========== I ==========
Troye Sivan – FOOLS
Я смотрю на худенькое тело, калачиком свернувшееся на диване в больничной палате. Трой спит, сжав руки в кулачки, будто даже во сне сдерживаясь от слез. Его глаза красные, заплаканные, и мне хочется выть от отчаянья, потому что ему больно из-за меня.
По моему телу слишком быстро ползут остатки картечи, которая была предназначена Трою. И я счастлив, что эта боль теперь моя, что эти остатки патронов, неумолимо идущие к сердцу, достались мне. Не ему. Значит, он будет жить. А это главное.
Не влюбляться. Вот одна из заповедей тех, кого взяли в «Alma Mater». Потому что ты не знаешь, кого в эту минуту тебе прикажут убить. И нули в сумме на чеке пересилят мораль. А самое страшное, что деньги сотрут границу между любовью и ненавистью.
Мои коллеги не до конца утратили человечность. Не все. Есть те, кто убивает ради удовольствия, не щадя никого, дожидаясь заказа, как маленький ребенок подарка на рождество.
Есть те, кто убивает ради необходимости. Потому что у них нет никого, нет места, куда можно вернуться, нет девушки, которая будет ждать. Они одиноки, в большинстве своем, смертельно больны. Они просто хотят забрать свои заслуженно заработанные деньги и не видеть во снах убитых.
Я не был болен. У меня были родители, которые выгнали меня из дома, узнав, что я гей. Почему я говорю были?
Потому что для меня они мертвы. Я ушел из дома с одной сумкой вещей, когда мне было девятнадцать. Сразу пошел в армию.
Знал ли я, что именно тогда я сделал шаг к Трою Сивану? Нет. Знал ли я, что сейчас, умирая на больничной койке, смотря на то, как это голубоглазое чудо спит, я впервые захочу, по настоящему, искренне захочу… жить? Нет, не знал.
Но я не жалею, что тогда ступил за порог. Не жалею, что встретил его.
*Тремя месяцами ранее*
Холодный металл Barrett M82 приятно ложится в руку. Достаю из чемодана двуногую сошку, ставлю на нее винтовку. Отрегулировать прицел. Вставить десять патронов в магазин, хотя я идеально знаю, что попаду с первого раза. Мой сегодняшний заказ – модель. Сегодняшнее мое местоположение – одно из самых высоких зданий Сакраменто.
На крыше чуть холоднее, чем внизу, но зато тут на удивление красиво. Жалею, что не захватил с собой фотоаппарат, хотя и не самое подходящее время заниматься фотографией. Но как-то моя работа не особо мешала моему хобби. Брать на дело фотоаппарат, чтобы, пока ждешь «заказ», запечатлеть небо, город с высоты птичьего полета или же вид на Американ-Ривер, плавно перетекающую в Сакраменто, грубое нарушение правил, но меня всегда выгораживал Маркус. Он же у нас выдает задания. Кто сидит на верхушке данной «пищевой» цепи, никто из нас, наемных убийц, не знает. Мы всего лишь пешки на чьей-то грязной, омытой кровью игральной доске.
Я ложусь на крышу, пачкая серую футболку в пыль. Невзрачная одежда, как у тысячи других калифорнийцев – это уже часть успеха. Чем ты серее, тем ты больше сливаешься с толпой. Сейчас мало кто ходит в пестрых вещах, этой весной город поглотило однообразие. Я лежу на крыше, глядя в прицел снайперской винтовки, выслеживаю «заказ», а в моей голове копошатся, как сотни тараканов, мысли. О том, что я пустил свою жизнь под откос, когда хлопнул дверью родительского дома.
Когда впервые ступил на асфальт грузным солдатским сапогом, приложив правую руку к голове, отчеканивая: Рядовой Коннор Франта.
Высокая девушка в черном приталенном пальто вышагивает по тротуару. Сара Джейсон. Моя сегодняшняя работа. Сквозь линзу оптического прицела я вижу, как ветер взметает вверх ее длинные, высветленные краской волосы.
Вдох. Выдох. Затаить дыхание. Палец на спусковом крючке. Девушка садится в припаркованную у какого-то модного магазина машину. Вот ее правая нога, обутая в черную туфлю на высоком каблуке уже приземляется на коврик в салоне.
Нажать на спуск. Выстрел. Вижу, как по машине, стеклам разлетается мозг. Тошнота подкатывает к горлу каждый раз. Встаю, собираю винтовку, засовывая ее в чехол, похожий на тот, в котором носят штативы для фотоаппарата. Я спускаюсь с крыши, выхожу из дома и сливаюсь с толпой, которая стекается к трупу с рассыпавшимися окровавленными волосами.
А ведь девушка была красивая. Жаль, что перешла дорогу кому-то не тому. Я набираю короткую смс-ку Батлеру: «Всё».
«Отдыхай», - приходит ответ буквально через несколько секунд.
До дома всего несколько кварталов, и я прохожу их пешком. Иду не спеша, примечая по дороге места, которые надо сфотографировать. Достаю из кармана чуть помятую пачку сигарет Camel, беру одну. Закуриваю, чиркая зажигалкой.
Зажимаю сигарету между зубов и хочу достать наушники и телефон, но понимаю, что Iphone на месте, а гарнитуры нет. Дым от сигареты выпускаю через нос, морщась от неприятной горечи. Курю не потому что это приятно, не потому что я ловлю кайф от никотина, отравляющего организм, а потому что это приглушает совесть и тошноту. Убивать тяжело. Тяжело каждый раз бояться, что следующий твой «заказ» может оказаться твоим знакомым или, что еще хуже, твоим хорошим другом.
По левую сторону от меня дома, за которыми набережная. Справа от меня кофейни, магазинчики с книгами и цветами. Я прохожу мимо них, вспоминая, как выполнил свой первый заказ. Тогда и начал курить. Тогда и понял, что это начало моего личного конца. Убивать не хочется. Мне кажется, что я совершенно не имею права отнимать жизни, но я утерял смысл собственного существования. Кажется, что с моими словами «мам, пап… я гей», окончательно исчез прежний я.
Когда я впервые получил чек на несколько сотен тысяч долларов, у меня не было квартиры, не было даже телефона, каких-то вещей. Всё осталось там, в прошлой жизни. А я держал пачку денег в руках и не мог потратить их на себя. И, чтобы загладить вину, перевел всю сумму на благотворительность. Если уж и делать грязную работу, то прибыль от нее отдавать на что-то светлое. Может, я отнял одну жизнь, но спас другую. Это самообман, но от него становится чуть легче.
Я перекидываю винтовку на другое плечо, в который раз усмехаясь тому, что прохожие, смотрящие на меня мельком, даже не знают, что у меня за спиной оружие, которое отняло уже столько жизней.
Я иду по вымощенным улочкам, чувствуя, как веет немного сыростью и прохладой со стороны реки. Мимо меня проезжает девчонка на скейте, следом парень на велосипеде чуть не сшибает меня с ног. Любой бы обругал его, но… наверно, из-за угрызений совести, но я хочу быть чуть добрее к людям, чем остальные.
Я иду мимо кафе, где столики стоят на улице, под навесом, который в жаркие дни укрывает от палящего солнца, а в плохую погоду от дождя, который в Сакраменто бывает слишком холодным, чтобы под ним гулять. Эта кофейня отличается от других хотя бы тем, что она не серая, не коричнево-молочных цветов. Она яркая, окрашена в нежный розовый и голубой, и стоит тут будто яркое пятно. А еще тут часто бывает живая музыка. Это, наверно, и притягивает сюда толпы народа. И я пробираюсь сквозь скопление людей, потому что по всей улице раздаются первые ноты какой-то песни. Я еще не вижу того, кто поет, но мое сердце предательски замирает и уходит тут же куда-то в желудок.
- I am tired of this place, I hope people change, - первые слова песни звучат, и я, сильнее проталкиваясь через толпу, впервые, наверно, чуть грубо расталкивая людей, всё же извиняясь перед некоторыми. Пока я дохожу до импровизированной сцены – небольшого возвышения у барной стойки, звучит припев:
- Only fools fall for you, only fools.
На сцене стоит парень. Он пощелкивает пальцами в такт песне, поет так, будто это не просто песня. И смотрит на каждого так, будто исполняет лишь для него одного.
У него голубые глаза. А еще родимое пятно на левой скуле.
А еще он безумно красивый.
Я чувствую, как винтовка становится тяжелее, а я легче. Будто с каждой строчкой этой песни исчезаю нагруженный проблемами, пытающийся существовать я. Единственное, о чем я сожалею в этот момент, так это о том, что я не взял с собой фотоаппарат. Я бы хотел запечатлеть его. Хотел бы записать этот голос, чтобы слышать его постоянно. Достаю телефон и включаю камеру. Никто, кроме меня, не сделал такого с начала песни, с первых нот. А я снимаю. То, как он уверенно стоит на сцене, щелкая пальцами правой руки, то, как смотрит на всех.
