— Мерлин, Геллерт. Я старый дурак, ну, разумеется, это же совершенно очевидно. До меча он точно добраться не мог. А вот до диадемы…

— Профессор, мне кажется, или Вы упомянули Албанию? — перебил его Ньют.

— Да-да, Риддл провел там некоторое время после школы.

— И оставил там один из крестражей? Возможно ли, что он спрятал его там, потому что сделал новый?

— Возможно, конечно. Но с чего бы ему делать новый крестраж именно в Албании?

Ньют выглядел немного смущенным:

— Видите ли… Как Вы помните, у меня было не слишком много друзей в Хогвартсе. И иногда я проводил время с призраками, — он рассматривал свою правую руку, как будто на ней было написано что-то чрезвычайно интересное. — И Серая Дама, дочь Ровены, рассказала мне кое-что о себе. Понимаете, это не моя тайна, я не готов пересказывать ее Вам. Но она говорила мне о диадеме, о том, что та могла быть спрятана в Албании. А если она говорила мне, она могла рассказать и кому-то еще.

— Ньют, как тебе кажется, ты мог бы спросить ее об этом? Думаешь, она все еще тебе доверяет? — на лице Альбуса снова появилось это цепкое выражение интереса, так часто охватывающее его, когда намечалось продвижение в Поисках.

— Думаю, что да. Но лучше бы мне пойти одному. Она не очень общительна.

— Конечно, я понимаю. Ты сможешь найти дорогу до башни Рейвенкло?

Ньют кивнул. Альбус проводил его до двери и пожелал удачи. Затем вернулся за стол к Геллерту.

— Ты в порядке? — спросил он участливо.

— Конечно, что со мной будет. А Скамандер твой меня действительно удивил.

— Я говорил, что он удивительный человек.

— В твоем им восхищении я никогда и не сомневался. Как и в том, что посредственности на тебя такое впечатление не производят. Но я не ожидал, что он…

— Что он что? Будет вести себя с человеком по-человечески? — с усталой улыбкой уточнил Альбус.

— Что он способен увидеть во мне человека. Впрочем, он и в животных видит приятных собеседников, так что… — Геллерт невесело усмехнулся. — Не возражаешь, если мы сменим тему?

Скамандер вернулся достаточно быстро, избавив Альбуса и Геллерта от неловких попыток вести нормальную беседу.

— Да, она рассказала Волдеморту про Диадему. За ней он и ездил в Албанию.

— Вотан, если он спрятал ее где-то там, найти крестраж будет просто невозможно, — сказал Геллерт.

— Не думаю, что он стал бы оставлять там оба крестража, — покачал головой Дамблдор. — Дневник был его первым творением, и все это время со времен Хогвартса он держал его при себе, чтобы затем бросить неизвестно где… — он встал из-за стола и принялся мерить шагами кабинет, рассуждая. — Очевидно, что вместо дневника он должен был забрать с собой новый крестраж. Но неужели он все еще при нем?..

— Говоришь, дневник он носил с собой со времен школы?.. — Геллерт прищурился. — Напомни мне, в каком году он вернулся из Албании?

Ньют с интересом следил за их рассуждениями.

— В сорок девятом.

— А проситься на должность преподавателя он когда приходил?

— Вскоре после своего возвращения, — на лице Альбуса отразилось понимание.

— Если я правильно помню, ты никогда толком не понимал, зачем ему было нужно это место, верно? Если только он не за местом сюда приходил, — многозначительно посмотрел на друга Геллерт.

— Он спрятал крестраж в Хогвартсе, — Дамблдор устал потер глаза. — Что ж, найти его здесь будет проще, чем в Албании, я надеюсь. Если только он не в Тайной Комнате.

— Профессор, я думаю, я знаю, где Волдеморт мог оставить диадему, — вмешался Ньют.

— Мне кажется, мистер Скамандер, мы с Вами думаем об одном и том же месте. Более того, Альбус, я почти уверен, что видел ее там вчера.

— Там? — уточнил Ньют.

— Да, Ньют, — кивнул Дамблдор. — Я нашел зеркало. Вернее, его нашел Геллерт.

— Я был уверен, что Вы не знаете о Выручай комнате. Слишком уж прилежным студентом Вы были в школе.

— Да уж, в отличие от нас троих: Вас, меня и Волдеморта, — согласился Геллерт.

— Ну, в чем-то Волдеморт нас превзошел: он смог закончить школу, — улыбнулся ему Ньют.

— И то правда, — Геллерт не смог сдержать короткого смешка. — Альбус и не знал про Комнату, ее случайно нашел я, когда блуждал в ночи по вашим бесконечным коридорам.

— Обычно именно так ее и находят, — сказал Ньют.

— И почему-то никто не сообщает директору, — развел руками Дамблдор.

***

Над замком незаметно сгустился вечер. Кабинет наполнился красноватым светом и треском затопленного камина.

— Ну что же, — Ньют убрал последний крестраж, диадему, в свой саквояж и щелкнул замками. — Рад был помочь, профессор, господин Гриндельвальд… — приготовился он откланяться.

— Ну уж нет, Ньют. Ты не можешь уйти без хорошей истории о своих путешествиях! Я слишком давно их не слышал, — остановил его Альбус. — А у меня как раз где-то оставался твой любимый османский чай, — и, получив молчаливое согласие Скамандера, он направился к одному из шкафов. — Геллерт, ты как всегда будешь кофе?

Гриндельвальд удивленно посмотрел на Альбуса. Он и не думал, что его пригласят остаться для дружеской беседы.

— Нет, я выпью чаю, спасибо, — ответил он после небольшой паузы. А потом добавил: — Только прошу тебя: без молока.

Они пересели в кресла у камина. Альбус колдовал над чайником, Ньют рассказывал что-то о пятиногах и его попытке разобраться, наконец, что в легенде о Волосатых МакБунах правда, а что — нет, а Геллерт старался не думать о том, сколько таких спокойный мирных вечеров он упустил.

И сколько еще упустит.

***

Неделю не происходило абсолютно ничего. Они оставались в Хогвартсе, снова и снова перебирая архивные записи, газетные вырезки, перехваченные письма Пожирателей, которые Альбусу удавалось добыть в Министерстве, пытаясь найти хоть какое-то упоминание Чаши. Ничто в биографии Тома не указывало больше на значимые для него места. Ничто больше не наводило на мысль о шестом крестраже.

Геллерт снова и снова погружался в нудные бумаги, лишь бы не слышать своих мыслей. Здесь, запертые в двух тесных комнатах, они стали еще ближе, чем в той гостинице. И еще невыразимо дальше.

Геллерт опять стал «Геллертом». Этого мальчишку Скамандера Альбус называл своим другом, а Гриндельвальда — нет. Хотя какие они к Вотану друзья? Никогда ими не были. Всю жизни или враги, или… Или что? Геллерт уже не решался об этом и думать.

Кажется, на дуэли Геллерт, усмехаясь злобно, сказал ему:

«Ну, здравствуй, любовь моя».

А Альбус не изменился в лице. Тогда Геллерт решил: забыл. Теперь он знал: стерпел.

А сейчас стерпел бы? Неужели Альбус поверил в его глупую, жестокую ложь, брошенную в запале? Или дело совсем в другом, в том, на что Геллерт и надеяться не смел? В том, что Альбус просто испугался? Ведь теперь они оба знают, что им показывает зеркало. Ведь теперь уже поздно идти назад.

Все это напоминало те долгие одинокие ночи во время войны, когда сердце по Альбусу начинало болеть как старая, давно зажившая рана: внезапно и отчаянно. Тогда Дамблдор был недосягаемо далеко, и это казалось самой страшной из возможных пыток. Теперь же он был неумолимо близко. И от этого было еще мучительнее.

Геллерт смотрел на его строгое, прекрасное, измученное добром лицо и спрашивал себя: