Пустота…

Все замерло на это немое мгновение, все перестало дышать…

Огромное горе и огромное облегчение разом нахлынули на Алену. Наконец-то. Она больше не будет предчувствовать это, потому что все уже случилось. Она больше не будет тратить все силы на то, чтобы предотвратить неминуемое, подчинять все мысли и действия одной неразрешимой проблеме. Она знала это. Все. Свершилось. Больно будет только один раз.

Это была мощная лавина, которая сносит все на своем пути. Это была область без слов, безысходное случившееся. То, что не исправить, не изменить. То, что больше не зависит ни от каких действий или желаний. В голове билась только одна страшная мысль: «Рома… Остался без отца… Этого не может быть, только не с ним…» Две подружки-студентки подсели на скамеечку. А Игорь продолжал говорить, выглядывая из-за Антона, который тоже не проронил ни слова.

– Эти десять лет будто вычеркнутые из моей жизни годы, – спокойно объяснял он. – Я все время только жалел тебя за то, как трудно тебе было в твоей семье. Я женился на тебе из жалости. А еще я хотел тебя. Это было лишь физическое влечение. На нем не могут строиться отношения, в них нет любви.

Студентки с интересом стали прислушиваться к разговору.

«Не может быть», – думала Алена. Она хотела бежать, но не могла даже шевельнуть пальцами. Она не могла сказать ни слова, только чувствовать и думать. Горло не подчинялось ей, в него будто камней натолкали, а все тело оцепенело… «Эти глаза не могли лгать! Говорил, что я самая мягкая, самая желанная… Ноги целовал… Стихи посвящал… И как же можно так с сыном!»

– У меня к тебе только одна просьба, – продолжал Игорь, – не говори обо мне плохого ребенку. Я все-таки остаюсь его отцом.

Алена, собрав остатки сил, все же встала и на ватных ногах пошла. Антон впервые поднял на нее глаза. Она не хотела видеть, что в этих глазах. Он сделал было движение, чтобы остановить ее, но передумал. Все было словно в тумане. Она почти видела этот вязкий туман, задушивший солнечный день. «Арахна не зря здесь побывала», – подумалось. Было ощущение абсолютной иллюзорности всего происходящего.

И все же она жила. Шла, дышала, хоть в это трудно было поверить. Казалось, что после таких ран не выживают, умирают на месте. Слезы заполонили весь мозг, только чудом удавалось держать их за плотиной разума. Они были почти как тошнота – неконтролируемая реакция, мольба об освобождении. Уже в вагоне метро они все-таки вырвались на свободу. Алена прижималась лицом к стеклу. «Косметика, наверное, размазалась… Трус… Свидетелей искал… Просто трус…»

Да, ее очень волновало, что думают люди. Невменяемая женщина, которая плачет как ребенок в людном месте. Даже несмотря на то, что намного более важные вещи происходили в ее душе, она не хотела быть открытой для любопытных глаз. Но сегодня у нее не было выбора.

На следующий день, пока Рома был в школе (Алена не хотела, чтобы он видел, как папа собирает вещи и уходит от них), Игорь заказал фургончик, собрал все свои вещи и уехал. Алена безудержно рыдала, и ей было стыдно из-за этого. Не смогла продемонстрировать силу характера. Хотя зачем? Чего теперь перед ним беречь какой-то ненужный образ?

Роме она сказала, что папа хочет путешествовать. По ночам она умирала. Это чувство никак иначе нельзя было назвать. Однажды даже сообщение написала Игорю: «Убийца». И училась жить под наркозом – просто замораживать чувства. Просто не думать. Пыталась даже шутить сквозь слезы. К примеру, она цитировала героиню фильма «Не покидай», строгую кузину королевы, подражая ее акценту: «Каков романтик! Он не любил меня! Всю жизнь был занудой, а под конец рассмешил».

Однако сын не давал забыть. «Вот моя полочка, вот твоя, а эта – папина… А где папины вещи?» Приходилось все время обходить острые углы, чтобы не заставлять ребенка испытывать боль… Постепенно, понемногу он просто привыкнет, все поймет… Что же делать? Надо просто принять… И Рома потихоньку начал понимать, что папа ушел. Задавать все больше вопросов. Все больше переживать. Пока тема не стала запретной.

Ночью Рома видел кошмары. А днем не отходил от мамы ни на шаг. Он боялся потерять и маму. Он спрашивал: «Мама, ты не умрешь?» Каждый день он задавал этот вопрос. Алена вся измучилась, но изображала спокойствие. Ребенок увидел, как жизнь может неожиданно отнять близкого человека. Он больше не чувствовал доверия к жизни, защищенности.

Первый месяц Алена делала попытки спасти семью. Она приезжала к свекрови с Ромой. Но это приводило только к тому, что боль становилась сильнее – и для нее, и для сына. «Папа, мама плачет», – говорил Рома, и в голосе была уверенность: ну вот сейчас папа успокоит маму и все будет по-прежнему. Но подтверждалось то, во что ребенок не соглашался верить: папе было все равно, что мама плачет. И с этим приходилось жить.

Алена без конца прокручивала в голове то, как она познакомилась с Игорем, как они жили все это время, анализировала, почему она полюбила его.

А познакомились они в детском лагере, когда их отправили туда на летнюю практику вожатыми. Ей было двадцать. Она так не хотела ехать! И так сильно затем влюбилась! Алена нашла свой старый дневник, где описывала то лето. Стала читать.

Воскресенье

Спортивная сумка с яркими цветами вмещала многое: летние шмотки, полотенца, косметичку, а в последний момент пришлось запихнуть забытое чувство ненужности, поэтому лямки натерли голое плечо. И зачем я упаковала его сейчас в сумку? Удавалось же иногда пинать его перед собой или тащить на веревочке, как детскую машинку на колесиках. В этот раз что-то пинало уже меня, тянуло на веревке. Грубо толкало в спину. В кончиках безвольно болтающихся пальцев, в груди, в голове, во всем теле осела какая-то нелетняя пыль, и известное во сне ощущение, когда хочешь идти, двигаться, но не можешь, мешало смахнуть ее. Аутсайдер во всем: плетусь позади этих болтливых дур, будто в их руках моя судьба, и думаю о том, что я – аутсайдер. Эта привилегия достается не многим, и я не собираюсь с ней расставаться. Пока они обсудят попку Леонардо ди Каприо, вчерашнюю гулянку (представляю, как нужно было хоть кого-то подцепить; но ничего, они легко смахивают любую пыль), набросают беглый неприглядный портрет некоторых одногруппниц, кроме присутствующих (успеется), в результате сами станут чистыми, отполированными милашками, имея к тому же все, что нужно для полноценной современной студентки: необходимый минимум «Avon», маникюрные принадлежности, уверенность в себе и немного флирта в любой ситуации, – пока они все это сделают, я почувствую, как эхом в моей душе отдается тупой звук падения шишек, как медленно обволакивают мое сознание белые пушистые облака… Зато, пока эти курицы подгоняют себя под идеал, аутсайдер может быть собой, но придется тащить эту вечную ненужность – в этот миг я не в силах с ней бороться.

Ну что ж, режиссер, твой сценарий написан, дергай свои веревочки, а я буду висеть. Сегодня я не стану прикидываться, что я не из ваты, а ты себе дергай. Только зашей мне лицо…

Понедельник

Этот мячик в моем теле… Все думают, что я – как все. Люди! Я рваная кукла! Да что же делать, у меня даже веревочки порвались, что ж мне, лежать на спине? Отвернитесь, не наслаждайтесь падением ближнего, дайте мне быть в моем темном углу, дайте мне путь к отступлению, простите мне мою непригодность!

Среда

Ну вот, я прихожу в себя. За меня всегда кто-то решает лучше, чем я решила бы для себя. Вот где жизнь, полноценность дней, осмысленность. Когда весь день наполнен событиями, нет обесценивания времени и жизни вообще, во всем, кажется, есть логика и смысл. Хорошо, что я сюда приехала: здесь люди, дети, я имею какой-то вес (все же вожатая пятого отряда – что бы они делали без вожатой пятого отряда?), лес, лето, речка, планерка, линейка… Не то… Ах да. Его глаза. Если он еще раз так посмотрит на меня, это станет смыслом моей жизни; всем-всем ее смыслом; он – всё.