Что ему стоит сделать это снова?
Он наполнил кубок. Геллерта сотрясала жестокая дрожь. Он попытался оттолкнуть протянутую к нему руку и зло прохрипел:
— Нет!
— Пей, тебе станет легче, — голос Альбуса звучал так же хрипло, как и у Геллерта.
К ужасу Дамблдора, тот снова начал пить: с жадностью, с надеждой. Только для того, чтобы закричать надрывно всего мгновение спустя.
Гриндельвальд рухнул на колени, хрипя что-то неразборчивое.
Альбус наполнил кубок еще раз.
Геллерт потянулся руками к лицу, словно прячась от поднесенного к его рту хрусталя.
— Выпей, просто выпей это, пожалуйста! — и он пил, стуча зубами о края кубка.
Как он мог позволить Геллерту сделать это с собой? Никто не заслуживает такой пытки, никто.
Когда Альбус вернулся с очередным кубком, Гриндельвальд попытался отползти назад, загнанно качая головой. Сжав зубы, Альбус положил ему руку на затылок, не позволяя отстраниться:
— Ну же. Осталось совсем немного. Выпей — и все пройдет.
Допив, Геллерт обессилено растянулся на полу. Его сотрясала лихорадочная дрожь.
Альбус опустился рядом с ним с новой порцией зелья, и Геллерт вдруг распахнул глаза, проговорив мягко:
— Альбус? Альбус, помоги мне. Пожалуйста.
Лучше бы он, как до того, кричал.
— Конечно, Геллерт. Конечно, только выпей. Прошу тебя.
И он выпил, снова зажмурившись. Из-под опущенных век текли горячие слезы. Больше Геллерт не стонал, он выл, стараясь приподняться на обессиленных руках:
— Прошу тебя, прекрати, я понял, я ошибался… О, пожалуйста, только прекрати, и я никогда, никогда больше…
Стараясь не слушать его, не обращать внимание на слова, ранящие его в самое сердце, Альбус снова наполнил кубок. Дамблдор почувствовал, как тот задел дно.
— Осталось совсем немного, потерпи. Я обещаю. Ну же, — Геллерт сжимал зубы, и Альбусу пришлось силой открыть ему рот.
Он заставлял его пить, и с каждым глотком Гриндельвальд все с большим отчаянием повторял:
— Пожалуйста! Не делай этого. Альбус, прошу тебя! Пожалуйста. Прости меня! Перестань. Не ты. Только не ты!
Только не слушать его, не смотреть на дрожащее тело, не думать, что это от его, Альбуса, действий его друг сейчас страдает.
Пока Дамблдор в последний раз наполнял кубок, Геллерт взмолился за его спиной:
— Просто убей меня. Убей. Я хочу умереть. Я не могу больше так! Не хочу!..
И снова Альбус его не послушал, торопливо вливая остатки зелья в обескровленный рот:
— Выпей, Геллерт, выпей. Обещаю: это последний. Обещаю тебе, сейчас все пройдет.
Гриндельвальд приник к хрусталю, выпил все до капли и, застонав, замер.
***
Геллерт словно со стороны наблюдал, как Альбус поил его струящейся с конца Палочки водой, как помог ему встать, как подвел к лодке. Как обрушил на инферналов столп ослепляющего огня. Такого же, как тот, что пылал внутри у самого Геллерта. Он помнил и то, как судорожно вцепился в руку друга прежде, чем провалиться в блаженную пустоту.
Огонь пожрет, воды сгноят
Алтарь, позабывший обряд,
Завещанный нам испокон.
Так гибнут вода и огонь.
Комментарий к И наконец, тиски переоценки
Иллюстрация от Makks Moroshka
https://vk.com/wall-154412260_371
========== Ты пришел сюда встать на колени ==========
Душе я сказал — смирись! И жди без надежды,
Ибо ждала бы не то; жди без любви,
Ибо любила б не то; есть еще вчера —
Но вера, любовь и надежда — все в ожиданье.
Жди без раздумий, ибо ты не готова к раздумьям —
Тьма станет светом, незыблемость ритмом.
Бормотанье бегущих потоков и зимняя молния,
Дикий тмин и земляника,
Смех в саду, отзвук восторга
Не утрачены и насущны, указуют муки
Рожденья и смерти
Т.С. Элиот
«За исключением тех редких душ, которые рождены без греха, все должны пройти через темную пещеру, прежде чем достигнут храма. Вход в пещеру — отчаяние, а дно — могильные плиты над разрушенными надеждами. «Я» должно умереть там; должны быть умерщвлены страсти, жадность необузданных желаний, ибо только такой ценой душа может освободиться от власти судьбы». Бертран Рассел
Вокруг была тьма. Спокойствие и пустота окружали его, обещая долгожданный покой. Где-то вдалеке, в холодной дали, мерцало едва заметное настоящее. И оттуда тянуло безнадежным ужасом. Стены рухнули, все до единой. И теперь там, впереди, недвижимые стояли реки остывшей крови. Уйти от них навсегда. Уйти от себя и никогда не возвращаться.
Он открыл глаза. У кровати сидел Альбус, уставший, с посеревшим от тревоги лицом. Геллерт инстинктивно отшатнулся.
И Палочка уже направлена на него. И огонь пылает еще жарче.
Все это ложь и морок. Все, что делал в этих видениях Альбус, — ложь. И только деяния самого Гриндельвальда — правда. Он опустился обратно на подушки: смотреть на друга у него не было сил.
— Ты пришел в себя! Слава Мерлину…
— Где я? — спросил Геллерт без интереса.
— В Хогвартсе. Я надеялся, что здесь тебе смогут помочь.
Геллерт огляделся. Это была небольшая комната с узкими высокими окнами и мягкими гобеленами на стенах. Гардероб, стеллаж с книгами, жердочка для птицы — они были в спальне Альбуса. На мгновение Геллерту показалось, что он узнает его запах на простынях. Все это, впрочем, не имело значения. Пестрые узоры обивки на кресле, забытый на столике сиреневый шарф — все это сливалось в одну блеклую, совершенно постороннюю картину чужого счастья. Гриндельвальд прикрыл глаза.
— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался Альбус.
— Нормально.
— Ты голоден?
— Нет.
Что-то в тоне Геллерта заставило Альбуса оставить расспросы. Помедлив, он мягко сказал:
— Геллерт, я хотел бы…
— Нет, не смей извиняться. Ты сделал только то, что должен был сделать, — он звучал отстраненно и глухо. — Мы получили крестраж?
— Да, да. Он у нас. — Дамблдор привстал. — Мне так жаль, что тебе пришлось…
— Альбус. Я не хочу говорить об этом, — и снова этот голос из могилы.
— Уверен?
Где-то в груди рождался полный отчаяния крик. Ему не суждено было вырваться наружу, но Геллерт чувствовал его всем естеством. Он балансировал на острие ножа, железным усилием воли держал себя в руках. И сил у него не оставалось.
— Уверен.
— Мне оставить тебя одного?
— Нет, — слишком поспешно ответил Геллерт. Что-то внутри него шевельнулось; через омертвение пробрался червь страха, — останься.
