Родился в Челябинске. Образование высшее.

Из интервью с автором:

1975–1982 гг.: студент физфака ЛГУ с глубоким погружением в литературу (особенно США). Писать начал в 1976 г.

С 1986 г. – кастанедовец и сторонник «пути внутри себя» – к более адекватному взгляду на эту реальность и проживанию действительной природы «я».

© Чернавин И., 2019

Чтобы чуть срезать, я шел по дворам – тихо меж стен, уходящих наверх, глядящих сразу десятками плоских, по вертикали растянутых окон. Я не спешу, так как нет нигде цели, не с чем и незачем спорить. Нет никого – только буднее утро, все, кто работает, они сейчас на работе, а иждивенцы еще не проснулись, как будто тихая радость. Я все иду через арки – одну и другую, желтые стены и темные окна, как я на них, глядят почти что без чувства. Вот в предпоследнем дворе пара кошек, это спокойные кошки: одна сидит, умываясь, рядом другая – лежит, как две колбаски, поджав под грудь лапки – возле больших серых мусорных баков. В следующем же, как в коробке, вокруг только стены да куча ломаной мебели, досок – все символически пусто, но на какой-то момент показалось, что здесь их множество, кошек, все они воют, дерутся. Что-то не так – это блажь, ведь их есть две, там, в соседнем дворе, и они вовсе не скачут. И даже стало тревожно, в этот момент, словно только прорезался слух, я это понял – мяучит котенок. Я встал, повел головой – звук был хоть резким, но редким и слабым, и раздавался как будто повсюду. Даже пришло подозренье – а не на этот ли звук я и шел, но это странно, зачем бы. Без предположений иду мимо баков и оказался теперь перед брошенным шкафом около двери подъезда и, только лишь повернувшись к нему, понял – да, звук отсюда. Звук был серьезным – истошным, но и притом равнодушным, видно, котенок куда-то забрался, но на шкафу было пусто. Ну неужели он влез в этот ящик, нет, он прижат стулом, да и из ящика крик будет глуше – что-то опять не сходилось. Я лишь стоял перед шкафом, не зная, крик был то тише, то чаще, и когда пауза делалась слишком большой, я успевал даже думать – хочет орать, пусть орет, но крик опять повторялся, такой спокойно-бездушный. Не может быть, чтобы здесь – на старом стуле лежал разный мусор: тряпки и куски газеты. Один клочок был чуть больше и свернут – видимо, это остатки от рыбы, может быть, чайная ложка. И вся загадка уже прояснилась, но не хотелось такого решенья – я хотел думать про ящик, крик был спокойным и нудным. Мысль не помещалась – там, в той газете, котенок – явно недавно родился. Я было к ней потянулся, только она показалась вдруг страшной – взять – нет, не нужен, еще слепой, вероятно. Я лишь прислушался к крику – да, крик знакомый – еще кто-то дохнет. Все это было нормально, и вдруг не стало протеста, в крике его вовсе не было сразу. И вновь идя по двору, я снова вспомнил тех кошек – их благостность стала понятней. Душа… негромкие крики с помойки. После такой анфилады дворов и их приниженных арок я закурил и помедлил, даже слегка распрямляясь – это последняя арка, и там за нею проспект – из-под округлого зева входит поток почти белого света.

По берегу озера ползал туман, и домик базы, стоявший на невысоком пригорке, по временам то исчезал, а то очень ясно, с той или другой стороны, коричневою стеной возникал на его бледном фоне. Из-за этой дымки, полдня бродившей вокруг, было пасмурно и тревожно. Он много раз выходил на крыльцо, но и там не находил себе места – только смотрел, как перетекают и путаются над ширью залива рукава облаков, порою дотягиваются до воды, замазав штриховку дождя, рябившего ее поверхность. Ветер порывами налетал с гор и окутывал тело, как кляп, забивал ему горло, в доме было не лучше – вкрадчивые ходики на стене выстукивали однообразное время; как он, обалдевая от их равнодушного тика, под полом порой скреблись мыши. Напряжение, которое во дворе уносил с собой ветер, здесь ощущалось тем более сильно. Разум завел его в глупость, и нужно выбраться, как из колодца. Даже безвыходность тоже имеет свой выход, но на другом горизонте.