— Я понимаю, откуда у тебя все эти мысли обо мне. Ты и твоя вера, что любовь — это главная в мире сила. Думаешь, что если кто-то способен любить, то он не может спокойно относиться к чужим страданиям? Что наверняка рано или поздно придет к вере в гуманистические идеи? — Геллерт посмотрел Альбусу прямо в глаза и улыбнулся. — Я не хотел говорить этого. Я, конечно, жесток, но всему есть свои пределы. Но в самом деле, Альбус. Нельзя всю жизнь обманываться. Нельзя всю жизнь быть слепцом. Мне было шестнадцать лет, у меня не было ничего. А ты мог провести меня на самый верх магического мира своими связями и блестящим умом, ты помог бы мне выиграть войну и найти дары. Альбус, мой дорогой Альбус, ради этого стоило бросить мир к твоим ногам. Ради этого стоит дать тебе все, что ты хочешь. — Дамблдор смотрел на него, не решаясь вздохнуть. Он был уверен, что Геллерт не посмеет, а тот выдавил из себя еще одну улыбку и сказал: — Ради этого стоило провести несколько ночей в твоей постели.

Альбус встал. Не сказав ни слова, он вышел из спальни. Гриндельвальду казалось, что тот хлопнет дверью, но он аккуратно прикрыл ее за собой. Геллерту было наплевать. Все не имело смысла. Он заснул.

Когда он проснулся, в спальне было темно. Его тошнило, чудовищно кружилась голова, но тело существовало отдельно от него. Он вспомнил, что когда-то давно чувствовал себя так постоянно. Когда десятилетие каменного заточения не отделяло его от содеянного, Гриндельвальд чувствовал себя так каждый день. Когда он просыпался, настоящее возвращалось к нему со всей тяжестью и зловонием. И он видел, как гниет то, что осталось от его души. И никакая темная магия уже не помогала ему вытравить этот ад прочь из его жил. Так он и жил с бездной внутри. И чем дольше Геллерт вглядывался в себя, тем страшнее был оскал смотревшего на него в ответ чудовища.

Он поднялся с постели. Ноги дрожали, но он мог идти. Без цели он прошел в кабинет Альбуса. Геллерт не знал толком, что он собирается ему сказать, но с каким-то отчаянием смертника распахнул дверь. Кабинет был пуст. На жердочке дремал феникс. Снова эти книги, какие-то изящные приборы, сладости на столе. Геллерт в очередной раз поразился, как сильно отличался мир, который Альбус создал вокруг себя, от мира Гриндельвальда. Кто-то когда-то сказал, что излечение мира наступит только тогда, когда интеллектуалы смогут найти себе работу, в которой смогут осуществить свои творческие замыслы. Что ж, может, Альбус был куда ближе к успешной революции, чем он сам.

Умиротворенное спокойствие этого места пробиралось под кожу, Геллерт хотел было вернуться обратно в спальню, но тут он заметил еще одну дверь. Запер ли её Альбус?

Геллерт толкнул дверь. К его удивлению та открылась. Перед ним была узенькая винтовая лестница, ведущая неизвестно куда. Ведущая прочь. И тут Гриндельвальд подумал, что, пожалуй, это будет лучшим вариантом. Просто идти куда-нибудь как можно дальше отсюда. От Альбуса, от себя. Пока клятва его не прикончит. Сдаться и больше не пытаться построить новый мир или нового себя.

Осталось только найти выход. Он шел медленно, слегка пошатываясь, но спешить ему теперь было некуда. Дрожащий свет факелов в темных коридорах, сонные портреты действовали на него умиротворяюще. Пожалуй, это мрачное шествие по замку Альбуса навстречу смерти действительно было не самым плохим способом уйти.

И тут где-то совсем рядом послышался звук шаркающих шагов и неясное бормотание. Черт, ну, конечно! Это же школа, тут в ночи патрулируют коридоры. Его и мальчишкой никогда не ловили, как глупо было бы попасться сейчас. Геллерт с трудом прибавил шаг, свернул за угол, затем еще раз и наконец открыл какую-то дверь, которую сначала не заметил. Что ж, он никуда не спешил и просто подождет немного в одном из классов.

Вот только он оказался не в классной комнате.

Это был какой-то странный склад странных предметов. Огромный, пыльный, заставленный под самый потолок. Целый город из брошенных вещей. Геллерт медленно шел по его узким улочкам, выхватывая взглядом из горы мусора настоящие редкости: артефакты, старинные украшения, книги в кожаных мрачных переплетах. Истории, тысячи историй были похоронены здесь. Словно говоря, что скоро и он сам станет такой же историей. Геллерт не заметил, как подошел к какому-то высокому предмету, скрытому под старой пыльной тканью. Не слишком понимая, что он делает, словно поддавшись какому-то порыву, Геллерт потянул ткань на себя. Под ней обнаружилось старое, почерневшее от времени зеркало. Он услышал тихие, осторожные шаги.

— Альбус? — Геллерт оглянулся. Дамблдор стоял за ним, убрав руки в карманы.

— Я видел, как ты выходишь из кабинета. Я решил, что стоит дать тебе немного пространства. Но не мог не приглядеть за тобой. В конце концов, ты чуть не попался нашему смотрителю. А он бы непременно повел тебя к директору за хождение по коридору в неурочное время, — Альбус грустно улыбнулся.

— Что это за место? — спросил Геллерт, снова поворачиваясь к зеркалу.

— Честно говоря, не представляю. Я никогда здесь раньше не был. Кажется, у Хогвартса есть секреты и от меня.

Голос Альбуса звучал так обманчиво мягко, так спокойно. Он стоял, опустив взгляд вниз, словно не решаясь посмотреть на Геллерта.

— И что это ты тоже не знаешь? — Дамблдор ответил еще одной грустной улыбкой.

— Знаю, даже слишком хорошо. Я не знал только, что оно здесь. Видишь ли, некоторое время назад я попросил спрятать это зеркало от меня. Наш общий знакомый, мистер Скамандер, преуспел в этом.

— Так что это?

Все еще не поднимая взгляда, Альбус рукой указал куда-то наверх: на украшающую зеркало резьбу. Они оба замолчали.

— Что ты видишь в нем? — неуверенно спросил Дамблдор, не слишком надеясь на ответ.

Геллерт почувствовал, как слабость взяла над ним верх. Он пошатнулся и медленно опустился на пол. Альбус не решался подойти к нему.

— Когда ты решил избавиться от зеркала? — спросил Гриндельвальд хрипло.

— В начале сорок пятого. Когда понял, что дуэли не избежать, — Альбус звучал как человек, которому нечего терять. И после этих слов он наконец поднял взгляд.

Они провели какое-то время в молчании, не отрывая глаз от зеркальной глади.

— Я думаю, Альбус, ты знаешь, что я там вижу.

— Как я могу знать, Геллерт? — он покачал головой. — Ты хотел уйти, да?

— Хотел.

Альбус говорил медленно, взвешивания каждое слово:

— Это против всего, во что я верю, но, пожалуй, я не буду тебя держать. Только не тебя. Если ты хочешь сделать это с собой — иди. Если тебе так будет лучше — иди. В конце концов, должно же какое-то из моих предательств стать для тебя, наконец, последним.

И в этом разрешении была настоящая глубина его чувства. В нем было милосердие. Альбус был слишком хорошо знаком с терзающей совестью, он знал, что костер, распаленный зельем в груди Геллерта, никогда не потухнет. И раз у него не хватало мужества терпеть. Что ж. Это его решение.

Но Геллерт, еще раз взглянув в глаза отражению, покачал головой.

Он стоял перед самым отчаянным желанием своего сердца. И смысла врать самому себе уже не было.

— Я не уйду. Я остаюсь и хочу помочь.

Может, это ничего не изменит, может, это бессмысленно.

Мертвых он не оживит. Он и себя оживить не сумеет. Но если уж умирать, то почему бы и не умереть за свое сердце. И провести хотя бы конец своей вечности по одну сторону со старым другом.