— Тебя защитили, кирие, — шепнул он, поднялся, сел и спрятал лицо в ладони. — Меня… меня жгло. Весь путь… весь путь насмарку. И кого я обманывал, я не смогу, не смогу никогда, я слишком…
… «подземный бог»? Могла поспорить, что он договорит это. Но он сказал страшнее:
— …трус. Однажды я просто…
— Ну уж хренушки, — внезапно и мрачно приложила я. – Мне, честно говоря, все равно, кто ты там такое. Зато не все равно, что твои сородичи собираются творить беспредел. И что они как-то нехорошо дышат нам в затылок. А значит, эти самые стенки они и без того изрядно расшатали. А потому, если ты мне тут сейчас вдашься в грех уныния — получишь под античный зад боевой сумочкой. Встал, включил мозги, быстро прошарил, как нам дальше действовать и вообще отбиться от супостатов!
Тон свое взял: античный гостенек шмыгнул носом, вытер ладонью лицо и недоуменно на ладонь же посмотрел.
— Впервые после Титаномахии, надо же, — отметил тихо. Поежился. — Пойдем, кирие.
Поднимался он все-таки с трудом, так что мне пришлось подставить ему плечо.
Чувствовала я себя на удивление неплохо. Для человека, у которого еще пару дней назад все было вполне пристойно, а теперь… ну да, один вот насыщенный день за другим. Но уж обо мне даже воспитательницы в детском саду говорили, что мне бы в органах работать. Стальные, мол, нервы.
И вообще, вокруг была весна. И ничего, что кладбище. Уже занимался рассвет, и начали подавать голоса птички. Золотились солнцем листочки. И одуряюще-сладко пахли цветы — так вот откуда тот самый запах! Я-то думала, кому нужно было засаживать эту часть кладбища нарциссами?
— …гйяти то канете, басилисса му…**
— Опять по-гречески, — устало откликнулась я на задумчивую тираду над своим ухом. – Так, стоп… стоп. Ты что, о жене сейчас говоришь?
Комментарий к Невеселье на кладбище
* Мертвые, повинуйтесь и приди…
** Зачем тебе это нужно, царица моя…
========== История любви и немного табуретки ==========
Альтернативная история похищения — в студию! С интересом выслушаю мнения о Персефоне)
На рассвете Питер был пустоват, красив и по-майски ароматен. И я это сейчас не только о нарциссах или отсутствии утреннего смога.
Любовь витала в воздухе. Трепетала крылышками. И имела античный, подозрительный облик.
— Вот эх, — сказала я, обнаружив в себе неспособность даже выругаться после пережитого. – Нет, честно. Ну, она-то тут зачем? То есть, причем? То есть, за что тебя-то?
— Думаешь, не за что? — откликнулся Клим. Он уже на меня не опирался, но продвигался рядом со мной по питерским улочкам в состоянии тихого самобичевания, тихой грусти и аномальной задумчивости. Словом, хоть ты дай ему в руки камушки, чтобы лучше уж их по воде пускал. Или же бери оный камушек в руку и пытайся выстучать оттуда прежнего Клима.
— Можешь не рассказывать. С утра-то… — зевалось длинно и сладко. Хотя вообще-то после пережитого я по идее месяц должна не спать. — Ладно, давай начинать с начала. Давно ты знал?
— Не знал. Подозревал… наверное, с Цербера.
— А, да, — сказала я раздраженно. — Эту собачку за нами абы-кто бы не послал. Жезл тоже приобрел такую ненормальную мощь поэтому?
Ну да, а почему бы еще. Будись, мой полусонный технарский разум: мы все же были на православном кладбище. В двух шагах от могилы мучеников. А до того Клим годами жезл с собой в чемодане таскал — и ничего. Раз уж так жахнуло — совсем рядом был тот, кто мог жезлом как минимум управлять.
А при отсутствии Аида его женушка — де-юре руководитель подземного мира номер один. Остается закономерный вопрос…
— Вот что ты ей сделал, серьезно?
— Ну, — это прозвучало уже почти в прежнем тоне, — как ты понимаешь, для меня-то достаточно быть самим собой. Кирие, мы с женой… разные.
— То есть, она тебя не любит, — настроилась я, припоминая историю с похищением. Что там было — колесница, насильное кормление гранатом, мрачный-ужасный муж?
— На Олимпе не любят, — осек Клим коротко и резко. — В подземном мире, впрочем, тоже. Если любят — это плохо заканчивается. Любовь застывает — превращается в долг и пустую вежливость. Становится постылой страстью, которой легко пресытиться. Переходит в ненависть.
— Как будто только у вас, — покривилась я.
Пожатие плечами.
— У смертных любовь часто сопряжена с самопожертвованием. У нас этот компонент отсутствует начисто. Мы ничем не рискуем — может, от этого она словно обесценивается…
— Потому что вам не нужно рисковать?
— Нет, потому что на Олимпе не любят. Я, случайно, тебе об этом не говорил? Думаю, не обязательно жертвовать жизнью — достаточно хоть чего-то. Пойти против воли Громовержца и лишиться его милости — если вспомнить историю Ареса и Афродиты. Отказаться от шашней со смертными — если вспомнить историю… все истории, ха.
— Я тут как-то припоминаю, — заметила я между прочим, — что в источниках как-то маловато сказано о твоих шашнях со смертными. Или с подземными…
— …кирие, ты вообще подземных-то женщин себе представляешь?!
— …или вообще с кем бы то ни было. И ты рискнул столкнуться с… ну, как там назвать это самое, что Деметра ваша учинила?
Снова смешок. Невеселый, выжатый изнутри.
— Ах, да. Эту историю ваши аэды и вовсе вывернули наизнанку. Слишком много глупости. Слишком много трусости. Никакого величия. А получилось. — ну да… Ужасный царь подземного мира, невинная Персефона и гневная мать.
… и я как-то уже понимаю, что настоящая версия от всего этого в корне отличается. И что у меня нет ни шанса ее не слушать.
— Все началось с того, что Деметра решила выдать дочь замуж. Именно она, да. Об обете девственности вопрос вообще не стоял: все олимпийские троны уже были заняты, и такой обет сделал бы Кору второстепенным божеством. Ну, а Деметре бы достались насмешки Геры, Афродиты и Латоны: поверь, не у одних смертных есть желание выдать дочь замуж за знатного жениха. Желательно еще и красиво — чтобы осталось в веках. Арес отпал из-за любовницы-Афродиты: Деметра не хотела для дочки судьбы Геры. Аполлону хватило ума посвататься снисходительно. Со словами “ну, раз больше у твоей дочери нет шансов”…
— Представляю, что там началось, — пробормотала я.
— Не представляешь, кирие, — с ухмылкой отозвался Клим, — брат серьезно задумывался, не припрячь ли сестрицу в качестве кары для олимпийцев. Был еще Гермес, но ты же его видела. Кто в здравом уме за него замуж пойдет?
— А за тебя кто? — выдала я, собрав в кулак свой здравый смысл.
Клим глянул как-то даже обиженно. Затрепетал ресницами — позвольте, мол, а я не идеальный жених?
