Маркус подходит и опускает на колени перед кроватью.

— Сдохни, — говорю я сквозь боль, — но сделай так, чтобы он жил дальше. — Я сжимаю запястье Маркуса настолько сильно, насколько позволяет идущие к сердцу и причиняющие боль осколки пули. — У тебя семья: любимая, ребенок. Я хочу, чтобы он тоже когда-то стал отцом. Пусть даже приемного ребенка. Сделай так, чтобы он прожил счастливую и полноценную жизнь с любимым парнем. Не со мной. Он должен жить. И ты выполнишь мою последнюю просьбу.

Маркус наклоняется ко мне, и я говорю, чувствуя во рту вкус крови:

— Отключи аппарат.

Нет ничего ужаснее, чем видеть слезы сильного человека. Батлер встает и подходит к изголовью.

— Ты был самым лучшим человеком, Коннор Франта.

«Нет. Самый лучший — он. Я люблю тебя, Трой Сиван».

Я сжимаю в кулаке простынь, тьма застилает глаза. Я перестаю чувствовать запах сигарет, а напоследок слышу:

— Он любит тебя больше жизни…

Вот и всё.

***

Посмотри на него. Он не ест. Он не спит. Посмотри, как уродливо (именно уродливо, слишком страшно, кошмарно, от этого подкатывает тошнота к горлу) на нем болтается черная футболка. Посмотри, как его тонкая, костлявая, как у Смерти (она пришла за ними, чтобы они были вместе) рука ложится на холодное (смертельно-ледяное) надгробие.

Посмотри, Маркус. Ты сам в этом виноват.

Трой стоит у надгробия из черного мрамора, где высечено золотыми буквами:

«Скорбим по лучшему другу и верному товарищу. Вечная память.

Коннор Франта (…-2016)»

Сиван трясущимися руками кладет кроваво-красные розы на плиту. Такие же красные, как кровь, которая вытекала из мертвенно-бледных губ Коннора, когда я отключил аппараты.

Я всю жизнь буду видеть в кошмарах, как угасли ярко-голубые глаза, когда, едва зайдя в квартиру и увидев мальчишку, я выпалил на одном дыхании:

— Его больше нет.

Я буду видеть в кошмарах, как этот мальчик, по сути, еще такой ребенок, упал на колени, прижимая к себе окровавленное пальто Коннора. И я, взрослый мужчина, глава преступной организации, плакал беззвучно, прижимая к себе этого хрупкого парня.

Я не пустил его на похороны. Коннора нет, и больше некому защитить Троя Сивана.

— Трой, — я подхожу к надгробию. Следом за розами падает на колени парень. Вцепляется пальцами в сырую землю, которую еще вчера закидывали лопатами на гроб. Мой лучший друг, единственный, на кого можно было положиться, погребен теперь навсегда под этой толщей. — Твой самолет завтра.

— Хорошо, — он кивает, говорит тихо, и я знаю, что он даже не услышал меня. Отвечает, только чтобы я отстал. Я опускаюсь рядом с ним на корточки, провожу пальцами по холодному мрамору и тут же одергиваю. Потому что Трой поднимает голову и смотрит на фотографию, стоящую рядом с немногочисленными венками. С неё Коннор улыбается, сверкая яркими голубо-зелеными глазами.

Ему было всего двадцать два года! Судьба, чертова ты сука! Он был так молод! У него остался любимый парень, родные, которые, как бы ни были злы на сына, потеряли его.

— Трой, Коннор просил передать… — я запинаюсь, видя, как по бледному, потерявшему всякий цвет лицу катятся крупные слезы. — Он просил передать, чтобы ты жил. Чтобы не винил себя. Пожалуйста, отправляйся завтра на самолет, улетай домой и живи…

Я встаю, видя, как этот голубоглазый парень застывает, занеся руку для того, чтобы притронуться к фотографии.

— Знаете, — говорит он. — А он ведь правда меня хранит. Я чуть не наложил на себя руки, а он пришел и стучал в дверь, пока я не открыл. Меня чуть не застрелили, но он закрыл меня собой. — Трой стирает со щек слезами двумя резкими движениями. — Сегодня меня чуть не сбила машина, но водитель каким-то чудом по гололеду успел затормозить и вырулить подальше от дороги. Я не верю во всю чушь про… Вы сами поняли, мне не выразить словами. — Он мотает головой, потом зажмуривает глаза и закрывает лицо руками. — Может, он и правда хранит меня и хочет, чтобы я жил. Значит, буду. С ним…

На последних словах по коже пробегает холод, а сердце щемит чувства неизбежного горя.

Я ухожу с кладбища и, обернувшись напоследок, вижу, как Трой снимает с руки серебряным браслет с ярко-синими сапфирами и кладет на надгробие.

***

Трой встает на цыпочки, чтобы достать коробку, стоящую на шкафу. Открыв её, парень замирает. В ней лежат армейский жетон, револьвер, фотография Сивана и бумажка, сложенная вчетверо. Развернув её, Трой оседает на пол, глубоко вдыхая пропахший сигаретным дымом воздух. Он стал курить, пытаясь забить своё горе табачным дымом. Бесполезно. Такое нельзя приглушить ничем. Нельзя ничем вытравить смерть того, кого любил больше жизни.

На одной стороне листа частичное досье парня. Частичное лишь потому, что депрессивное расстройство сумели скрыть, уничтожив все документы в психиатрии. Спасли деньги отца и его влиятельность. Спасли от огласки, но не от болезни.

Никто не спас Троя от того, что он потерял парня. Коннор был стимулом жить, петь песни, творить. Был причиной улыбок.

А теперь он в холодной земле. Теперь в его навсегда остановившемся сердце шрапнель, предназначенная Трою.

На той стороне листа, что когда-то была чистой, написано ровным и красивым почерком:

«Ты читаешь это, а значит, ты жив. Еще это значит, что я счастлив.

Знаешь, когда мы познакомились, я был очарован твои голосом. И тобой самим. Я готов был душу продать за то, чтобы ты был моим.

И вот ты сейчас спишь в моей постели, а я пишу.

Пишу то, что должен был сказать.

В моем шкафу стоит снайперская винтовка, и я должен был убить тебя из неё. Но не смог. Я убил лишь одного человека из всего списка, остальных я постарался спасти. Тебя я, надеюсь, все-таки смог уберечь. Знаешь, Трой, самое лучшее, что могло со мной произойти, — ты. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Полюби, пой этому человеку, иногда вспоминай меня, но не со слезами, а с улыбкой.

Прости, что не рассказал всё с самого начала. Хотел быть для тебя как можно более добрым и светлым человеком, чьи руки не испачканы в крови.

Прости, что оставил тебя. Знай, я всегда рядом, я буду оберегать тебя.

Люблю.

Коннор.»

По ванной разбросаны пластиковые коробочки из-под таблеток. Рядом лежит опустошенная подарочная бутылка виски, стоявшая на верхней полке в шкафчике на кухне. Трой обыскался её, перерыв всю квартиру. Найдя, он взял все лекарства, пальто Коннора и, обняв пахнущую парфюмом и кровью вещь, садится на холодный кафель в ванной. За окном хлещет дождь, и парень думает о том, что даже небо оплакивает его любовь…

Их не похоронят рядом. Возможно, на том свете они не встретятся. Но Трой умирал, чувствуя, что кто-то находится рядом. Кто-то родной, держащий его за руку и говорящий:

— Все хорошо. Я рядом. Ты такой солнечный, Трой. Будто светишься изнутри. И я скоро услышу, как ты будешь петь для меня. Я тебя люблю, слышишь?

Парень медленно кивает и закрывает глаза, чувствуя, как сначала мир вокруг темнеет, теряет запахи, а потом и звуки.

«Я тоже тебя люблю, Коннор».

The End.