— Вам? — вестник качнул головой и только сейчас взглянул на меня. Хотя я бы могла и отказаться от этой высокой чести. И вообще…

Усталый, чуть рассеянный взгляд скользнул, просветил насквозь мимоходом. Я не запомнила цвета глаз, запомнила выражение — будто на знакомую посмотрел. С которой доведется повстречаться.

— На самом деле смерти нет, — тихо, отчетливо и успокаивающе донеслось до меня, и с опозданием я поняла, что отвела взгляд и пристально вперилась в лиловеющее на горизонте небо.

Вестник, или ангел, поднялся со скамейки, кажется, тронул Клима за плечо, шепнул: «Не бойся!» — сделал шаг и мгновенно растворился в толпе у остановки. Или, может, в воздухе.

Мне еще показалось — мелькнул салатовый кед в отдалении…, но это явно уже показалось.

Почему-то сжимало горло и дико хотелось пить. Еще больше хотелось стукнуть Клима мопсиком. Хотя ему ж, наверное, и так не особенно хорошо.

Хотя нет, ему было вполне себе хорошо. Бывший подземный царь мечтательно вглядывался в горизонт — тот самый, лиловеющий на линии крыш. С задумчивой полуулыбкой на лице, будто услышал самое нужное и самое важное.

Мне очень не хотелось высказывать то, что я угадала по тому самому, мимолетному взгляду.

— Он… — тихо просипела я.

— Смерть, да, — откликнулся Клим, не потеряв ни миллиметра улыбки. — Не знаю, как его зовут сейчас. Я в свое время звал своего вестника Танатом.

— Ну, и…

— Ну, и ты должна была бы понять: уже почти двадцать веков он далеко не мой вестник.

Он вскочил со скамейки, бодро потянулся, покосился на молчащий сверточек в моих руках и добавил жизнерадостно:

— А где бы нам поискать приют? Потому что у меня такое ощущение, что обратно к тебе нам вряд ли можно.

========== Духовные рассуждения в сарае с кадкой ==========

Ахтунг! Глава содержит нелицеприятный взгляд на античность и лицеприятный на христианство. Несогласных просьба не соглашаться без вызываний автора на философские кулачные бои: автор обещал никанон, автор сделал. Глава также содержит зашкаливающе много философии, слов и пояснений, как Клима угораздило. Аффтор скорбит над экшном вместе с Цербером.

Чего нас понесло к Алику — можете даже и не допытываться.

Но во-первых, снять номер в гостинице мы не могли. Даже и без учета того, что на руках я баюкала античного трехголового монстрика. Во-вторых, не хотелось бы угробить и гостиницу — это если за нами пришлют кого-нибудь, вслед за означенным монстриком.

А может, сработало привычное чутье «он у меня взял полтора десятка конспектов и не вернул, потому его не жалко». А может, сыграло тут то, что Алик жил в развеселой сельского вида халупе в отдалении от эпицентра… в смысле, города. И что у него был сарай.

И что Алик вообще не склонен был задавать лишних вопросов.

Поэтому на мое «Слушай, нам бы у тебя перекантоваться бы, и это, можно у тебя в сарае собаку положить?» — Алик поморгал через очочки, изобразил жест «Да без проблем» и сипло выдал:

— Прокачанный мопсик.

— Девяностый левел, ага, — буркнула я, переминаясь на пороге. Ну, мы тогда сначала в сарай, а потом придем. А, да, и это Клим. Мой… ну, в общем, друг.

К Климу моим однокурсником был проявлен умеренный интерес.

— В «Контру» гамаешь? — осведомился Алик подозрительно.

— Рубился в «Бог войны», — не сморгнув глазом, выдал Клим. — Прошел пару уровней.

Алик посмотрел на меня с тихой укоризной. Должно быть, полагал, что я найду себе более прошаренных в геймерском отношении друзей.

Потом вяло махнул рукой и побрел возвращаться в свою реальность: длинный, нескладный, в трениках, тапках и растянутой майке, на которой красовалось «Йа геймер». Почему-то нарисовано было кровищей (или тем, что так выглядело).

Вскоре из комнаты, куда он удалился, донеслись звуки оживленной перестрелки.

Я вообще всегда недоумевала, как это Алик пошел на очный факультет в «машинку». Вроде как, ему такое условие поставил дед. Перед тем, как завещать эту самую избушку и кой-какую сумму в банке. На сумму Алик жил, в избушке активно отстреливал то пришельцев, то чужие танки, то орков с троллями — к чему душа лежала. В общем-то, мирное существо, посещающее занятие по изредка находящему на него вдохновению.

Кстати, интересно, он вообще знает, что сейчас сессия?

Об этом я размышляла, пока мы пристраивали Цербера в кадку, где когда-то хранилась кислая капуста. Цербер при этом смотрел многообещающим взглядом, а Клим просил трамбовать плотнее: ничего, мол, песику не сделается, оно еще в щенячьем возрасте в Тартар заползало, так ничего, пометило, что хотело, и вернулось…

— Мгм, — свирепо сказала я и грохнула на кадку крышку.

— У-у-у, — голосом нечистой силы правдиво выдал Цербер изнутри.

Клим пристроился на продавленном диване, который явно видал немцев еще в Первую Мировую, и мог рассказать много о них нелестного. Построил бровки домиком и вопросительно затрепетал ресницами – мол, наверное, ты хочешь спросить, что мы теперь будем делать?

Но я явила ему свою подлую инженерную сущность. Я нагнулась (нос к носу я выгляжу гораздо грознее) и выпалила обличительно:

— Ты не первый.

— Мне даже трудно на такое ответить, — немного подумав, ответил экс-царь подземки.

— До тебя из твоего… котла. Уже уходили, так? Ты сказал — Гестия… и еще кто-то. И этот, который смерть. Танат.

Это он хотя бы не стал отрицать. Сцепил пальцы, нагнулся вперед и поднял на меня глаза, в которых тихо погасали искры веселья.

У него был вид человека, приготовленного к допросу инквизиции. И я не собиралась разочаровывать.

— Они уходили, потому что у вас там… в этом котле… что-то было не так? Ну, не знаю, контакт отошел, система не пахала… — я пошерстила мифы. — Гера коротнула…

Он тихонько усмехнулся углом рта.

— Нет, кирие. Все было так. Хотя Гера, конечно… ну, это Гера. Они уходили не поэтому. Они уходили, чтобы найти то, что больше. Выше. Получить шанс. Как я.

Я потерла лоб и поняла, что сейчас разражусь воплями. Громкими. Возможно, с размахиваниями руками. Потому что плеяда внезапно уверовавших античных богов — это что-то, что может сварить мои мозги вкрутую.

Но Аид сорвался раньше и заговорил вдруг горячим шепотом, пристально глядя на меня.

— Скажи мне, кирие, как ты представляешь себе — что такое быть богом в античности? Нет, я скажу сам, я же читал все эти ваши книжки. Круто, правда? Пируешь, делаешь детишек, возлежишь на Олимпе, а тебя все вокруг почитают. А теперь вчитайся между строк ваших мифов, кирие — и увидишь правду: это быть в центре всеобщей ненависти. Богов не любят. Богов боятся. Как овцы — бича пастуха, только хуже, несравненно хуже. Потому что каждую минуту смертные надеются забыть, что ты есть —, а откуда, ты думаешь, все эти великие грешники, бросающие вызов Олимпу? Ниоба, Тантал, Сизиф, вы просто не можете представить, сколько их было на самом деле, потому что аэды не поют о них, потому что Аполлон на славу постарался, затыкая им глотки героическими песнями. Они откупаются от нас жертвами, чтобы мы не истребили их, но в душе каждую секунду надеются, что мы сгинули. Потому что нас не за что любить. Потому что мы мешаемся в дела смертных, и даже наши дары оборачиваются ядом, через поколение ли, в том ли поколении — неважно, но оборачиваются. Ответь мне, кому боги принесли добро — и я расскажу, чем это обернулось в дальнейшем, кирие… Они ненавидят нас — потому что над нами не довлеет рок смерти, и они пробуют нас на прочность своими вызовами, а мы их караем, чтобы не усомнились. Страх – вот, на чем держится Олимп. Страх и ненависть, не только у подножия, но и на тронах: что, если придет кто-то, кто займет твое место? Равный? Более сильный? Титан, бог, герой… вечное ожидание удара в спину. Правда, под землей… это еще яснее.