Ни красотой, ни статью, ни фигурой Динка не была и чуть близка к ней. Абсолютно. Маленькая – нулевого размера грудь, узкие бедра, вечно уставшее лицо, может быть, от зависти – Рами не задумывалась. Конечно, Динара стала копировать ее. Это было очень нелепо. Ее фигура, волосы, лицо, знания, в конце концов, не шли ни в какое сравнение. Но она копировала. Такое всегда делали люди, которые хоть чуть-чуть как-то соприкоснулись с Рами. Она так действовала на всех. Ее любили и восхищались. Были ли там иные чувства, неизвестно. Скорее всего, так мы следуем идеалу, который нечаянно находим, даже не отдавая себе иногда отчета в том, насколько это невозможно по различным причинам.

Динка пыталась отпустить длинные волосы, ни в какое сравнение не идущие с волосами Рами. Там на Востоке волосы – это главное украшение женщины. И поэтому так много требуют внимания и ухода. Наверное, так везде.

Раз в год Рами отрезала покороче свои отросшие волосы и отдавала Динке, по ее просьбе. Динка забирала ее волосы прямо из парикмахерского салона. Она их продавала – знала тех, кто покупает волосы, срезанные в парикмахерских, за неплохие деньги, в зависимости от качества и длины. Волосы подруги были шикарны. Как шелк. За них давали очень много денег. Динка выручала за них 400—600 долларов.

Рами не возражала, если подруге надо – с нее не убудет, отрастут быстро. Это такая малость из того, что она еще может сделать для единственной, до такой степени близкой подруги.

В сауне-хамаме, где регулярно они принимали процедуры чистоты, Динка, конечно, помогала всячески, ублажая богатую подругу. Намыливала ей спину, руки, ноги. Делала маски на тело, поливала водой. Делала массаж, как могла.

Рами благодарила за помощь. Ведь она то же самое могла бы сделать для подруги. Попроси она об этом. Но та лишь ухаживала за ней и отказывалась от ответного действия. Это было нормально. Она была счастлива в такие вот минуты блаженства, ощущения тела и чистоты – она очень любила это состояние. Но не с отказом от всего, что вокруг. Ее принципы были в том, что она здорова и может быть примером в уважительном отношении к своему телу. Она знала все процессы, происходящие в человеческом организме – она врач, и люди вокруг доверят ей свои проблемы и болезни, которые она вылечит или облегчит, если сама будет примером здоровья и красоты.

Рами боролась с родственниками, для которых никогда не станет своей. Боролась за себя, за свою свободу от традиций и правил клана, которые ей были во многом неприятными. За то, что ее судьбу решают все, но не она сама. Никто никогда не спрашивал ее, а что она думает или чувствует. Тому были многочисленные примеры в ее жизни. Она была неофициальная дочка, бастард, приемная, найденыш, удочеренная, чужая при родном отце. А отцу необходимо было сохранять тайну ее жизни из-за его работы и чистоты клановой национальности и веры.

Рами мусульманка. Как папа, как братья, как все вокруг в их стране. Это ее вера, ее жизнь. Ее сущность. О чем ни капельки не сожалела никогда. С детства она проводила время за чтением священного Корана. И в беседах о вере вникала в глубину знания, которую познавала. Со всей убежденностью в истинах, которую излагали ей священники и старшие. Все обряды соблюдала, все правила. Разговаривала с папой о мусульманстве, иногда задавая ему неловкие вопросы, вполне миролюбивые, от желания знать. Если папа затруднялся с ответом, то она искала его сама. И находила. Это не сделало ее, в отличие от членов ее клана, отрицателем прочих религий на планете. Она изучала их тоже – другие религии. Для подтверждения своей. И принимала, что возможны и другие веры, и иные люди, традиции. Жизнь многогранна. Это она увидела в России, где многие веры живут и существуют рядом, где допустимо мирно жить без религиозного подтекста, деления на верных и неверных, она поняла это.

Папа незримо присутствовал где-то в пространстве. Контакты были минимальные – он полностью отдал ее судьбу, контроль над ней своим сыновьям. Она это ощущала. Контроль.

Как-то на одном празднике – банкете, по какому-то поводу устроенном непонятно кем и с приглашенной ею, – мимо столика, за которым она сидела, прошел молодой парень, незнакомый. Он просто сделал движение руки из кармана костюма, и Рами увидела на столике рядом с собой листок салфетки с номером телефона и надписью «Ты мне нравишься».

Она приподняла глаза, но парень уже ушел. И мгновенно возле нее возник старший брат – самый главный ее тюремщик. Протянул руку, требуя отдать ему записку. Она мгновенно скомкала салфетку и, запихнув в рот, проглотила. Свой поступок она для себя объяснила, что тем самым спасла парня, которого даже не знала и не видела, от разборок и неприятностей с братьями и кланом, от возможного плохого, что ожидает любого чужака.

Ее страна была небольшая, и перемещения ее вне охраны были очень редки, всегда в сопровождении братьев. Она не путешествовала – ее вывозили в поездки, нужные кому-то из родни. Как балласт, как символ ее несвободы. Даже не спрашивая ее согласия: «Нужно, и будь готова – машина выехала за тобой». Что она видела там в других странах? Что посещала? Лишь то, что разрешили ей в графике деловых поездок родни. Она знала – нет альтернативы. Ее никогда никуда не отпустят одну или с подругой. Опасность такой желаемой самостоятельности была подтверждена ее похищением когда-то.

Лишь Россию она вспоминала с особой тоской. Там она была счастлива. В силу своего возраста. Молодость – время надежды. Ей не разрешено также было поддерживать связь с оставшимися там, в той огромной стране, подругами-однокурсницами. Нельзя. Все по тем же причинам. Молодая женщина была ограничена поводком привязи. Она понимала. Страдала и принимала. Виноватая без вины. Грешница без греха. Из-за того, что она не опускалась до небрежного отношения к себе, своей внешности и телу, и неприступности мужчин, которые сходили с ума от ее красоты, ее наверняка считали испорченной. Безродной, оторвой, шлюхой, разбивающей сердца мужчин. Именно вот так – гадкие слова как пощечины.

Родственники, которые обладали ее тайной, составляли самый близкий круг. Братья, папа, тетя. Кто был в курсе со стороны родни погибшего мужа, не знала, и ее это никогда не заботило. Она жила так. Меньше знаешь – спокойней принимаешь ограничения жизни своей. Чтобы не потерять рассудок и силы.

Дети были с ней, она могла дать им образование и участие. Внимательно заботилась об их здоровье и образе жизни – правильном, о таком же, какому следовала сама. Ну разве за исключением увлечения кальяном и сигаретами.

Приобщала детей к спорту. Те охотно принимали участие в занятиях вместе с мамой. Это была игра для их здоровья. Вечерний стакан молока с медом у дочки и такой же, без меда, у сына. Падчерицу она не обижала. Просто видела, что она не любит мачеху. Ну что же, это не отрицает их жизнь вместе. Свою дочку отправила на курсы карате. Было очень модно. Но, скорее всего, просто хотела, чтобы девочка могла в будущем своем постоять за себя. Если не дай бог случится что-то опасное. Пусть знает, что она может защититься. Конечно, этого она не говорила, но само развитие девочки в спортивном стиле – это ведь сущность ее самой. Сын тоже был спортивный, тоже рос, вытягиваясь в симпатичного паренька.

Учеба у детей была отличная. Они выигрывали конкурсы в школах. Это тоже было предметом ее гордости за детей. Репетиторы и дополнительные занятия детей совсем не утруждали – учеба очень легко им давалась. Так же, как ей в ее детстве. Она готовила их к жизни, не такой, как у себя. К иной, той, которую она представляла ночам в своей комнате.

Дочка часто начинала ночь у нее на кровати, они говорили обо всем. О детском и не только. Дочка любила, когда мама гладит ее волосы, и сама тоже держала свою маленькую ручку в маминых длинных волосах. Такая картинка из детства – ее детства. Мама и дочка.

Она пела ей колыбельную русскую песенку, когда-то услышанную ею еще в России: