— Не представляю о чем речь, — снова соврал Геллерт. Теперь неясные образы младенца, ребёнка, юноши и его заклания начинали обретать более чёткие очертания.

— Мы, кажется, договорились друг другу не врать, разве нет? — устало сказал Альбус.

Геллерт посмотрел в его внимательные глаза. Решил, что обманывать бессмысленно.

— Хорошо, я предполагаю, о чем может идти речь. Просто не хочу сейчас об этом говорить. Такой ответ тебя устроит? В самом деле, Альбус. Ты же даже не веришь в пророчества!

— Не верю в их неизбежность. Это правда, — поправил тот. — Спасибо за честность, Геллерт, — он слабо улыбнулся. — Сможешь сесть, как тебе кажется?

Гриндельвальд кивнул, медленно поднялся и смог, наконец, оглядеться. Они были в небольшой, просто обставленной гостиной очевидно старого дома. Геллерт не поверил своим глазам. Здесь давно никто не жил, и судить об этом он мог не только по царившему повсюду запустению. Все обитатели этого дома были либо мертвы, либо поспешили забыть это отмеченное скорбью место.

Он с благоговением и отвращением провел рукой по старому дубовому полу.

Здесь умерла Ариана Дамблдор.

Здесь она лежала, раскрыв глаза в последнем немом упреке, приоткрыв рот, словно вопрошая: почему они так поступили с ней?

Помнит ли Альбус её искаженное злобой лицо, эту маску предсмертного гнева, оставшегося с ней навсегда? Или память была с ним милостива, подменила страшный образ более умиротворенным?

— Почему мы… Почему мы здесь? — к горлу снова подкатила тошнота.

— На доме Фиделиус. Здесь Волдеморт нас не найдёт, — просто ответил Дамблдор. — Я уже послал Минерве весточку. Попросил её отправить мне старую палочку и клык Василиска.

Геллерт вспомнил отвратительные, бледные пальцы Волдеморта на гладкой бузине.

— Палочка. У него Палочка, — Геллерта жгла мучительная ревность. Он думал о том, как она отзывается на чужие прикосновения, как повинуется чужой воле. Пережить Ее измену с Альбусом он мог. Но это? Это было выше его сил. — Как ты мог её упустить?

— Он застал меня врасплох. Отнял её в последний момент, когда я этого не ожидал.

— Ну и каково это? Лишиться её? — спросил он едва сдерживая злую улыбку.

— Это…Что ж, достаточно неприятно. — Дамблдор как будто только сейчас задумался над этим и был удивлён собственным ответом.

— А говорил, что это обычная Палочка! Я так и знал, что ты лгал.

— Я не хотел говорить то, что ты надеялся услышать, —признался Альбус. — Это удивительная Палочка. И она помогала мне делать удивительные вещи.

— Остаётся надеяться, что Риддл не знает, что именно попало ему в руки. Хотя, раз он знал, кто я, значит, он не может не знать о Дарах.

Альбус покачал головой.

— Сомневаюсь, что он слышал хоть что-то о Старшей палочке. Том не верит в сказки. Он вырос среди магглов, там о Трех братьях никто не знает. А после он едва ли вернулся к детским книгам. Но, боюсь, он все равно почувствует её силу. В этом он разбирается как никто другой.

— Наши шансы на победу резко упали.

— Старшая палочка не гарантирует победу, — “тебе ли не знать” осталось не сказанным.

Повисла неприятная пауза. Альбус встал с пола, принялся мерить шагами комнату. Геллерт тоже поднялся, дошёл до покрытого толстым слоем пыли стула. Отряхнул его, сел.

— Расскажи мне, Геллерт, как выжила мадам Розье? — вдруг спросил Альбус.

— Ты об этом сейчас хочешь говорить? Тебе не кажется, что есть проблемы более насущные?

— Да, но, прости мне моё любопытство, эта загадка который день не идёт у меня из головы. Ты не обязан отвечать, если не доверяешь мне.

Геллерт заглянул в искрящиеся любопытством глаза Альбуса и ответил:

— Многие были преданы Розье не меньше, чем мне. И когда ты вызвал меня на дуэль, они были готовы отдать жизнь ради неё. В последние недели Винда практически нигде не появлялась в своем обличии, её заменяли двойники. Это страшно её злило, но гарантировало безопасность. Как я и ожидал, один из них погиб вместо нее. Я знал, что у неё есть родственники в Англии, мы связались с ними под конец войны. Никто не думал, что она подастся в единственную страну, где у меня практически не было сторонников, — он развёл руками. — Но я до последнего не знал, послушалась ли она меня. Был не уверен, не решит ли она пожертвовать собой после моего поражения.

— Я не знал, что вы были настолько близки.

— Она стала мне другом. Не сразу, конечно. Но со временем я начал ей доверять ей едва ли не больше, чем самому себе.

— Ясно, — Альбус отвел взгляд. Но Геллерт успел заметить в его глазах что-то очень похожее на ревность.

— Она была мне кем-то вроде младшей сестры, — сказал он с улыбкой. — А иногда и старшей — когда напоминала мне, что я не спал неделю или снова забыл поесть.

Слова “младшей сестры” с глухим стуком ударились о пол. Альбус поджал губы, промолчал.

Геллерт отвернулся, посмотрел в окно, на тёмное беззвездное небо. Чувство неизбежного, скорого конца мягко опустилось на его плечи. Это была одна из последних ночей, что он проводит на свободе. А может, и одна из последних ночей в его жизни. Что это, если не единственный шанс хоть что-то исправить?

— Ужасно что мы тогда не поговорили, — сказал Геллерт отстранённо, — я не хотел бы знать, что совершил одну и ту же ошибку дважды. То что я сказал… о том, что использовал тебя. Я хотел тебя уязвить. Был уверен, что именно в этом ты и убеждал себя все эти годы. Да я и сам пытался в это поверить, знаешь? А может, сначала так и было. Я всего лишь хотел тебя приручить, а потом сам провалился в это безумие. И не понимал что происходит, наверное, до самого конца не понимал. Не понимал, что я чувствую. Но тебе боялся признаться в своих сомнениях, думал что ты не поймёшь, ты, со своим ослепительно бесстыдным чувством, уверенный в своей любви.

Геллерт не решался посмотреть на Альбуса. Так и ждал ответа, глядя в окно. Тот молчал. Геллерт уже начал думать, что он просто сделает вид, что не услышал. Но, наконец, он заговорил. Медленно, осторожно, взвешивая каждое слово:

— Когда ты говорил, что любишь меня,ты всегда казался удивлённым, звучал неуверенно. И, как ни странно, именно это и мешало мне верить в то, что ты не был искренен: врать ты всегда умел куда убедительнее, чем говорить правду.

— Ты и тем, и другим всегда владел в совершенстве.

— Не всегда. Многому меня научила наша встреча. Хотя, как видишь, быть честным перед самим собой я так и не научился .

— Пожалуй, я до конца понял, что чувствовал, только когда лишился тебя, — продолжил Геллерт. — Когда ты не встал на мою сторону в той ссоре… мне казалось, что я все понял. Я думал, что ты меня использовал. Что для тебя все, что мы делали, все, о чем мы говорили, не было серьёзным. Что тебе просто было скучно, а когда настало время выбирать сторону, ты показал, что тебе действительно важно. Что ты хотел поиграл в тёмную магию, пока это было удобно. Пока я был удобен.

— Геллерт… — голос Альбус был холоден и безжизнен, — теперь ты же понимаешь, что это не так?

— Теперь, наверное, да. Но тогда… Меня никто никогда не предавал. И я не представлял, что делать с этим дальше, — он нервно повёл плечом. — Я был унижен и раздавлен. И все же я написал тебе. Ты читал мои письма?

— Каждый раз говорил себе, что не буду. И каждый раз читал.

— Почему не ответил? — этот вопрос изводил Геллерта много лет, глодал его болящие по Альбусу кости.