***

A.A. Bondy — Skull & Bones

Я вбегаю в офис, сшибая какую-то девушку у турникета. На бегу извиняюсь и, принимая звонок от Маркуса и задыхаясь от бешеного темпа, быстро говорю:

— Я уже в здании, сейчас буду.

В ответ я слышу только короткие гудки, что свидетельствует лишь о том, что Маркус зол. Это редкость, несмотря на то, что именно он практически руководит «Alma Mater», выплясывая под дудку «кого-то», сидящего на самом верху. Обычно Маркус — это человек-спокойствие. Он равнодушно посылает нас убивать людей, хотя я как никто другой знаю, что в этот момент в душе (а точнее в жалком лоскутке души, всего лишь остаток) у него буря противоречий и сожалений. Спустя столько лет в этом деле. И я испытываю такие же чувства.

Добегаю до лифта и трясущейся рукой жму на кнопку вызова несколько раз, будто от этого железная коробка станет двигаться быстрее. Сегодня в здании почти нет людей, лишь изредка снуют инженеры из технического отдела нашей организации. «AM» — известная половине США служба по охране персональных данных, охраняющая банковские счета от обычных граждан до высших чинов. Никто из них не подозревает, что каждый день наши сотрудники взламывают сотни профилей в твиттере, на фейсбуке и в Google Mail. Alma Mater — это не только заказные убийства. Это манипуляции деньгами, личными данными, интимными фото. Шантаж чистой воды. И все это в обычном многоэтажном здании в центре Сакраменто. Люди проходят мимо, даже не зная, что в этот момент вполне вероятно именно их компьютер взламывают, запуская туда вредоносный вирус. И именно поэтому всем, кто состоит в «AM», запрещено иметь какие-либо странички в соц.сетях, заходить в интернет без программы, скрывающей IP-адрес. Программу, к нашему счастью, написала одна девушка-хаккер, которая пришла в «Alma Mater» намного раньше меня и в более младшем возрасте. Таких одаренных подбирают на улицах и быстро вербуют к нам. Жутко, но при этом восхитительно, как быстро ползет по стране наша сеть, находясь на виду, но оставаясь незамеченной.

Я поднимаю на девятнадцатый этаж, стараясь не смотреть из окна вниз. Почему-то от взгляда на проезжающие мимо на огромной для города скорости машины у меня начинает кружиться голова. Такого ощущения не возникает, когда я лежу на крыше, сжимая в руках винтовку. Холодный металл всегда будто успокаивает. Но сейчас, кажется, даже это не принесло бы спокойствия. Сердце чувствует неладное, а оно меня не обманывает никогда.

Я выхожу из лифта и направляюсь к кабинету, находящемуся в конце длинного коридора. Звук моих шагов отражается от стен, слишком звонко для пустующего помещения. Этот этаж на первый взгляд вообще может показаться заброшенным: на стенах немного потрескавшаяся от времени краска; там, где раньше висели картины, теперь лишь светлые пятна, а на полу старый, облупившийся паркет. Этот этаж нарочно не ремонтируют, оставляя все так, как есть. Сюда почти никто не заходит. А нас, берущих задания, готовящихся убивать, мало волнует, когда последний раз красили стены и куда делся диван, стоявший у окна.

Я подхожу к двери и замираю. Стук сердца раздается в ушах набатом. Глубоко вдыхаю, считаю до пяти и выдыхаю. Не помогает. Тянусь за сигаретами, что лежат в кармане, зная, что Маркус не будет против, если я закурю. Достаю все же сигарету и зажигалку, лежащую прямо в пачке, дабы не потерять. Чиркаю кремнем, выбивая искру. Прикуриваю, затягиваюсь жадно, будто не курил не пару часов, а несколько дней. Лишь горький дым унимает дрожь в руках. Поворачиваю ручку и захожу.

Батлер сидит, повернувшись к входу боком, листает какую-то папку. Не поворачивается ко мне, когда я захожу и закрываю дверь. Вновь затягиваюсь и нагло стряхиваю пепел на пол. Этому паркету уже столько лет, на него столько было стряхнуто пепла, столько пролито слез, крови и пота.

— Ты бы еще дольше игнорировал звонки, — голос Маркуса звучит без упрека и без злости, но мне становится не по себе.

— Я был… — запинаюсь. Что сказать? Правду? Нет. — Занят.

— Не важно, — Батлер поворачивается ко мне и встает. Протягивает папку, которую я почему-то совершенно не хочу брать в руки. Зажимаю сигарету между зубами, вдыхая дым и выдыхая его через нос. Морщусь от горечи, оставшейся где-то в районе переносицы. — Посмотри прямо сейчас. Тут все люди, которых тебе надо убрать в течение двух месяцев. Иначе за работу возьмется другая организация.

Я открываю папку и начинаю листать. Отвлекаюсь на то, чтобы убрать сигарету изо рта и посмотреть на Маркуса. Тот устало трет глаза и продолжает говорить:

— Вообще это чистой воды шантаж. Обещают баснословную сумму за это все, но при этом угрожают, что свалят к чертовой матери все сервера. Так что-либо убиваем их, либо убивают нас.

Подхожу к столу, на котором стоит пепельница и, потушив выкуренную до фильтра сигарету, кидаю ее туда. Усмехаюсь:

— Как будто нам впервой. Каждый год стабильно шантажируют, что поменялось в этот раз?

— Посмотри, — Батлер коротко кивает на папку.

И я открываю. Гну пластиковый переплет, чтобы было удобнее просматривать. Незнакомые имена, незнакомые лица. Тогда почему же так бешено бьется сердце?

Пальцы еле двигаются. Я переворачиваю страницу за страницей, пробегаясь глазами по местами нужной, а местами совершенно бесполезной информации.

Переворачивая последний лист, я, кажется, заранее знаю, что меня ждет.

— Нет, — мотаю головой, не веря своим глазам. — Нет, Маркус.

Дышать становится труднее. Я мертвой хваткой держу папку, которая дрожит в моих руках. В глазах начинает щипать. Обшарпанный паркет под ногами ходит ходуном, будто палуба тонущего корабля. Корабля, вместе с которым и я иду ко дну, захлебываясь водой, умирая, чувствуя, как меня душат.

— Я не возьмусь за это дело. Отмени. Прошу.

С фотографии на последней странице на меня смотрят сапфировые глаза в обрамлении редких угольно-черных ресниц.

========== IV ==========

Three Days Grace — Last to Know

Пересекая раз за разом комнату, нервно заламывая тонкие пальцы до неприятного хруста, Трой ждет и ждет, когда гудки телефона, стоящего на громкой связи, перестанут содрогать привычный шум комнаты. Сиван ждет, когда механическое гудение сменится родным, успокаивающим голосом. Когда это наконец происходит, Трой стремительно садится на стул и запускает изящные тонкие пальцы в кучерявые волосы. Этот жест ничуть не унимает боли в правом виске, от которой щиплет глаза и выступают слезы, которые тонкими дорожками скатываются по щекам. Сквозь них Трой говорит медленно и тихо, будто не веря своим словам:

— Я удалил его номер.

Под «ним» парень подразумевает, конечно же, Коннора. И хотя Франта так и не назвал своего имени, оставаясь сначала просто «тем самым» парнем, для Сивана было не слишком сложно узнать хоть что-то о нем. Пробив по базе данных номер, Тайд прислал всё, что там было, брату. И Трой разочаровался. Всё слишком поверхностно. Имя, фамилия, дата рождения и род войск, где служил Франта. Не дослужившись совсем немного до майора, что было огромным скачком в карьере военного, будучи отличным снайпером, Коннор покинул ряды американской армии. Во всех остальных строках биографии парня — пустота. Ни семейного положения, ни братьев или сестер, родителей, нынешнего места работы. Будто кто-то прошелся по электронному листу базы ластиком, стерев всё самое важное, за что мог зацепиться хоть кто-то.

— Не молчи там, Трой.

Голос брата раздается так резко, что Сиван вздрагивает, чуть не сбивая лежащий на столе телефон. Парень отмечает про себя, что стал слишком дерганным, все движения теперь не плавные и в какой-то мере грациозные, а резкие, острые, сметающие всё, что неровно лежит. Началась определенно черная полоса в жизни Троя. И он давно привык к подобному. Такое случалось, случается и будет случаться с ним всю жизнь, будто с проклятым. Таблетки, капельницы, дотошная и уже засевшая в районе глотки забота родных. Да, Сиван понимал, что братья, сестра и родители — все волнуются за него. Но каждое напоминание о лекарствах, каждодневные звонки, выпытывания (это можно было назвать только так, потому что каждое слово из Троя будто клещами тянули) утомляли. До болезни у парня были прекрасные отношения с семьей, но легким взмахом чужой руки вся привычная жизнь рухнула, будто башенка в игре «Jenga»*.