— Нельзя управлять подземным миром и не… нахвататься, — он поморщился, - тот, другой, который может прийти… неприятен. Это возврат… к ним. Еще одно предательство. Отречение от того, к чему иду.
Наверное, я бы поняла, о чем это он. Полностью и с подробностями.
Но в данный момент меня волновало — куда это мы денем кокон ненависти, моргающий из веревки алыми глазиками.
— Слушай, Клим… — я решила больше не называть его Аидом, — а как он у тебя врата охранял?!
— Люто, — немного подумав, ответил бывший божок. — Тени сначала веселились… первые мгновения, помнится. Потом уже только бежали. Несмотря на то, что тени.
Потом возвел глаза к небу, вспоминая, и хихикнул:
— Но и это пустяки, кирие. А вот выражение лица Геракла, когда он понял, с кем ему придется бороться… — он посмотрел на мое лицо, пожал плечами и пояснил: - Ну, первые два часа этот герой вообще пытался Цербера найти…
Комментарий к Собачьи нежности
* нецензурно бранится, перевод затруднен
** аффтор в курсе, что в античности не было белых мопсиков. Но Тифон и Ехидна чего только ужасного не породили, так что…
========== Ангел без чина ==========
Проходная главка с кучей недоговоренностей, прощения просим. В следующей — предупреждаю: много разговоров-пояснений и христианской философии. Зато выяснится, как Аида угораздило, собственно)
Из нового: в Жжшечке будут выкладываться иллюстрации к этому и другим фикам, а также к роману, заходите смотреть http://steeless.livejournal.com/
Дела, вроде как, начинали понемногу налаживаться, но налаживались как-то криво и страшновато. По-античному.
Мы сидели на скамейке и опять ожидали автобуса.
Из рук у меня торчал спеленутый веревкой и засунутый в пакет трехголовый мопсик, издающий задушенные, но жуткие звуки.
Я была мрачна, мопсик зол, Клим веселился, прохожие ненавидели нас за издевательство над собакой.
Куда ехать — мы не имели понятия. Потому что оставлять мопсика где-нибудь здесь, даже в связанном состоянии — было бы все равно что…
— Ты читала про ящик Пандоры? — малорадостно осведомился у меня Клим.
Я читала. И еще мне как-то сильно не хотелось выпускать вот это у себя в квартире. Я и так-то недолюбливаю собак, а особенно мопсов, а особенно мопсов с ядовитой слюной, адски горящими глазами и пропастью в брюхе.
— Этот твой котел, — сердито сказала я, — он слабеет, что ли?
Клим старался ко мне особенно близко не придвигаться. И не заглядывать в пакетик, откуда слышалось подозрительное «Гррр». Переговариваться приходилось почти через всю скамейку и под взглядами жаждущих собачьей свободы прохожих.
— А? — отозвался задумчивый Клим. — Наверное. А может быть, чудовищам проходить легче. Они же все-таки не боги. Может, их не выбрасывает обратно.
— Здорово, — сказала я упавшим тоном, — то есть, нам на голову того и гляди скинут Ехидну, Химеру, Медузу…
— Не-е, они же мертвые, — не согласился бывший глава античной подземки. Потом подумал и тоже понизил тон: — Вот Ламию или Эмпузу могут. Или какую-нибудь из гидр. Или…
На скамейку между нами уселся средних лет мужчинка малость бомжеватой наружности. Устало ссутулился, уткнул лицо в ладони. Я почему-то обрадовалась: не надо было слушать, кого нам еще могут подбросить из золотого века мифологии.
Радость длилась недолго: Аид замолкать и не подумал.
— Ну, с таким хранителем мне-то особенно ничего не грозит. Я скорее беспокоюсь за… случайные жертвы: не у всех может быть твоя защита…
— Защита?! — вскипела я. — Крестик?! Слушай, Климушка, если ты принимаешь меня за по ошибке не постриженную в монахини высокодуховную особу — то заруби себе на носу: это не так! И… и даже это — это подарок! И верующей я себя назвать не могу, так что…
Мужичок как-то странно хмыкнул в ладони (я его понимаю — такой разговор…). Клим по другую сторону скамейки вздохнул.
— Не сбрасывай со счетов пути провидения, кирие. Здесь все делается не только по нашей воле. Как мне называть тебя теперь, ангел?
Он произнес это почти без перехода, ровным и дружелюбным голосом, но у меня что-то похолодало внутри, когда я увидела, как мужчинка по соседству распрямился, потер ладонями усталое лицо со щетиной трехдневной давности, и ответил тихо:
— Настолько ли уж важны имена? Можешь звать предателем. Перебежчиком. Нерадивым слугой, перешедшим на сторону врага. Трусом.
— Это вообще-то обо мне, — заметил Клим негромко. Помолчал, добавил: — Ты не сменил цвет крыльев.
— Не на земле. Меняю, когда дома.
— Дома?
Уголок губ тихо приподнялся, подтверждая: ага, дома. Где-то дома.
Я соображала в этом разговоре очень мало, но на всякий случай держала мопсика изо всех сил. Да он и не вырывался. По-моему, он прикинулся безвременно почившим в объятиях веревки.
Я осторожненько, искоса рассматривала профиль человека на скамейке. Он был не очень-то ангельским, этот профиль. Тонкое, преждевременно состарившееся лицо, щетина, усталый прищур глаз, наползающие на лоб светлые пряди, густо разбавленные пепельной сединой. Да и если в целом посмотреть — плащ потрепанный, джинсы потерты, кеды какие-то забавные, ярко-зеленые и с надписями. И футляр — то ли для скрипки, то ли для инструмента поуже. То ли уличный музыкант, то ли обедневший преподаватель…
— Я… искал тебя. Ты явился поэтому?
— Вестники не бывают бывшими. Они бывают — чьими-то. Как и голоса. Я вестник и голос, как прежде. Спрашивай.
Голос Клима — Аида — был странным. Он как-то скомкался и упал до трепетного, тревожного шепота.
— Это… возможно?
— Да.
— А… остальные?
— Да.
— Все, кто хотел?
— Все, кто не свернул с намеченного пути.
Клим молчал еще три секунды, потом прошептал:
— Что нужно сделать?
Ангел — хотя есть у меня нехорошие подозрения на этот счет — повернулся так, чтобы посмотреть на моего гостенька. Почему-то мне показалось — это был довольно однозначный взгляд. Что-то вроде: «Ну, ты вообще-то и без того в курсе. Или притворяешься?»
— Закрыть ее, — тут же сказал Клим, - да, я уже понял. Всё? Нет, конечно, не все. Не закрыть, запечатать навеки. У меня не получится. Я не знаю, как. И даже если я только подойду к разлому…
— Что случится тогда?
— Ты знаешь. Хотя нет, ты же, наверное, уже не знаешь. Ты скажешь — все равно все по воле Его…
Вестник пожал плечами.
— Не забывай о собственной воле. Есть очень малое из того, что не мог бы человек — и не могла бы его вера.
— Но я не человек. И понятия не имею — как… хоть ненадолго… Хоть ненадолго.
Он замолчал. Чей-то там вестник вернул голову в прежнее положение. Теперь он опять рассматривал проезжую часть. Мне до зуда и одури хотелось вмешаться, но держало что-то. Всяко уж понадежнее веревок, которыми я спеленала мопсика.
Клим потирал лоб, пару раз порывался спросить что-то — и обрывал себя. Будто у этого его старого знакомого был лимитированный запас фраз. Или будто знакомый был джинном, выполняющим только три желания.
Тогда вестник заговорил сам, чуть приподняв футляр и указывая влево.
— Хоспис. Один из местных. Скажи, когда ты искал меня возле больниц — ты заходил внутрь? Если бы зашел — ты увидел бы: они не стали меньше плакать и меньше кричать. И их родные не стали горевать меньше. Скажи, переменилось ли что-то за века? Они пугают этим детей. Проклинают разлуку. Просят пощады. Моего имени нет в их книгах, и лица не изображают на фресках. Впрочем, вестнику не по чину.
— Тогда в чем разница? Есть ли разница?
— Во мне, — просто сказал ангел и уселся на скамейке, поудобнее, прошуршав невидимыми крыльями. — Не слепое орудие. Не острие рока. Проводник и ключ. А тебе ли не знать, что ключ, который запирает двери, может ее и открыть? Или…
— Я понял, — тихо откликнулись с другой стороны скамейки. Устало как-то. Дальше зазвучала уже греческая речь — от души надеюсь, что не ругательства. А то ведь нахватаюсь, буду мопсиков пугать. Или кого они там нам еще подкинут, из античности. — Спасибо за подсказку. Поведаешь нам что-нибудь на прощание? Из секретов своей новой стороны?
