И взгляд голубых, как летнее небо Калифорнии, глаз останавливается на мне. Одна кучеряшка его идеально уложенных волос спадает ему на глаза, но он не замечает, полностью отдаваясь музыке, чуть щурясь, когда солнечные лучи проникают под навес. Iphone чуть не выскальзывает из моих рук, и я отвлекаюсь всего на мгновение, чтобы поймать его. И прерываю зрительный контакт с парнем на секунду. Но он уже смотрит не на меня.
Он красивый, и даже его худоба не выглядит страшной, но увидь его моя бабушка, она бы обязательно захотела его накормить. Я останавливаю видео, когда он допевает:
- Only fools…
Парень улыбается, и на его щеках появляются небольшие ямочки, а глаза будто светятся. Он опускает голову в поклоне и стремительно уходит, натягивая на тонкие запястья рукава серой толстовки с числом 55. И только, кажется, я, среди восторженной толпы, замечаю, что его лицо какое-то печальное. В этот момент солнце скрывается в тучах и начинает накрапывать мелкий дождь.
Перекидываю винтовку на другое плечо и иду домой, надеясь добраться до туда быстрее, чем начнется полноценный ливень.
Кажется, будто с последней строчкой, этот парень утратил свой свет. Будто потушили ярко горящую спичку.
Обещаю себе, что завтра опять зайду в эту кофейню. И познакомлюсь с ним. Потому что его голос неземной. Наверняка у него есть не одна песня, и я безумно хочу услышать каждую из них.
В какой-то статье, давно, еще в подростковом возрасте я читал, что человеку, чтобы влюбиться, достаточно от девяноста секунд до четырех минут.
Мне же хватило одной строчки из песни и его голоса.
========== II ==========
Husky — Let It Happen (Tame Impala cover)
Палец скользит по сенсорному экрану, перематывая видео раз за разом к самому его началу. Вслушиваюсь в каждое слово, вглядываюсь в каждый его жест. Я наизусть, секунда в секунду знаю, когда он смахнет темную кудряшку с лица легким взмахом худенькой руки, знаю, когда щелкнет тонкими и длинными пальцами в такт играющей музыке. Я вплоть до вздоха знаю всё, что он сделает.
За последние трое суток мой распорядок дня строится из того, чтобы встать, включить видео, умыться, позавтракать и вновь включить видео, перематывая его.
Сесть за лэптоп, включить и, не дав технике время загрузить все ярлыки на рабочем столе, открыть браузер, вбивая в строку поиска строчки из песни. Вполне ожидаемо: мои поиски не увенчиваются успехом. До той кофейни пятнадцать минут размеренным шагом. Выйти из дома — это всего лишь те же пятнадцать минут сборов. Умыться, причесаться, одеться. Взять наушники, телефон.
Вот только вместо этого я уже три дня доедаю запасы еды в холодильнике, докуриваю сигареты из заначек и веду какую-то непривычную для меня затворническую жизнь. Даже фотографировать не выхожу. Скорее всего, тоску на меня нагоняет непривычно-дождливая погода. Вряд ли в такую погоду хоть кто-то будет за пределами своих квартир.
Я оглядываю свое жилище.
Невзрачно. Типично для одинокого и обеспеченного человека. Бежевые стены, разрисованные кофейно-коричневыми цветами и узорами. Возможно, от прошлых владельцев. Не переделываю, мне нравится и так. Огромный ловец снов на входной двери. Разложенный диван со смятым постельным бельем, кофейный столик, на котором стоит лэптоп, колонки и несколько кружек, которые я лишь иногда уношу в некое подобие кухни. Преимущество квартиры-студии в том, что здесь, по сути, всё кухня и всё зал. Эти комнаты отделяют лишь условные границы в виде тонких занавесок и длинной барной стойки, за которой я пью чаще кофе, чем алкоголь.
Единственное яркое пятно в этом однообразии бежевого и серого — это стоящий у стены книжный шкаф с фотографиями. Этот уголок моей квартиры ярче всего, что меня окружает. Фото случайных прохожих, большинство из которых дети с их веселой и искренней непосредственностью, эмоциями, с их улыбками и взглядами, не замутненными ещё житейскими проблемами и банальной бытовухой.
Чаще всего я фотографирую природу и животных. Вот в яркой голубой рамке рыжий кот лежит, подставив полосатое пузо под солнечные лучи. Одна из самых теплых работ. Я бы завел себе такого кота, да хоть любого другого. Цвет шерсти, порода и прочее для меня совершенно не имеет значения. Вот только это ответственность, нести которую я не в состоянии.
Моя жизнь идет под откос, а я этого упорно не хочу признавать уже который год. На моих руках кровь стольких людей, что нельзя было бы даже отмолить, стоя на коленях перед ликом Бога. Вот только я в него не верю.
Во что я верю, так это в то, что этими руками я не имею никакого права держать комочек шерсти, который будет любить меня больше всего на свете. Этими руками я вряд ли обниму любимого человека.
Будет ли это он? Нет. Скорее всего нет. Моя жизнь — палец на спусковом крючке, цель в прицеле и спокойный вдох. Выстрел. Еще одна смерть. Убивать, пока не убьют тебя. Жить, чтобы просто бежать от самого себя.
Его жизнь — песни в кофейнях. Солнце в кучерявых волосах, губы у микрофона, объятия любимой. Или любимого. Неважно. Объятия, но не мои.
Я закрываю глаза и представляю, каково это — жить с кем-то. Сыпать в джезву чуть меньше кофе и сахар, потому что он так любит. Или может быть заваривать каждое утро чай. Есть не полуфабрикаты, а готовить что-то самому. Потому что он ненавидит покупную еду, хотя иногда вовсе не против завалиться на диван и съесть совершенно вредную, но такую вкусную пиццу. Слушать музыку, которая нравится ему, и засыпать, чувствуя, как на тебя закидывают руки, а потом и ноги, обвивая как коала дерево. Это всё мило. Но не для меня. Это сложно представить.
И даже если включить воображение, я представляю его. Тонкие руки, голубые, как летнее небо в затишье перед громкой грозой, глаза, легкие и изящные движения.
Я представляю, как смотрелась бы его фотография на стене. В центре остальных. Среди рыжего кота и реки. Среди детей и толпы людей. Она была бы самой яркой.
Но не будет.
Капли дождя отбивают по карнизу ритм, которому я вторю, печатая на клавиатуре. Мне просто необходимо что-то, чтобы отвлечься. Вбиваю в поисковой строке «Цветы для Элджернона». Книга, которой у меня еще нет на полке. Упущение с моей стороны, и, может быть, как раз повод выйти из дома.
Усмехаюсь. Прикрываюсь покупкой книги, хотя выхожу ради того, чтобы пройти путь в несколько улочек до кофейни. Прочитываю короткую аннотацию к книге, убедившись, что не потрачу впустую время, если прочту ее.
Захлопываю лэптоп, даже не выключив его, встаю с дивана, потягиваясь. Хрустят затекшие позвонки, и я морщусь от этого звука. Разминаю руки, чувствуя, как проходит тонкими нитями боль по запястьям. До того, как я ушел служить, мои руки редко держали что-то тяжелее фотоаппарата. В восемнадцать лет впервые взял в руки оружие.
В двадцать впервые убил. Тяжесть винтовки, попытки задержать дыхание и выровнять пульс. Вдохнуть глубоко. Задержать дыхание. Почувствовать каждый аромат, окружающий тебя.
То же самое я проделываю спустя полчаса, когда подхожу к кофейне. Дождь прекратился, оставив после себя запах мокрого асфальта, смешивающийся с запахом бензина и свежезаваренного кофе. Странная палитра запахов, но такая привычная для того, кто провел всю жизнь в городе.
Я захожу под навес кофейни, уже сжимая в руках книгу, которую успел купить по дороге сюда. Мягкий переплет липнет к непослушным пальцам, когда я осматриваю помещение. Стойка для приема заказов, перед ней несколько высоких стульев подобных тем, что бывают в барах. Сажусь на один из них как раз в тот момент, когда из-за двери, находящейся прям за стойкой, выглядывает девушка.
— Ой, — она хлопает густо накрашенными ресницам и, взметнув темным хвостом с белыми кончиками, скрывается. Из-за двери доносится ее звонкий голос: — Джо, там клиент. А ты говорил, что никого не будет!
Я кладу книгу рядом с телефоном, проверяя сразу пропущенные на Iphon`e звонки. Выходные — формальность. В любой момент мне может позвонить Маркус и сказать, что поступил заказ. За четыре года я научился не вздрагивать при каждом звонке телефона, не дергаться, когда где-то хлопает, как выстрел, дверь.
