Глотнув горького чая с алкоголем, который обжёг ему горло, Фили рассказал о своих сегодняшних достижениях.

- Я встречался с Андвари из клана Черновласов. Как ты и говорил, он готов отдать за меня свой голос. Но он ожидает, что я женюсь на его дочери.

Он полагал, что это было вполне разумное условие. В политических вопросах это было обычное дело. Но сейчас старший наследник короля был близок к тому, чтобы возненавидеть политику лютой ненавистью.

- Я не удивлён, - проворчал Торин, - Его семья хотела заключить союз с родом Дурина ещё со времён моего деда. Но дракон разрушил все наши надежды. Полагаю, Андвари считает, что мы до сих пор должны ему эту честь в свете того, что его сестра была когда-то обещана мне.

- Я так и понял, - согласился Фили.

Андвари не слишком давил на него в этом вопросе, но всё же высказал свою позицию достаточно ясно, перечисляя политические преимущества, которые обе стороны получат в результате этого брака.

- Даже несмотря на нынешнюю ситуацию, Черновласы могли бы стать выгодными союзниками, - заметил Балин, - Я бы посчитал этот брак целесообразным.

И это была правда. В наступившей тишине было слышно только потрескивание лампы, висевшей над столом, потом Торин сказал:

- Я бы не хотел втягивать тебя в это. Я надеялся, что на выбор жены в большей степени повлияют твои собственные предпочтения.

- Ауда достойная молодая женщина, - ответил Фили.

- Значит, ты не возражаешь против этого брака? - с облегчением спросил его дядя.

- Нет, - ответил он.

Вот только я до смерти люблю другую. Он снова глотнул чая, и ему пришлось приложить все усилия, чтобы не грохнуть кружкой о стол.

- Если мы будем уверены в Черновласах, нашей единственной заботой будет заручиться поддержкой Камненогов, - продолжил Балин, - В добавок к голосам членов нашего собственного клана и голосам наших союзников, они обеспечат нам большинство, и закон останется неизменным.

- Что вы предлагаете? - спросил его принц, радуясь тому, что хотя бы голос его звучал спокойно.

- Насколько я понимаю, посол Камненогов больше всего беспокоится из-за возможности смешения рода Дурина с эльфийской кровью. Он не допустит того, чтобы верховная власть оказалась в руках наследника, гм… смешанной крови. Очевидно отречения Кили оказалось не достаточно, чтобы рассеять его тревоги из-за того, что принц-полуэльф может в будущем претендовать на трон, если вдруг род Фили прервётся.

- Значит, если Кили откажется от неё… - подсказал ему Торин.

Седобородый гном кивнул.

- Если бы Кили выбрал одну из гномьих девушек, это успокоило бы все опасения посланника Бури, хотя брак в данном случае может и не понадобиться. Думаю, что Бури в любом случае проголосует за действующий закон, если непосредственная опасность того, что потомок эльфа будет претендовать на трон, исчезнет. Он, кажется, не хочет отказываться от традиций, которые существуют уже много поколений. Кроме того, его собственный зять унаследует трон клана Камненогов от дяди, единственный ребёнок которого-дочь.

- Верно.

Услышав последние слова своего советника, Торин растянул губы в задумчивой улыбке.

- Кили уже говорил с тобой об этом? - спросил Фили.

Последние несколько дней совещания шли одно за другим, и ему самому не хватало ни времени, ни терпения, чтобы отвести брата в сторону и спросить, что он собирается предпринять перед лицом грозящей им катастрофы, которая в немалой степени была и его виной. А сам Кили, разумеется, ни на одном из малых советов не горел желанием делиться с ними своими намерениями. Торин провёл рукой по лицу и тяжело вздохнул.

- Я дал ему достаточно времени, чтобы уладить всё с Тауриэль. Но сегодня, когда он увидится с ней вечером, я поговорю с ним.

- Мне действительно жаль парня, - сочувственно проговорил Балин, - Но мы мало что можем сделать с этим сейчас. И он тоже должен это понять.

“Разумеется, он это поймёт”, сказал про себя Фили. Его брат всегда был импульсивен и полон надежд, но слепым он точно не был; Кили был способен мыслить здраво, даже если было уже поздно, и его здравомыслие не могло никому принести добра.

- Что ж, тогда, - устало подытожил Торин, - Если на сегодня больше нет ничего важного, нам всем лучше пойти спать.

Вернувшись в свои комнаты, Фили долго стоял посреди гостиной. Он был слишком расстроен, чтобы лечь спать, и в то же время слишком уставшим, чтобы занять себя чем-нибудь. Он знал, что совет будет первым испытанием его способностей, как будущего правителя. И всё же он и подумать не мог, что столкнётся с чем-то настолько трудным, как предстоящее противостояние.

Мысль о том, что он может так легко потерять своё наследие переполняла его, угрожая перевернуть всё его существо. Он всегда знал, что должен стать королём. А если не королём, то кем же тогда? Воином, кузнецом, советником? Он никогда не позволял себе роскоши рассматривать эти другие варианты, и теперь они казались ему пугающе чуждыми и одновременно соблазнительными и многообещающими. Если ему не стать королём, он мог бы хоть раз в жизни узнать, что значит делать выбор ради себя самого, не задумываясь о том, как его решение повлияет на королевство. Например, он мог бы жениться на той, кого хотел. После последних двух сумасшедших дней мысль о том, что он может стать просто принцем и не нести ответственности перед короной, казалась ему до ужаса привлекательной. Ведь у него останется Сиф и его семья, и разве всего этого ему будет не достаточно для счастья?

Но как наследник Дурина не должен ли он был принять на себя ответственность вести свой народ: свой собственный клан и всех Казад как одно целое? А значит для этого он был обязан сделать всё, что мог, чтобы сохранить трон, который принадлежал ему по праву. Это был вопрос не гордости, а долга. Он был принцем, потомком королей, и если он просто позволит себе переложить свой долг на кого-то другого потому, что сам слишком слаб или слишком эгоистичен, чтобы его принять, разве не будет это означать, что он подвёл всех: своих предков, свою семью, отряд из четырнадцати гномов, что рисковали своей жизнью, пытаясь вернуть это королевство ему?

А что, если Даин и впрямь заслуживал получить после Торина корону? Тогда конечно в том, чтобы отказаться от своих прав в пользу кузена, не было бы ничего постыдного. Но как Фили мог быть уверен, что думает об этом не только из желания потакать собственным слабостям? Неужели он просто пытается оправдать своё нежелание быть королём, чтобы спасти себя - и Сиф - от сердечной боли?

Дверь за его спиной открылась, и в комнату вошёл Кили, тот самый Кили, что несомненно вернулся, разбив чьё-то другое сердце. Фили понимал, что должен пожалеть брата, который терял то, что ценил и он сам. И ему конечно было жаль, но сейчас он также чувствовал себя настолько подавленным, абсолютно, абсурдно несчастным, думая, что Кили своим пусть не совсем безумным, но жутко непрактичным поведением умудрился уничтожить все шансы на счастье для них обоих.

Фили не обернулся, когда брат прошёл мимо шаркающей походкой и уселся в кресло у пустого камина. Несколько минут он просто сидел, спрятав лицо в ладонях, а потом голосом, полным тихого горя, спросил:

- Что нового? Есть ли надежда, что мы получим большинство?

Фили смотрел на брата, борясь с желанием врезать ему по башке. А что ты для этого сделал?

- Да, если я женюсь на Ауде, - сухо ответил он наконец.

- Но ты и… Сиф… - Кили поднял голову, глядя на него широко открытыми глазами.

- Ты правда думаешь, что всё так просто? - резко спросил его Фили.

Где-то в глубине души он понимал, что злится только потому, что отчаянно хочет видеть вещи такими, какими их всегда видел брат: кристально чистыми и простыми.

- Прости, Фили, - сейчас Кили казался ещё более несчастным и жалким, чем раньше, если это вообще было возможно.

Фили знал, что раскаяние брата должно было бы тронуть его, но какой сейчас от этого был толк?