— Это было просто два поцелуя, — выпаливает он, пережде чем успевает подумать.

Эвен улыбается и затем подносит руку к щеке Исака, слегка гладя её, когда наклоняется к нему.

— Я говорил не о нас, — шепчет он, и Исак краснеет, потому что конечно. — Это не было просто двумя поцелуями для меня. Никогда не было.

— Эм, хорошо, — выдыхает Исак, смотря в сторону.

— Я имел в виду прошлый год. То, что произошло в Бакке.

Исак инстинктивно закрывает глаза, словно Эвен произнёс самый громкий и неудобный звук. Исак не хочет слышать это, он не уверен, что сможет и дальше относиться так к Эвену, если узнает все подробности его измены. И он знает, что это жалко, но ему нравится его симпатия к Эвену. Она — лучшее, что случалось с ним за последнее время. Конечно, ему нравится его симпатия к Эвену. И он верит, что сможет удержать её. Но не уверен, сможет ли продолжить после услышанного.

— В том году я был влюблён в своего лучшего друга. Его зовут Микаэль, — продолжает Эвен, его голос монотонен, контролируется им, словно эти слова отрепетированы.

— Эвен, тебе не нужно…

— Я был так смущён, когда понял, почему больше не могу спокойно дышать рядом с ним. И мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что я полюбил его по-другому, что хотел поцеловать и прикоснуться. — Эвен останавливается и смотрит в небо, пока Исак всё ещё не отрывает взгляд от травы. — Я не целовал его и не касался, потому что у меня была девушка и мы были с ней вместе с четырнадцати.

— Она была блондинкой? — выпаливает Исак, затем прикладывая руку ко рту. Однако Эвен улыбается. Так и есть.

— Она всё ещё, — отвечает он. — Блондинка, я имею в виду.

Исак кивает и чувствует, как сердце колотится в груди. Дышать почти больно.

— Я старался рассказать ей о своих чувствах, но она думала, что я схожу с ума, что маниакален. И, в конце концов, она убедила меня, что так и есть и что нам нужно остаться вместе, — продолжает Эвен. — В течение долгого времени я думал, что мои чувства к Микаэлю были просто симптомами моей болезни, что я сходил с ума. Я так ненавидел себя.

Исак чувствует, что в груди снова щемит. Он слишком хорошо знаком с ненавистью к себе, которая приходит вместе с принятием того, что ты хочешь парней, и разговорами о том, как это плохо.

— Я слетел с катушек и поцеловал его, когда был маниакален, — выдыхает Эвен, и это ощущается так остро, точно ему больно произносить эти слова. — В тот день я потерял двух людей. Троих, если считать меня. Семерых, если считать остальную часть группы моих друзей. Восьмерых, если считать моего отца, который ушёл от нас, прежде чем я проснулся в больнице.

Исак не знает, когда именно взял Эвена за руку, но сжимает её сейчас. В своей ладони. Он может почувствовать в его словах одиночество. Он может почувствовать боль. Он может почувствовать ком в горле Эвена, образующийся и в его горле тоже.

— Соня старалась ради наших отношений, потому что у неё такая прекрасная душа. Но я не смог. Потому что, хотя она и была убеждена, что мои чувства ненастоящие, я знал, что это не так.

— Только ты можешь чувствовать то, что чувствуешь, — говорит Исак, и Эвен сжимает его пальцы.

— Это был просто поцелуй, — повторяет Эвен, но на этот раз смотрит в сторону. — Я не хотел причинить ей боль. Люди в Бакке превратили это в сумасшедшую историю о том, как я изменил ей с каким-то парнем, когда был маниакален. Я не обращал внимания на слухи, потому что не хотел, чтобы всё это дерьмо повлияло на Микаэля.

— Почему ты не рассказал мне это у тебя дома?

— Хочешь верь, хочешь нет, но я впервые говорю об этом вслух, — говорит Эвен и смотрит на него. Его глаза голубые и добрые, а Исак потерян и задет. — Это был просто поцелуй. Обещаю.

— Это был не просто поцелуй, — говорит Исак и знает, что это верные слова. — Ты любил его.

Они сидят так некоторое время, держась за руки, дыша глубоко и медленно. Исак чувствует себя немного ближе к Эвену, словно позволяет увидеть себя нагим. От этой мысли горят щёки.

— Хочешь покурить? — спрашивает Исак, потому что вспоминает о косяке в заднем кармане.

Они курят, пока дыхание не становится легче, пока в груди Исака больше не щемит. Он не знает точно, изменил ли этот разговор что-то между ними. Всё, что он знает, это что ему открывается новая грань характера Эвена. Возникают глубина, печаль, боль и воспоминания, которые Исак не может уложить в голове. Он может почувствовать это. Он может почувствовать всё это.

— Насколько мрачными были эти мысли? — улыбается Эвен, когда они ложатся на траву.

— Надеюсь, кто-нибудь подарит мне два дневника. Тогда я смогу отдать один тебе.

— Ты так щедр.

— А что бы я стал делать с двумя дневниками?

Они смеются. Они говорят об Эдварде, и Исак спрашивает, почему он хромает.

— Он старый, — отвечает Эвен, и Исак хмурится. Он не знает почему, но это заставляет его грустить. — Ему уже десять лет, — объясняет Эвен. — Самому старому голден-ретриверу было двенадцать.

— Я пытаюсь бороться с мрачными мыслями, но это слишком для меня, — говорит Исак, и Эвен смеётся.

— Он со мной с девяти лет. Эдвард прошёл через многое со мной. Он мой лучший друг.

— Значит, ты изменил своей девушке со своим псом?

Эвен толкает его, и Исак смеётся.

— Слишком скоро?

— Что с тобой не так?! — стонет Эвен, но всё ещё смеётся.

— Не знаю. Что со мной не так? — отвечает Исак, и это грустно.

Что со мной не так.

Они курят ещё немного, когда вечеринка стихает на фоне. Сегодня красивая ночь, и почти наступила полночь.

— Твой день рождения уже прошёл, — говорит Эвен, когда видит на часах «00:01». — Радуйся!

— Сейчас, когда я думаю об этом, мне немного грустно.

— Хм?

— Теперь дни станут короче, — объясняет Исак и, когда Эвен озадаченно смотрит на него, он добавляет: — Летнее солнцестояние.

— Ботаник.

— Сейчас, когда я думаю об этом, то понимаю, что если бы люди были днями, ты бы был двадцать первым июня, — выдыхает Исак, снова смотря на небо и кладя руку под затылок.

— Вау, чёрт возьми! — давится от смеха Эвен.

— Что? — улыбается Исак.

— Я твой наименее любимый день в году? Вау, я тебе настолько сильно не нравлюсь?

— Не-а, — закрывает глаза Исак, всё ещё улыбаясь.

— Я самый длинный и утомительный день в году?

— Попробуй ещё раз.

— Я день, когда Ваше Высочество осчастливило Землю своим рождением?

— Нет.

— Тогда почему я двадцать первое июня? — наконец спрашивает Эвен, сдаваясь, и Исак понимает, что приподнимается с травы и опирается на локоть, чтобы посмотреть на него.

— В этот день солнце светит дольше всего.

Исак открывает глаза как раз в то время, когда щёки Эвена краснеют, и это так трогательно, что Исак хочет, чтобы он был таким чаще. Он словно разрывается от радости, едва сдерживаясь.

— В Северном полушарии, — говорит Эвен, и это заставляет нервничать и дрожать, словно он испытывает Исака. — Для остального мира он в декабре.

— Я живу в Северном полушарии, — говорит Исак, чувствуя себя смело.

— Я твоё солнцестояние.

— Я твоё семнадцатое мая.

Они улыбаются друг другу, и от этого сердца Исака словно находится в огне.

— Я должен сказать тебе, что прямо сейчас моё сердце трепещет, — говорит Эвен.

— Думаю, тебе не удастся вдоволь поспать сегодня.

— Эм, ч-что? — Нервный тон означает, что его мысли ушли далеко вперёд, дальше, чем подразумевал Исак.

— Агх, я имею в виду бабочек. Ты извращенец!

— Точно. Бабочки. Так мило с твоей стороны.

— Да, я чувствую себя щедрым. В конце концов, это мой день рождения, — пожимает плечами Исак.

— Ты должен получать, а не отдавать в свой день рождения.

— Это какая-то аналогия позиций в гей-сексе? Ты сейчас стараешься для нашего неминуемого союза?

— Исак! — фыркает Эвен.

— Что?

— Я нервничал, понравится ли тебе мой подарок, когда, похоже, выходит наоборот.