Когда перед ними обрисовали будущий план действий, отпустив, чтобы все более или менее привели себя в порядок и приготовились к умопомрачительному и самому незабываемому репетиционному дню, как сказала мадам Лефевр, Люмьер вознадеялся лечь обратно хотя бы минут на десять, но Шарлотта увлекла его поговорить.

– Тебя вчера весь день не было. – Она взглянула на Виктора и улыбнулась. – Неужели завел новый роман?

– Почему же так сразу? – Он усмехнулся и запустил пальцы в волосы, взъерошивая и без того растрепанные после сна кудри. Виктор не успел расчесаться.

– Хотя бы потому, что ты наряжаешься, как на свидание, утаскиваешь чужие букеты и пропадаешь на целый день?

– Я бы не назвал это романом.

– А как же? – Она улыбнулась и взяла Виктора под руку.

– Соната для скрипки и фортепиано.

– Поэтично! – Шарлотта и вовсе разулыбалась во весь рот.

– Он сама поэзия.

Виктор ответил ей не менее широкой улыбкой.

Если бы можно было описать день одним словом, то это было бы «страдание». Одно сплошное и неистовое страдание произрастало и крепло в стенах Гарнье, поскольку они должны были поставить этот балет за двадцать семь дней к одному из семейных праздников президента, на котором должны были присутствовать не только родственники Мак-Магона, но еще и господа иностранных держав.

Виктор провел полдня, как и все остальные, занимаясь и превозмогая боль в колене, которая каждый раз о себе напоминала. Неужели простудил на ветру, думал он, ощущая неприятную и тянущую болезненность. Был перерыв на обед, а потому он решил подойти к мадам Лефевр, чтобы узнать насчет слухов об уходе театрального художника.

Взяв себе овощное рагу, он быстро расправился с едой, чтобы до нового часа репетиций выхватить пару-тройку минут для разговора. Балетмейстер отдыхала, сидя на невысоком деревянном стуле около приоткрытого окна, откуда доносился свежий мартовский ветер. Париж уже второй день заливал дождь.

– Мадам. – Он вошел в зал, подходя ближе.

– Да, Виктор? – Она обернулась. – Ты что-то хотел?

– Хотел узнать кое-что. – Люмьер подошел ближе и остановился прямо перед ней. – Я слышал, что месье Фурнье уходит с должности?

– Насколько я знаю, он уже оставил свой пост, и оставил нас без возможности выступать в новых декорациях. Точнее, декораций к балету вовсе нет. Они все сгорели в пожаре Ле Пелетье.

– И что, новой кандидатуры пока не нашли?

– О чем ты, Виктор, он оставил свое место два дня назад.

– А к кому можно обратиться с рекомендацией кандидатуры? – Виктор испытующе смотрел на мадам Лефевр.

– Скажи Бертрану, он заведует цехом и набирает рабочих. Директорам, в общем-то, глубоко все равно, это не их ума дело, как они выражаются. Совать нос в искусство зазря – себе дороже. Любят деньги пересчитывать только.

– Сердечно благодарен. – Он отписал ей шутливый поклон, поцеловал руку и удалился, чтобы за оставшиеся десять минут отыскать того самого месье Бертрана, который, если повезет, мог оказаться как раз-таки в столовой.

Всю первую половину дня Венсан работал над новым творением. Он не прогадал, выбрав технику граттаж, и вскоре результат начал не только оправдывать, но и во многом превосходить его самые смелые ожидания. Художник хорошо знал свое дело и работал быстро и сосредоточенно. Образы, увиденные им во сне, казалось, стали еще ярче и осмысленней. Он пока не знал, как лучше вручить Виктору такой подарок, но верил, что обязательно что-нибудь придумает.

Во второй половине дня, памятуя о своих денежных проблемах, он, отобрав несколько видов Парижа, решил отправиться в магазин Поля Дюрана-Рюэля. Там, несмотря на свою молодость и неопытность, он всегда был желанным гостем. На одной из картин был запечатлен Монмартр на рассвете. Ему хорошо получилось запечатлеть дымку, в которой холм часто пребывал в этот час. Он писал ее, расположившись на небольшой свободной площадке на самом верху холма. Остальная часть была огорожена забором. Поговаривали, что здесь хотят возвести базилику невиданной красоты. Работы должны были начаться только этим летом, а пока шел подготовительный этап. Строго говоря, проход туда был запрещен, но вид так манил всех художников Парижа, что, придя туда в любой день, можно было встретить одинокую фигуру, сгорбленную над холстом. Другим видом была Опера Гарнье. Он написал его совсем недавно, можно сказать, про запас. Она должна была входить в его театральную серию, но месье Эрсан ее забраковал. Ему не понравилось, что картина, в отличие от прочих, написана более широкими свободными мазками и несколько выбивается из общений стилистики. Венсан изобразил здание оперы в один из зимних вечеров, когда гости уже начали собираться. У парадного входа стояло множество экипажей, из которых выходила нарядная публика. Горели фонари. В тот вечер шел снег – редкое явление в Париже. Создавалось совершенно волшебное ощущение. На третьей был вокзал Сен-Лазар. Венсан, как и многие другие художники, был очарован его новой, ни на что не похожей красотой. Он часто приходил туда этой зимой и делал быстрые наброски, пока руки не начинали болеть от холода. Текущее здание вокзала было третьим, однако первым из всех построенный в камне архитектором Эженом Флаша. Первые здания были деревянными и не отличались особой красотой. Он расположился на улице де Гавр и представлял собой величественное строение. С тех пор как открыли линию, соединяющую Париж и Сен-Жермен-ан-Ле, вокзал всегда пребывал в загадочной дымке, образующейся за счет неустанного движения паровозов.

Галерея коммерсанта ранее располагалась на улице де ля Пэ в здании номер один. Это был фешенебельный район во втором округе. Сама улица была проложена относительно недавно, в начале этого столетия, на территории некогда принадлежавшей монастырю капуцинок. Первоначально она носила гордое имя императора Наполеона Бонапарта, но позже в 1814 ее переименовали и дали новое название в честь мирного договора со странами антинаполеоновской коалиции. С нее открывался чудесный вид на Вандомскую площадь, украшенную монументальной сорока четырех метровой колонной, сверху которой располагалась статуя полководца Наполеона, облаченного в римскую тогу и гордо носящего лавровый венец. Работа принадлежала скульптору Огюсту Дюмону. У колонны была непростая судьба. Она была задумана, чтобы увековечить память об итальянских победах Наполеона и воздать должное мужеству солдат. При Реставрации статуя императора была расплавлена, и некоторое время ее венчала статуя короля Генриха IV. Когда Наполеон вновь пришел к власти первого марта 1815 года, статуя короля была убрана. После, когда бразды правления были переданы королю Луи-Филиппу, на колонне вновь была установлена статуя Наполеона в военном мундире работы скульптура Шарля Сюрре. Однако, на этом история колонны не заканчивалась. В 1871 году во времена Парижской Коммуны, колонна была полностью снесена. Работами по сносу руководил художник Густав Курбе, но совсем недавно, в начале этого месяца, колонна была возвращена на свое законное место. Забавно, но и в этот раз работа проводилась по инициативе Курбе и за его счет.

В 1870 году он перебрался на улицу Лаффит, которая сразу стала центром художественной жизни Парижа. Теперь, если кто-то говорил, что пойдет на улицу Лаффит, любому сразу же становилось понятно, что этот человек интересуется живописью или сам художник. Там было расположено несколько художественных магазинов и галереей.

Покинув студию, Венсан отправился в путь. Он мог сесть в омнибус, шедший от площади Пигаль до Винного рынка, и выйти у церкви Нотр-Дам-де-Лорет, но решил пройти весь маршрут пешком. Яркое солнце освещало улицы города и приятно грело. Вынужденный отдых пошел ему на пользу. Он был полон сил и надежд на приятный исход сегодняшней встречи.

Войдя в галерею, художник осмотрелся. На стенах висели картины. Некоторых авторов он знал лично, о других слышал или же бывал на их выставках. Колокольчик у двери возвести хозяина о новом посетителе своим чистым звонким голосом.