Бездумный взгляд вперился в лакированную резную спинку, посередине которой по-странному уместно были вырезаны несколько ажурно исполненных вертикальных столбов, на несколько секунд отвлекших его раздробленное на множество разных деталей внимание, только теперь ставшее способным собраться воедино. Слух пронзили несколько собственных слабых, наполненных томностью вкупе с волнением, вздохов. В глазах защипало от попавших в них влажных кончиков волос.

Пальцы коснулись инстинктивно сжавшегося вокруг них сфинктера — Питер задушено охнул и, глуша легкую панику, наверняка промелькнувшую во взгляде, посмотрел в глаза Тони, неотрывно глядящие прямо в его лицо. Он уже не был прижат к Питеру вплотную, а полусидел на коленях меж его раскинутых в стороны ног, открывая отличный вид на черный, пересекающий подвздошную кость рисунок, про который Питер как-то забыл расспросить, как планировал, в душе, потому что как-то не до этого стало.

Вид собственного эрегированного члена, представшего в подобной обстановке, заставил Питера засмущаться как в первый раз. Он смущенно хныкнул, упав обратно на подушку, теперь думая лишь о том, что пальцы Тони снова находятся в его чертовой чертовски смущенной ситуацией заднице — в полумраке душевой кабины и будучи повернутым спиной к нему спиной, Питер удачно избегал и зеркала и мыслей о том, что, блядь, его можно рассмотреть буквально всего. А сейчас, когда слева сквозь плотные едва задернутые шторы вроде как проглядывали солнечные лучи, достаточно хорошо освещая просторное помещение, Питеру стало неловко, если для такой ситуации вообще применим подобный термин.

Но останавливаться он был определенно не намерен.

Пальцы, совсем немного выскользнув наружу, нежно огладили чувствительные края судорожно дернувшегося отверстия, а Питер застонал от досады и нетерпения — черт, Тони точно издевался над ним! Питер вот-вот окочурится прямо у него на руках, а он издевается!

— Блядь, — рыкнул парень, нетерпеливо насаживаясь на, казалось, чуть согнувшиеся пальцы; простонал от молнией прокатившейся по телу дрожи и стиснул пальцами подушку, уже намокшую от невысушенных волос — он даже не успел мало-мальски пройтись по ним одним из висящих в отдалении махровых белых полотенец. Тони довольно хмыкнул, растянув губы в лихой улыбке, почти в точности повторяя свое последнее действие — и на этот раз Питер каждой клеткой своего, оказалось, не просто многоклеточного, а дохренаклеточного организма ощутил его прошивающий насквозь, изучающий и в то же время очень нежный взгляд.

— Сквернословишь? — прищурился мужчина, сверкнув блестящими то ли от солнечных лучей, то ли от довольства глазами, и подался вперед всем корпусом, так и не вынув из Питера чертовы пальцы, что доводили того до плывущих перед глазами десятков разноцветных кругов — не избавиться, сколько не моргай.

Под поясницу споро скользнула широкая ладонь, вынудившая сильнее прогнуться и прижаться изнывающим от недостатка внимания членом к замершему в напряжении животу Тони, уже почти коснувшегося его истерзанных до спелого малинового оттенка за последние полчаса губ. Ощущение легкой заполненности в мгновение сменилась на жар приникшего вплотную сверху тела, щедро делящегося собственным жаром, почти буквально накаляя и без того распаленную ласками кожу Питера до немыслимых температур — ну, или ему так казалось.

Опустившийся сверху вес выбил бы из Питера последний, держащийся на честном слове дух, если бы не то, что Тони, которого Питер все-таки втянул в поцелуй, яростно цепляясь пальцами за лохматый затылок, тоже не отличающийся сухостью — хотя тот вышел из душа первым и даже успел кое-как обтереться до того, как оттуда, тихо восторженно сияя, неторопливо выполз Питер.

Совершенно незаметно там, где считанные мгновения назад была поддерживающая параллельно кровати ладонь, оказалось что-то мягкое и холодное — и, если Питера не до конца предали органы чувств, это была какая-то декоративная подушка, или около того. Ткнувшийся в бедро член недвусмысленно напомнил о себе, и Тони с Питером громко вздохнули в унисон — друг другом, настолько близки были.

Очередное разъединение объятий Питер воспринял не менее недовольно, но обжигающий шепот в самое ухо — «всего пара секунд и я весь твой» — переубедили его, оставляя в груди тлеть алчущий пылать и неистово пламенеть огонек желания, сейчас усмиряемый лишь кротким ожиданием большего.

Вид того, как Тони практически невозмутимо — если не считать и без того жаждущий взгляд, который не покидал его лица как минимум с тех пор, как Питер, покосившись, обратил внимание на отражение в зеркале стоящего позади мужчины, — надрывает не издавшую и звука блестящую упаковку, без затруднений раскатывает по стоящему колом члену, а следом щедро сдабривает его бесцветной смазкой из невзрачного, но явно брендового бутылька, не вгоняет Питера в краску лишь по той причине, что сделать тон кожи насыщеннее, чем уже есть, нельзя ни под каким предлогом. Потому что еще розовее — это уже что-то нездоровое, на грани фола.

Судорожный кивок словно застрявшего между реальностью и грезами Пита Тони воспринял как призыв к действию, наконец даруя Питеру все сразу — и объятия, пускай и не такие близкие, как было ранее, но тут дело уже в комфорте, и очередной — как и каждый — долгожданный поцелуй, и проникновение, в первые секунды отдающее непонятной неловкостью в мышцах и дискомфортом, сменившимся на возрастающее желание и ноющую потребность в большем, нежели просто зависание на грани между неисполненным и исполнимым.

Второй, еще совсем слабый толчок, пославший новый заряд дрожи по изможденному телу, оказался иным, но не менее правильным — дезориентированный Питер, не знающий, куда пристроить руки, вцепился в углы подушки, невольно отстранившись от поцелуя и зажмурившись — Тони не растерялся и, выравнивая пока еще медленный, размеренный темп, начинавшийся с нескольких рваных и не особенно ловких толчков, проложил дорожку поцелуев к горячей мальчишеской груди.

Питер потерялся в раскалывающем на множество частей, раздирающем удовольствии, верно наполнившим каждую клетку, — и он мог реагировать только никак — слишком много ощущений для одного тела, сил не хватало на выражение каких-либо эмоций, и он только и мог, что смотреть в потолок из-под ресниц и улыбаться полубезумно, теряясь в скомканных размышлениях обо всем и ни о чем.

Пит потянулся рукой выше, проскальзывая между подушками, нащупал пальцами лакированный столбик и что есть сил вцепился в него чуть влажными пальцами, еле удержавшись на месте, когда тело пронзила судорога, подобно молнии, вкупе с сильным толчком там, снизу. Пальцы сжались сильнее, царапая острыми коготками идеальное покрытие неизвестного дерева, костяшки больно стукнулись о громыхнувшую гипсокартоном стену, рискуя оставить после себя вмятины.

Шероховатые пальцы чуть сжали и мягко пригладили колено, покоящееся где-то далеко, на таком же влажном плече, резкий вздох застрял где-то в груди, расползаясь по телу палящей дрожью — вот-вот, и ты сгоришь дотла, Питер Паркер, и этот пожар не остановить.

Тони украдкой оставлял поцелуи на нежной коже, жалея, что пришлось отказаться от нормальных, настоящих поцелуев в пользу комфорта, но любоваться запыхавшимся мальчишкой ему никто не запретит, кроме него самого, а Питер запрещать ему явно ничего не собирался, и это даже пугало немного — открытость и готовность влить последнюю каплю себя в это ненужное никому по-настоящему болото, а не металлический каркас и тело, носящее известное имя, но не нужное никому в действительности. Изобретения, слава, деньги — вот, что нужно, а содержимое болота никому не интересно, противно даже, и плевать, что где-то там миллионы лет назад зародилась жизнь.

Прерывистые вздохи, томные стеснительные взгляды из-под ресниц украдкой, пылающие щеки и шлепки кожи о кожу — не ради этого Тони признался тогда, так внезапно даже для себя, не хотел торопить, а то и форсировать события — не маленький давно, с желаниями своими совладать умеет в полной мере, но эта отзывчивость, это незамутненное желание на глубине блестящих от постоянно пульсирующих эмоций глаз, они влекли дернуться безвольным светлячком навстречу губительному свету. Только вот — свет оказался не губительным, наоборот, оживлял, возвращал по капле жизнь в, казалось бы, давно погибшие части покоцанной души. Прошли лишь считанные дни, без году неделя, а Тони уже готов всецело отдаться этому свету.