царицы. Она сорвала шлем своего мужа, рывком выдернула нож из груди у Клима и мимолетом глянула на нас. — Молитесь своему богу, если хотите. Если думаете, что это поможет.

Я почему-то не могла. Стояла и смотрела, как прорезается из лица Клима то, чужое лицо, как трепетно коронуют его черным венцом тени, как джинсы и футболка становятся античными одеждами, как падает на плечи плащ…

Треснула и раскололась завеса между мирами — как глупая, дешевая амфора.

Напротив нас стояли те, кого один трус когда-то не хотел пропустить в наш мир.

Этот трус тоже стоял, с помертвевшим лицом глядя на улыбающуюся жену.

— Καλώς ήρθατε , Άδη,** — обронила та тихо.

Комментарий к Особенности брачных отношений на фоне глобальных катаклизмов

* Ты попался

** Добро пожаловать, Аид

========== Тру-античность и немного драмы ==========

В общем и целом, это довольно эпично. То есть, Клим весь такой в черном и Аид, Персефона вся такая ликует, а Алик над моим ухом надрывно шипит, что поползли, мол, за колонну, ховайсь, славные партизаны. А мне как-то совсем пусто, и я понимаю, что крест на груди — что он не в помощь мне сейчас.

Потому что во мне слишком мало веры.

Потому что крест — он вроде как подарок. А во всем остальном я не разбираюсь совершенно. А напротив нас — те, от кого вообще вряд ли спрячешься. Смотрят всевидящими, мудрыми и пронзительными взглядами.

Все, даже Гермес в широкополой шляпе и обтрепанных сандалиях. Этот затесался во второй ряд — вроде как, не при делах. Но взгляд — он настораживает и морозит.

Но не так, как взгляд у этого, который стоит впереди. Который светлее солнца и прекраснее похудевшего Баскова. Этот — который с золотыми кудрями, осиной талией и взглядом стрелка — он острее других, пронзительнее многих, и я понимаю, что от стрел его взгляда в этом храме не скрыться.

Вряд ли можно скрыться и где-то еще.

Всего их десяток, я узнаю не всех, но почти уверена, что вон тот, румяный, в леопардовой шкуре — Дионис, а гибкая охотница с луком — Артемида…, а вон воин — это уж наверняка Арес. Кто-то стоит за плечами — я не стараюсь их рассмотреть, в глаза только бросается высокий, длинноволосый и длиннобородый, с проседью и ироничным изгибом губ.

Потом опять как-то соскальзываю на этого, который впереди. Он прямо-таки притягивает внимание, как драгоценная цацка.

У него улыбка лидера и искрящаяся радость на лице.

— Ты молодец, сестренка, ты молодец!

Персефона отозвалась усталым жестом. Что-то вроде «А ты сомневался?»

Аид запустил пальцы в волосы — они так и остались русыми и короткими.

— Аполлон, — сказал он разочарованно. — Я-то думал — Зевс.

В рядах олимпийцев наметилось движение. Наверное, у них полагалось приветствовать семью как-то иначе.

— Дядя, — в ответ раскинул руки Аполлон. — С возвращением, дядя! А мы-то так тревожились, нет, правда. Я сложил грустные песни о мудрости и справедливости, покинувшей наш мир…

Персефона фыркнула и пробормотала что-то о трусости, покинувшей их мир. Аид задумчиво пялился на родственников.

— Папа, — выдал он внезапно. — А я тебе успел сказать, что ты гад?

— Раз десять, — невозмутимо отозвался тот самый, с волосами, просоленными сединой, и иронической ухмылкой. — Пока я за тобой во время Титаномахии гонялся. Забыл, что ли? Нацепил этот шлем и орешь из невидимости, что я, мол, гад.

— Точно, — вздохнул Аид. — И сейчас им остался. Ты-то зачем в это дело вляпался — завоеваний жаждешь?

— Мне-то какие завоевания? — преспокойно отозвался старый титан и пригладил усы. — Они без меня справились. Я так, посмотреть…

— А куда же это вы дели Зевса, — продолжал Аид как на светском рауте, — ведь вы же дели куда-то Зевса, признавайтесь. Только не говорите, что как на том пире, запихали его в бочку с…

— Хватит! — повелительно прозвенело в храме, и колонны отозвались гулом. Глаза Аполлона светкнули гневным холодком. Потом опять просияли и стали добрыми-добрыми, как у Ленина на новогодней ёлке. — Отец остался в стороне, дядя. Сказал, что устал от битв. Нет, сказал иначе, как-то непонятно: «Одной с меня хватит». Но он не запрещал нам попробовать.

— Ума набрался, — с удовольствием вставил Крон.

— Ну, надо же, — в тон ему отозвался Аид. — Хорошо. У вас есть сила древнего оружия…

— Его было очень просто добыть, если твой брат — бог воров, — любезно вставил Аполлон, и Гермес позади него явственно приосанился.

— У вас есть помощь Крона, вы выяснили, что уничтожить Предел может жертвоприношение.

— У нас даже есть армия, — зубасто пресек Аполлон эту попытку потянуть время, — собираем. И единственное, чего у нас нет, дядя… у нас нет Владыки подземного мира, который проведет нужное нам жертвоприношение. Понимаешь, Владыка с чего-то вбил себе в голову, что может перейти на сторону врага. И что мы его при этом не достанем.

Он был настолько блестяще подл, что в него можно было бы даже влюбиться.

— Возьми нож, дядя, — мягко вещал он, и волосы золотились, и улыбка искрилась искренностью. — Возьми нож, окропи алтарь и открой нам выход. А после можешь заняться чем угодно. Ты можешь воссесть со своей женой в подземном мире — сестра ждала тебя, она ждала тебя удивительно упорно, отказывалась даже брать любовников, которые были бы храбрее и красивее. Будь достойным ее хоть раз, ну же, дядя… поступи как олимпиец. А если вдруг не хочешь — что ж, после открытия Предела ты можешь отправляться к Тому. Воевать на его стороне вместе со своим бывшим посланцем. Спасать жизни смертным и замаливать грехи.

— Аид, — вдруг окликнула Персефона тихо. — Согласись на то, что он говорит тебе. Ты понимаешь, что смертные обречены. Их убьют всё равно.

Смертным, в смысле, нам с Аликом, от этого легче совсем не стало.

Аид тихо засмеялся — вроде как, смехом прежнего Клима, но мурашки у меня по плечам побежали недетские.

— Допустим, я не собираюсь наносить удар, — проговорил он. — Вы вернули меня в мой мир? Снова сделали царем? Отлично — у меня масса дел, знаете ли. Тени, небось, соскучились. Цербер проголодался. Ну, я к себе, а вы тут попытайтесь открыть Предел подручными средствами.

Подручными средствами — это, стало быть, мной и Аликом? Спасибо, Климушка, век помнить буду.