========== И заканчивать — значит, начать ==========
Волею этой Любви и гласом этого Зова.
Мы не оставим исканий,
И поиски кончатся там,
Где начали их; оглянемся,
Как будто здесь мы впервые.
И ступив за ворота,
Поймем — нам осталось
Начать да и кончить…
Т.С. Элиот
Мысли непуганными птицами носились в голове, роняя перья. Перед глазами вспыхивали раскаленные добела образы.
… Тяжелые багровые капли, похожие на сочные переспелые вишни, срывались с его пальцев. Их дурманящая сладость щекотала губы.
В воздухе чувствовался стойкий запах пепла, холод жадно лизал обветренные щеки.
Геллерт стоял, запрокинув голову, и, дрожа от возбуждения и усталости, смотрел, как камень за камнем рушится все, что он создал. Грандиозное и жуткое, совершенно ирреальное действо разворачивалось на его глазах.
Внутри ядовитым плющом зацветало волнующее, торжественное осознание того, что его жизнь кончена. Что он разрушил последний мост и отрезал навсегда противоположный берег. Альбус держал Бузинную палочку, его палочку, в руке. Откуда-то из другой жизни доносились ликующие крики: война закончилась. Он проиграл. Ради общего блага…
Яркие до рези краски его сна обернулись темно-серой невзрачностью Нурменгарда.
Низко нависая над замком, тяжело дышит небо глубокого серого цвета. Холодный воздух расчерчен полосами дождя и влажного снега.
Утром бледное солнце начинает свое безрадостное шествие по каменным стенам от правого угла к левому, слабея с каждым часом. Когда последний луч выскальзывает из маленького окна под самым потолком, потертый грязно-синего цвета бархат ложится на сточенные штормовым ветром крыши.
За целый год, бывало, только одна птица пролетит мимо, купаясь в прозрачном воздухе, дразня пьянящей свободой.
… Вечер, душный и темный, давит на плечи. Небо то тут, то там прострелено ошметками уходящего дня, стремительно поглощаемых тьмой. И воздух такой звеняще свежий, такой влажный и гладкий, полный витающих в мареве ночной росы смыслов. Но хоть кто-нибудь из них чувствует эту красоту на своих щеках? Хоть кто-то замечает вес марионово-черных туч на своих спинах? Озябшие и промочившие ноги, они жмутся друг другу. Смрадное облако их дыхания закрывает собой плотный черный воздух. Они с жадностью смотрят на зажженный впереди костер. Книги яростно вспыхивают. Слышится немецкая брань и запах дешевого табака, сине-зеленая трава прибита к земле плевками и грязной кирзой сапог. Толпа скрыта куртками и немытой шерстью застиранных кофт, магглы упрямо поднимают бесчувственные лица к звездам, чтобы видеть там одну черноту.
Их копошение и невнятный хаос движения напоминают скачки голодных блох на теле мокрого пса. Какое тут к чертям сознание на этом грязно-сером берегу зловония и смога? Они уничтожают то немногое, чего смогли достичь в своих жалких, бессмысленных войнах за власть, которая им даже не принадлежит.
И что только Альбус в них видит?..
Скучающий взгляд, стачиваясь о шершавые камни, бездумно заскользил по стенам. Геллерт тяжело дышал, и над его губами дрожал молочно-белый пар: наверное, там, за бесконечными вершинами гор, наступила зима. От озноба ломило кости. Геллерт с трудом поднялся на ноги и сделал несколько кругов по камере. Ему казалось, что с годами его сны, его воспоминания поблекнут, станут далекими и нереальными. Но они наоборот напитывались жизнью и правдоподобием, увлекая его за собой, прочь от его настоящего, туда, где в его жилах билась жизнь, а в руках — власть.
Он знал — он боялся, — что сходит с ума. Он давно потерял счет дням, отказался от попытки их считать, от желания сохранить достоинство и человекоподобие. Геллерт не был уверен в том, сколько времени провел в заточении. Знал только одно: прошло не меньше вечности. Недолгие часы бодрствования рано или поздно сменялись новыми снами, и он бросался в них с отчаянием смертника.
Он привык к этим снам-воспоминаниям. Был рад им. Но только вот недавно (а, может, и очень давно) его воспоминания сменились чужими. Сменились иссушающими силы видениями. Он знал: это были пророчества. Раньше, в той, другой жизни, Геллерт не придавал серьезного значения своему дару. Он никогда не был фаталистом и был уверен в зыбкой природе прорицаний. Деятельный, энергичный, он был убежден, что будущее возможно изменить. Теперь же, лишенный свежей пищи для размышлений, его скучающий мозг зудел, и, отчаянно нуждаясь хоть в какой-то работе, его сознание ухватилось за этот треклятый сон, выдавливая по капле его содержание под увеличительное стекло.
Он тихо застонал сквозь зубы. Видение возвращалось:
… Что-то темное и бесконечно мощное разрывалось на части. Собиралось с силами, открывая багрово-красные змеиные глаза. Он видел кровь и тысячи смертей, но не от его руки. Он видел молнии и изумрудную зелень зла на исходе июля. Черепа, кишащие змеями. И зверства без цели и счета…
Геллерт обхватил голову руками, медленно сползая на пол. Он видел его снова и снова, засыпал и просыпался под гадкое шипение. И понимал, что боится.
То утро, несомненно, не должно было стать исключением. Если бы вдруг он не почувствовал, как сквозь мерзостную чешую к его сознанию стремится что-то еще. Что-то, что он должен был забыть много лет назад. Прикосновение чистого света, прохладная голубизна внимательных глаз. Предупреждение, вежливое и заботливое, о своем присутствии, даже сейчас.
Видимо, безумие пришло к Геллерту раньше, чем он ожидал. И точно не так, как он планировал. Вот только шаги и голоса становились все громче. И казались вполне реальными. Он встал, оправляя робу, нервно провел рукой по грязным волосам, лелея оставшиеся крохи достоинства. Когда дверь открылась, он был готов продолжить разговор, прервавшийся годы назад:
— Здравствуй, Альбус. Какая неожиданная встреча!
Не готов он был только к ответу. Едва взглянув на него, Альбус сказал:
— Геллерт, мне нужна твоя помощь.
========== Несбывшееся и сбывшееся ==========
Иди же, иди! — Человекам невмочь,
Когда жизнь реальна сверх меры.
Прошлое и будущее
Несбывшееся и сбывшееся
Приводят всегда к настоящему.
Т.С. Элиот
Альбус бросил короткий взгляд на часы. Его гости задерживались. Цель их визита, предупрежденного коротким и нервным сообщением от министра, все еще была ему не ясна. У него было только нехорошее предчувствие, которое директор отгонял, как назойливую муху.
Серафина Пиквери, не так давно вернувшаяся на пост президента конгресса, прибыла последней. На ее лице явно читались раздражение и усталость. И Дамблдор был почти уверен, что виной тому совсем не утомительные перемещения из Америки.
— Серафина, Вас-то и не хватало! Как и всегда, рад Вас видеть, — Альбус протянул руку, которую она сухо пожала. — Хотите чаю?
— Вы знаете, почему мы здесь, профессор? — очевидно, чай она не хотела.
Дамблдор указал ей на одно из свободных кресел и вернулся за свой стол.
Четыре главы магических правительств сидели в его кабинете, словно провинившиеся ученики. После 1945-ого все были уверены, что он так и продолжит решать проблемы волшебного сообщества. А он все еще не мог к этому привыкнуть.
